
По Нострадамусу и мои строфы-бои

Стихи Александра Кирияцкого

ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАШЕЙ ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ
Миров идею с совершенством Бог предпочитал,
Семнадцать кратких измерений, вне времён накал…
Взрыв к метрикам трём – Космоса, что Стариться устал,
Грядущий крах сплетенья мест расширил, вмиг, овал.
Чрез миллиардов пятьдесят – кругов к ним смерть придёт,
Раздроблены молекулы, масс нет, зри мрак пустот,
Победы расстояний жди над сущностью.., разброд
Из Чёрных Дыр, что спрячутся с последней вязью нот.
Хвостов галактик правильность к находкам всяких вер,
Их вероятность видится на каждой точке мер.
Противоречья плотностью свет держат без войн сфер,
Возможно, отодвинули конец вселенских эр.
Внутри Дыр Чёрных: расстояний
Нет у им преданных частиц,
Закон могущества влияний
Связал частично и цариц
С мирами Абсолюта в теле …
Тринадцать миллиардов лет,
С одной из сфер Вы захотели
Мутанту в Вечность дать совет,
Там нет пространств до их времён,
Грядущим в прошлых не прочти:
То, что сцепить даёт закон
Со скоростью, как луч почти.
Галактик всех не вечен лес,
Их Минимум создал ... Дитя
Из первых звёзд взрывает бес,
Шесть миллиардов лет спустя.
Раздвинешь ими жар на кризисе, единств урон:
Ты будишь настоящее, а прошлое, прочь, вон!
Нет совершенств! Опасности у граней от сторон,
Ещё – анти материи – у бездн мерил заслон.
Семнадцать измерений цельно пали у основ
Мощнее, чем Вселенная, нейтрон без берегов.
У противоположности нет войн её врагов,
И кажется: реальное у царства «благ» оков.
Раз в миллиард: начальное над нами превзошло,
Коль пустотелы атомы, их отдалять могло:
Материей потерями делилось мира зло,
Невидимо, исчезло чтоб последнее число.
Протоны с нами, электрон
Слаб формой, упорхнуть ему
Галактики исчезнут. Фон
Пронзит уже без края тьму,
Заставит каждую звезду
Угаснуть в будущем. Чтоб пал
Мир расширенья, гиб в аду,
Пусты зияния, развал,
Сил гравитаций Плюс спасти,
Единствами бой собирал.
Знак «минус» разрушал пути,
Куда вёл свыше идеал,
Грей дрёму, солнце, сразу
Пять миллиардов лет, но трон
Людей подобен вязу,
Росла чтоб личность у персон.
Мои объяснения НЛО, что я снял на видео 10 апреля 2025 года
Как муравьи, люд слеп, думать перестают не зря,
Что царь природы - он, честь чья, брось якоря
Правления Землёй, планету всю посвяти, дуря,
Дичайшей власти мерзких, дурных кланов, не смотря
На жёсткий инопланетян контроль без дум шагòв,
Все ваши битвы похожи на тяжбу драк средь псов,
А так, как нынче псин признали за земных "богов"
Обожествил экстаз их и элиту дураков.
Всему причина - ограничен в нас мозгов заряд,
Правленьем их оцèнено развитье, как распад:
До уровня закрытий в склепе душ из-за наград
Царькам нас гуманоидов - умом, как у телят.
За справедливость у врагов - мёртв ваш интерес.
Вне точностей Хорошего - нас нет, пустой замес
Без зла, но вне добра конкретный Ноль остался без
Конфликтов их, он - суть сюжета, что лишь нам прогресс.
Те самые сражения воспримут НЛО,
Как мы пещеру каннибалов, звёздное галò...
В анализах учёных то к единству их вело
Зависимым потоком, что отрицает зло.
Общаться с нами не хотят, до целей их созрей,
Им отношений круг наш - дик... Творит он у людей
Воздушным колебаньем с абстракцией - резкость речей,
Что не опишут телепатию, красу вещей.
Количество малò в нас клеток с мыслью козырей
Не могут увеличить связь у разума быстрей.
Показываю их визиты, как всякий из зверей
За тридцать девять лет то, что сниму для дикарей.
Не позволяет оперировать мозги наш груз
Из ген, чтоб душу каждую к ним пригласить в союз
С её лишь аватаром ... Чтоб и восприятьем Муз
Очистить дух от отношений у безгрешных уз,
Я мог прочесть бы мысли их. А человек-то глуп
С абстракцией ничтожнейшей, я сброшу её труп
Реальностью конкретной. За убежденьем губ
Помочь разумнейшим молю я Бога, как их шуруп.
Решили бы проблемы все, светила б им звезда,
Их Мудрость чтоб не уставала, к злу под пресс, беда!,
Пусть Абсолют их слышит: храмы - в небе города,
Но после смерти тел: финал один - Господь всегда.
Чтоб Бог создатель всех Вселенных из под матрёшек мер
К контактам вёл разумные творенья... Из-за сфер
Они достичь пытались чудес материй. С даром эр
Идеи строят пусть стихами космоса размер.
Что взорвано тринадцать с половиной миллиардов лет назад -
Нейтрон гигант, в других измереньях предотвратил распад
Бескрайний ... Божьей частицей - родись, Вселенная, - не рай, не ад,
Клади галактики в нейтрон иных миров на бесконечный лад
До беспредельных групп Вселенных, за элементарнейших частиц
У Макрокосмосов их ядер, атомов бессчётных единиц
Льют Сущность Абсолюта, Он не определён.., не Ноль, павший ниц
Пред Ней, Ничто вне всех времён мерилами играет без границ,
Чтоб удалять объекты все в космосах и в ядрах, атом - ров
Ставлю вопрос: мы и в галактиках несовершенных из углов?,
Где между адом и нашим Раем оставлен человек оков,
Подняться чтоб под верами к Абсолюту из-под куполов.
I
О всевышнем предвидении по катренам Нострадамуса
.... ayant voulu taire et délaisser pour cause de l' injure, et non tant seulement du temps présent, mais aussi de la plus grande part du futeure, de mettre par éscrit, pource que les régnes, sectes et religions feront changes si opposites, voire au respect du présent diamétralement, que si je venois à l' advenir sera ceux de régne, secte, religion, et foy trouveroyent si mal accordant à leur fantasie auriculaire, qu' ils viendroyent à damner ce que par les siècles advenir on cognoîstra êstre veu et apperceu.... возжелав утаить и отказаться от причины оскорбления и, не столь только настоящего времени, но таково большей части будущего — от уложения записью— потому, что царства, секты и религии сотворят изменения, как противоположные видимо к почтению настоящего диаметрально, что если я теперь то совершил бы, окажется это у царств, сект, религий и вер нахождением, столь плохо согласующимся с их слабой ушной фантазией, что они тут же явились бы проклясть то, что через века произойдёт, признают сущностью видимой да явной.
(Из «Предисловия месьё Мишеля Нострадамуса к его пророчествам Цезарю Нострадамусу, сыну, к Жизни и радости»)
Вместо Бога
Евреев, мусульман, христиан
Божок – песчинка. Великан
Вселенских многогранных стран
Его вампирсту не был дан.
Царьку подвластны: лишь Земля
C ней человечек. Астры тля
Грозится адом, разум зля,
Что создан ею "свет" с нуля.
Почти шесть тысяч лет назад
Витал меж звёзд астральный гад.
Его притягивал распад,
Тот, что тащил миры назад:
Статичный, мёртвый, как кристалл,
Для духа мрак, как пьедестал,
Оттуда видел без начал,
Творенья Божьи, где гад спал.
Ждёт oн, чтоб разум в нас потух:
Люд только с «богом», а "рай" в двух
Иль трёх тысячелетьях, пух –
Земля, весь космос нам – злой дух
A все созданья в нём, как ад,
Гад только – «бог», что спит в шабат,
Мир проклинает невпопад,
Сулит за ложь – хаОс наград.
Врёт: "Прежде Землю он слепил, -
Мол, Òн-Царь, до других светил". -
ВО ВРЕМЕНИ, божку был мил
Обман, что дух рабам внушил,
Как в «Пятом элементе» шар,
Крах-Апокàлипсис, кошмар,
Земле придумал ворох кар,
Что всё живое съеcт пожар.
А лишь на Землю его зол
Достаточно, на произвол,
В войне чтоб голоден и гол
Стал люд и в космос не yшёл
От мести душам и умам,…
В них настоящий Бог, где сам
Гад непригляден поясам,
Вселенским, как их существам.
Влиять мечтал лгун на миры,
Как смерть, в побеге из дыры
Галактики, как кожуры
Другой Вселенной, от игры
Со временем, в нём дух рождён
Астральной пылью испокон
Веков коротеньких, там он
Землян заставит бить поклон.
Ему вруну из тьмы божков
В Египте роют первый ров,
Он возле душ, людских даров,
Где гибель тел – дверь в Божий кров
Всеx смертных, также и ему,
Его низверг Бог, как в тюрьму,
Во время… Он ведь потому
Ненужен стал в нём никому.
Шесть миллионов люди лет,
Покинув плоти, в Божий свет
Шли к Богу за дела, а вслед
Никто им не шептал зло: «НЕТ!»
Нейтралитет материй сфер
Служил для гада, как пример.
По нарушениям размер –
Судьба в условностяx всех вер.
В границах качества, как сны.
А в Боге всё одной длины
Безгранной. НЕРАЗДЕЛЕНЫ
Все времена без сатаны.
Мы – в прошлом-будущем-сейчас,
Всё вместе Благом слито в нас
Из всех цивилизаций враз,
Как бесконечности рассказ.
Граница «СЛÒВА» уст – «милà»,
Глагол чей, мол, пускал в дела
БОЖОК ВО ВРЕМЕНИ - ХУЛА
Творцу, она Мошè лгала.
Когда достаточно умён
Люд станет, «СЛОВО», пласт времён
Забудется, чей раб имён
Пред чтеньем мыслей посрамлён:
У телепатов языка
Нет, ибо мыслей их река
Для «СЛОВА» - слишком глубока,
А для абстракции – тонка.
Дал имя Богу паразиТ
Астральный, он в субботу спит,
Земли ничтожный сателлит,
ДурИт с невидимых орбит.
Тварь – дух, но oн - не сатана.
Десятком тысяч сочтена
Годками жизнь божка, вина
В людские влезла времена:
Пред Богом за дела в Раю,
Cыграть со временем - в ничью,
А eй бы попадAть в струю
Задумок Божьих, как ручью
Рекою y двуликих вер,
Где с правдой ложь в стихах химер,
Где гад – божок да люцифер,
Не больше Богу, чем Гомер,
Евреев взялся подчинить,
Порвал навеки с прошлым нить,
В ислам с христианством манит прыть,
Европу к Азии пришить.
Единым культом этот "бог",
Во времени "творил" эпох
Шести, устал, чуть не подох,
Уснул, и вот, переполох
"БЕЗ БОГА"?! Твари ложь – Адам!
Мрак не прибил к лжи берегам?
При встрече с Абсолютом нам
Поверье в адский бред – не срам?
Бог сразу сотворил весь свет
Тринадцать миллиардов лет
Назад, как всех времён рассвет, -
Грядущее, где злoбы нет.
Жил кто-то в будущем сперва,
Не оправдал на ум права.
Второй раз в прошлом. Булава
Настигла, с плеч чтоб голова.
Ну, жил в трёхтысячном году,
Скорбя, потом блуждал в аду,
Вот с крестоносцами в бреду
Он после, к смерти на беду
Приехал в Иерусалим,
Зря обезглавлен, пал под ним,
Он с мусульманином одним
В Pай улетел. Непостижим
До Абсолюта, как всех путь,
Когда разумных понял суть,
Ты осознал: Не потянуть, -
О прошлом быстро позабудь,
Чтоб в двадцать первый век душа
Твоя влетела, не гpеша,
В новорождённого, где вша
В семье талантов без гроша.
Когда смерть ищет душу-дочь,
Из тела ложь та мигом прочь
Бежит, во мгле, мол, нe помочь,
Но Бог там освещает ночь.
Тысячелетья третьего, за ним ряды эпох,
Предвиденье событий, что нёс врачу сам Бог
В шестнадцатом столетии, — осмыслил я в стихах,
Мной собранных в единый сказ, их превратят во прах
Безумные сторонники средневековых вер,
Мишель для них ссылался на прообраз царств химер
Из мифа Торы с Библией, чтоб не родилось зло,
Сколь с первых тварей суши до Рождества прошло,
Столь жить и всей Земле пока, чтоб в будущем мозг смог
Оставить дом свой вовремя, отмеренный знав срок,
Быть может Нострадамусу сто — в сотне тысяч лет,
Как пишет, зашифрован им от глупых глаз завет.
Но двести миллионов зим всё ж в двадцати веках
Оставил я в терцинах уж своих, скрывая страх
Шагов меня, ничтожного под кодом свыше строк,
Где предвещал грядущее из Франции пророк.
1. 16 Faulx а l' éstang joinct vers le Sagitaire,
En son hault AUGE de l' exaltation,
Peste, famine, mort de main militaire,
Le siècle approche de renouation.
1.18 Ложность в пруду 1 поведёт к созвездью Стрельца,
Её высь УМНОЖАЕТ хвала,
Мор, голод, смерть от рук войск отца,
Эпоха перемену приближала.
(Нострадамус 1555 год)
То Сатурн во лжи был зажжён лишь глазу
Нострадамуса, самодержец сразу
В казнях с голодом подведёт к экстазу
Винтики-народы,
Перед ним падут те, кто для свободы
Власть ему вручат с рабством от природы,
Страх, заставь забыть о первопричине
В чёртовой святыне,
Что дала цель им и свела к кончине
Всех рабов мечты, ведь иного ждали
От столетия в радужном начале,
Чтоб все осознали:
Не всегда слова сходятся с делами!..
«Чёрный карлик» и с тайными мечтами!
Чтоб спаслась душа и не короновали
Первого средь равных!
Даст он избежать двадцать лет бесправных —
Рок рабов немых вдоль свобод недавних?
Но Сатурн пройдёт звёзды Скорпиона,
И падёт корона
Сил проклятых по правилам закона
Прошлого. И мы вознесём другое,
К утру вещему время золотое
Нового устоя
________________________________
1 откуда вода не вытекает и куда не втекает,
нечто вроде железного занавеса
1.18 Par la discorde négligence Gauloise,
Sera passaige à Mahomet ouvert;
De sang trempé la terre et mer Sénoise,
Le port Phocen de voilles et nefz couvert.
1.18 Из-за раздора к распрям, о галл,
Будь, как врата Магомету, открыт,
Кровь чтоб от моря брег Сьены впитал,
Ливанский порт парусами судов скрыт.
(Нострадамус 1555 год)
Части шестой своего населения скрытно
Франция, перепугавшись, безлико постыдно
К третьей войне мировой подведя, очевидно
В распрях поддержит к джихаду на Ближнем востоке.
Быстро забывшая шестидесятых уроки,
Вместе с Россией летящая в адском потоке,
Тех защитит, кто её круче всех проклинали,
Ибо корану французы хвалу не воздали.
Трус не предвидит угрозу оружья в вуали.
Словно она не оставила страны колоний,
Мстят и мстить будут всегда до военных агоний
Против сплетающихся европейских гармоний.
Силы фанатиков выпадут ядерным взрывом,
В прах превратится мечтанье о радуге с миром.
Франция, чтобы спастись от войны той с призывом,
Вдруг обратится к Европе принять Магомета?
По мусульманам ударить ли? Те без ответа
Выйдут пасть ниц или Землю бомбить к концу света?
В суре «Добыча» под номером восемь в коране
В строчке двенадцатой писано: «...О, мусульмане,
Бейте неверных по шеям, по пальцам...». В преданьи
Суры и сорок седьмой из главы Мухаммада:
«После удара мечом по неверному надо
Силы свои укреплять, за то — гурий награда».
___________________________________
1 Финикийский, ныне ливанский
1.22 Ce que vivra et n' ayant aucun sens,
Viendra leser à mort son artifice:
Austun, Chalon, Langre et deux Sens,
La grêsle et glace fera grand malefice
1.22 То, что проживёт и без чувств для замен,
Придёт вредить, к смерти чьё мастерство:
Отона, Шалона, Лàнгра, двух Сен,
Град да лёд воплотят порч колдовство.
(Нострадамус 1555 год)
Представлялся Нострадамусу животным
В будущем котле многонародном
Монстр техногенный — инородным
Устрашением; без чувств он сразу
Станет страшен неприятельскому глазу,
Что украденным, взорвётся по приказу
Оскорблённого с востока самодержца,
Кто средневековый рай от всего сердца
Возжелает заслужить, он иноверца
Вседержавного сразит гигантским взрывом,
Что падёт опасным градом над всем миром,
То — война над прòклятым заливом.
А тогда от Индостана до Китая,
От Европы до Австралии другая
Для Америки взлетит идея! Не взирая
Ни на что, забыть заставит Магомета —
Мусульман — войной заразною планета
С Пакистана до Морокко, чтобы следа
Не оставить, так же в древность насадили
Эту веру, как и все другие, на могиле
Беспринципной неизменности чтоб жили
На Всевышнего иные взгляды
Без догматов устаревших, чьи обряды
Порождают предков — старых вер распады.
1.17 Par quarante ans l' Iris n' apparoîstra
Par quarante ans tous les jours sera veu:
La terre aride en siccité croîstra,
Et grand déluge quand sera aperceu.
1.17 Сорок лет не встать под радугой-дугой,
Сорок лет все дни та видима, чтоб
При засухе претворяться земле сухой,
Страшнейший когда явится потоп.
(Нострадамус 1555 год)
Предупрежденье последствий — за веру — всемирной войны
Предотвратит ли ответы на происки в нас сатаны?
Свет, победишь, но ценой какой тьму! Скроют тучи светило,
Оледененье — с заразой пургой без дождей, как могила
Для большей части растений с животными, чтоб отрезвило —
Культам своих диких предков — молившихся, чтоб прекратило
Всё человечество жить по звериным стопам старины.
Религиозники чтоб поняли тяжесть любых вер вины.
За сорок лет всей радиоактивной смертельной зимы
На дикарей и разумных лишь горстку разделимся мы
Не по вине, но по воле нашествий случайного рока.
Жертвы посадят на трон всей Земли самодержца-пророка.
Сын его в роли Счастливого Генриха мудрость Востока
Соединит с европейским остатком культуры, но строго
Карать дикарей начнёт как животных, посланников тьмы.
Грядут насильные чистки сознанья, спасая умы.
При самодержце наследнике Генриха, (коли беда
Третьей борьбы мировой не минует планету, когда
Противоречья перенаселения обострятся)
Оледенения кончатся к гибелям множества наций
В таяньях льдов из-за непредсказуемости ситуаций.
В неудержимом потопе опять всё должно разрушаться.
Генриха время, как век золотой, воспоют навсегда.
На возрожденье утраты — уйдут века, не года.
1.96 Celuy qu' aura la charge de déstruire
Temples, et sectes, changez par fantasie:
Plus aux rochiers qu’ aux vivants viendra nuire,
Par langue ornée d' oreilles ressasie.
1.96 Кто иметь будет тяжбу: сокрушить
Храм, сменённый фантазией всей,
Больше скале, чем живым, придёт вредить
Красноречьем для покорных ушей.
(Нострадамус 1555 год)
Каждая религия лишь своего ученья
Путь — избранным считает — к истине Всевышнего,
Чуждые и схожие веры брата ближнего —
Путь в ад от «лишнего»
Знания, крушившего мглы стойкость убежденья?
Цель — культ во имя культа тёмными испугами,
Как в средневековье, — борьба души с недугами
Зверей потугами.
В будущем наукой тот, кто вер нерасчлененье
Докажет, опровергнет полудиких мнение
О лжесемидневности мира сотворения,
Коль без сомнения,
Об «Адамоевстве» сказ — трём жречествам кормушка,
Откуда, взялся люд при Каине и Авеле?
Бог всем Тот, кто Есть, не тот, кого представили,
Переписали и
Сделали сверхсимволом, что в детстве колотушка
Народам непослушным при переселениях
Тысяча пятьсот лет назад в гибнущих империях —
Мораль в общениях.
Догмы ведь статичные — бесовская игрушка
В божественной одежде кличет инквизицию
Для защит писания «божею десницею»
Благòй светлицею.
1.30 La nef éstrange par le tourment marin,
Abourdera près de port incogneu:
Nonobstant signes de rameau palmerin,
Après mort pille bon avis tard venu.
1.30 Чуждый корабль пусть из-за бурь морских
Причалит к незнакомому порту,
Не вняв сигналам ладоней сплющенных,—
Смерть, опоздал лучший совет на беду.
(Нострадамус 1555 год)
Мыслящие существа, что вращались над шаром друзьями
Душам людским с их судьбой, о себе знать не дали веками
Из-за опасности сферам Земли навредить, долго с нами
В тесный не вступят контакт из-за наших пороков абстракций,
Станем нуждаться в них мы в безысходнейший пик ситуаций,
Где умирать нам иль выжить с другим пониманием граций
Жизни на синей планете, признаем: мы прежде, как звери,
Путь эволюции выбрали, верный, по крайнейшей мере,
Только до этого времени. Те осторожно нам двери
В цивилизации близкие — отворят. Чтоб промежутки
Между двумя ипостасями не были люду столь жутки,
На неизвестное плато корабль приземлится на сутки,
Чтобы оставить ключ, запись-код, как без потерь идеала
Ценностей прошлых культур чтоб на верный путь наша жизнь встала,
Не приближаться: суть предупрежденья пришельцев сигнала,
Что и защитное поле вокруг корабля не спасало
От бурь, реакций Земли на посадку межзвёздного судна,
Но любопытнейший нрав у людей осознает лишь смутно,
Что будет с нами, коль нам овладеть телепатией скудно, —
То, что и с тварью ручной. Возвращаться назад в лес свой трудно,
Зверю не стать человеком, как людям не быть существами
На частоте с не дарованными ещё временами,
Тем, кто уйдут далеко в бездну ту — смерть на Земле! Сами
Люди поймут первобытность свою в опозданьи с мольбами.
1.46 Tout auprès d' Aux, de Léstore et Mirande,
Grand feu du Ciel en trois nuicts tumbera:
Cause adviendra bien stupende et mirande,
Bien peu après la terre tremblera.
1. 46 Где Лектор, Оз, Миранда, всё вокруг
В три ночи с неба великий cвет примет для
Дел поразительно дивных, и вдруг
Немного позже вздрогнет Земля.
(Нострадамус 1555 год)
В прошлом, в годы шестидесятые
Былого века в небе — богатые
С волшебными цветами — плыли
Ночью объекты, чужеродной силе
Инопланетной цивилизации
Подвластные, что нас в изоляции
Аквариума от налёта
Прочих существ держат, чтоб природа
Не возмутилась, и землетрясения
Не поразили люда творения.
Спустя века, для нас спасенье —
Жадным — губительных грёз свершенье.
Состарившихся тех современники
Стремлений давних часто изменники
Своей же юности ожога! —
Гордо решат, их верна дорога
Споров друг с другом с пагубной грозностью.
Три дня Европе ждать с грандиозностью
Контакта с многоцветным чудом
Разочарованным глупым людом,
Вновь убеждённым, что первобытному
Духу на свет к цели ползти одному,
Земное поле зря задето,
Пусть в тех местах загудит планета.
Вырастет, спустя века, дух-разум в генах
Правильнее понимать (при переменах
Форм общений) мы друг друга будем. В венах
Пульс пусть стучит иначе.
Битвы зла с добром иметь не будут веса
При перерожденьях в душах интереса
К ценности в ориентации прогресса...
Жизнь всем задаст задачи
Те, что не поймём, как звери, мы сегодня,
Временем разрушит коль зло — Цель Господня,
В будущем взойдёт с Земли гнать нас преисподня,
Мозг так получит сдачи,
Солнца провоцируя ядра активность,
Медленно крушить людей планеты дивность...
Ролью высших, несмотря на примитивность,
Вступят с людьми в контакты
Из иных миров послы во имя долга
Трёх цивилизаций, что мы очень долго
Ждали, констатируя и вновь без толка
Их вдруг ответа факты.
Главным из событий их прибытье это
Будет в эволюции ума рассвета,
Но без войн стихий эпоху нас — планета
Закончит, как антракты
Буйства катаклизмов, уж не в Четвертичный
Временный период на челе двуличной
Матери-завистницы эгоистичной
К детям своим взрослевшим.
Таять ледники начнут над полюсами,
Зимы не настанут, лишь падут дождями
Трети суши быть затòпленной морями,
К счастью, уцелевшим
В невообразимом доме с кораблями
В воздухе и в водах, суше со зверями
Стать неизменяемой руками
Их — шанс дать путь к безгрешным.
1.91 Les dieux feront aux humains apparence,
Ce qu' ilz seront auteurs de grand conflict:
Avant ciel veu serain éspée et lance,
Que vers main gauche sera plus grand affict.
1.91 Появятся боги перед людьми;
И будут авторами сверхвражды,
Пред небом виден простак с копьями,
Что руке левой масштабность беды.
(Нострадамус 1555 год)
Много лет пройдёт с тех пор,
Как исчезнет грех-раздор
Меж людьми, уж им — простор
Представлений о мирах
Озарится на глазах
Средь преодолевших страх
Пред подарком, что был дан
В кодах инопланетян,
Что покажет, как в капкан
Зверских войн добра со злом
Сто веков люд полз рабом,
Поколений тьма потом
Среди множества дорог
Выберет одну, чтоб мог
Выйти на иной виток
Нашего ума злой рок.
Жители с других планет
Рано нам дадут ответ,
Что, как сад, растят наш свет
Уж пятнадцать тысяч лет.
Знанья о былом убьют
Гордость дикую, шквал смут
Бросит ещё слабый люд
К давнему, на божий суд.
1.63 Les fleaux passé diminue le monde,
Long temps la paix terres inhabitées:
Seur marchera par Ciel, terre, mer et onde:
Puis de nouveau les guerres suscitées.
1.63 С колец пройдённых — сжаться мирам,
Мир долгий на тверди нежилой,
Верен шаг по Небу, тверди, волнам,
Потом и вновь выдумки с войной.
(Нострадамус 1555 год)
Оставившие Атлантиду тех пришельцев предки
Стремились к cпутникy вокруг Сатурна. Словно в клетке,
Летели долго, ведь, согласно их былой разведке,
Внутри нeго тогда было построить город можно,
Умами строгими освоить тверди осторожно,
Не стать им на Земле вновь первобытными ничтожно
Почти двенадцать тысяч лет назад до нашей эры,
Как в будущем потомки люда в изученьи сферы
Земли, влияющей на мозг, к рожденью общей веры,
Освободятся от влияний недр на чистых души,
В конце тридцать восьмого века уж намного хуже
Сулит жить в кораблях закрытых на безводной суше,
Чем улетавшим в страхе с отвергавшей их планеты.
За несколько веков до появления кометы,
Пророчицы беды, людских наук расцветы
Построят межпланетные суда, чтобы земляне
Приблизились к кольцу Сатурна; в целостном сознаньи
Потомки у атлантов, нынче — инопланетяне
Как клетки макроорганизма мудро наблюдали
Тысячелетья за развитьем диких на Земле, в начале
Учили их герои, умирая там, чтоб знали,
Как строить люди, сеять хлеб, чтоб вылезти из мрака,
Тысячелетья ожидать подарка Бога знака,
Где их планета в Близнецаx или в созвездьи Рака.
Вблизи колец Сатурна кокон
Перерождал былых землян-
Атлантов в инопланетян.
Столетий сто прошло там. Дан
Им Божий знак к открытью окон
В свет их разумнее сетей
Цивилизаций сверхвещей1 —
Сатурн — peaльнocть для людей.
Не может знак быть истолкован
В часы, когда мы улетим
С Земли, и нам, непостижим,
Земных он десять тысяч зим
В потомках будет приближаем.
В те годы только приглашаем
На вcтpeчи люд, как уже знаем,
Инопланетными друзьями
За несколько веков до мора
Под солнцем жгучим, чтоб без спора
Шли к расширенью кругозора
Мы с полудикими умами,
Ничтожной звёздная система
Покажется, а перемена
Закружит голову. Дилемма
Pacплacтаннoго с городами,
Что нам оставлены в былом,
Последним пагубным грехом,
Нас очищаемым звеном
Окажется за гранью
Меж людом и тем существом,
Перерождённым в неземном
Мериле времени ином —
Подходе к сверхсознанью
В телепатическом одном
Пpaмакромозге, что потом
Душой воспримyт бyдто гром, —
К непостижимому желанью.
________________________________________
1 Например НЛО, летающие почти со скоростью света, достигнувшие созвездия Рака
1.47 Du lac Léman les sermons fâscheront,
Des jours seront réduicts par les sepmaines:
Puis moys, puis an, puis tous déffailliront,
Les magistrats damneront leurs loix vaines.
1.47 В Женеве с òзера речь огорчит,
Дней бег в неделях уж будет укращён,
В месяцâх, в годах, всё после смолчит,
И проклянёт власть свой пустой закон.
(Нострадамус 1555 год)
Как растают ледники по всей планете,
Чтоб за гибель жизни всем не быть в ответе,
Мы в последнее взойдём тысячелетье,
К фатальным сожаленьям,
Ведь бессилен люд перед Земли сожженьем.
Из Женевы власти стран всех с заточеньем
В городах закрытых убедят смириться,
Что вымрут зверь да птица,
Рыбе же свариться, коль не небылица —
Людям улетать с Земли, пока веками
Зреть мутацию всей живности с лесами,
С убийством их песками.
В джунглях людям в пять минут — смерть от жарищи,
Чтобы тут же стать гигантских гадов пищей,
Что мутантами придут на пепелище
Заброшенных строений.
В будущих веках при смене поколений
Связи с энэло да пессимизм суждений.
Бесполезны станут всех землян старанья,
Проклянут тогда законы вымиранья,
Что опустошит мудрейшие сознанья.
Тварей всех почти спасут в подземных странах,
Как дельфинам — помощь в инопланетянах,
Цунами — в океанах.
1.69 La grand montaigne ronde de septs stades,
Après paix, guerre, faim, inodation:
Roulera loin abismant grans contrades,
Mesmes antiques, et grand fondations.
1.69 Шар двух километров горы,
Потом мир, война, голод, разлив:
Вдаль покатит, круша сверхстран миры
С самых древних сил основы див.
(Нострадамус 1555 год)
В огнe растущее светило
Не даст Сатурну люд спасти
От Магм из солнца — по пути
К Земле, тьму перемен снести,
Чью ось сместит кометы сила
Ударом оземь даст нам знать,
Пора оставить Землю-мать,
Безжизненную, ей под стать
Венеры в роль войти. Могила
На ней под градусов пятьсот
Металл разлит средь гор пород
Коричневых, где небосвод
Закрыт цветными облаками.
Мгновенно океан вскипит,
Её паденье люд смирит.
Другой нам кольца примут вид,
Разделы сделают врагами
С высоким нравом беглецов,
Как рухнет купол праотцов,
За жизни зря творить борцов
В подземных бункерах годами.
Те безвозвратно улетят:
На станцию вернуть отряд
Учёных, как солдат, назад.
1.80 De la sixièsme claire splendeur celeste,
Viendra tonner si fort en la Bourgongne:
Puis naîstra monstre de très hideuse bêste,
Mars, Avril, May, Juin grand charpin et rongne.
1.80 Богатством с небес ясным, шестым
Придёт силач, коль Бургундии1— гром,
Родится монстр зверем после сверхзлым,
Март, Апрель, Май, Июнь — к разлуке с умом.
(Нострадамус 1555 год)
Понятьями пяти чувств органов о мире
Не ограничимся мы — в рвеньи знать всё шире...
Зависимости нас от ада и от рая
Докажет, всех нейронов связь соизмеряя,
Потоками частиц — мозг — в солнечном эфире —
Поймёт, как управляем, чуждых мысль вбирая,
Как в губки — в души... Люди — просто мари[ь]онетки
Друг в друга вросших сил грехов,— не Бога — в клетке:
На битвах разума и небытья мы жили.
Защитой от частиц освобожденье! Или
Нам рок сидящих на пилимой гордо ветке.
В путь к телепатии, могущественной силе,
Отправится зверь-шеф искавших ключ учёных,
Забудет, что он уж не на Земле в погонах,
Захочет для себя нас сделать муравьями,
Чтоб знал он мысли всех и управлял умами,
Под токами «Защит» неведомо в поклонах
Четыре месяца люд под его ногами.
Так даст он всем колец святые колебанья.
Поймёт он, что рабом был сам у подсознанья,
С ума его сведёт за глупый грех — расплата.
Судьбу не удержать, там каждый телепата
Дорогою пойдёт к последнему смущенью,
Нутра закрытого к глобальному прочтенью.
____________________________________________
1 Возможно, название звездолёта
1.53 Las qu' on verra grand peuple tourmenté,
Et la Loy saincte en totale ruine:
Par autres loix toute Chéstienité,
Quand d' or d' argent trouve nouvelle mine.
1.53 Неуправляем, велик народ,
Святой закон в руинах, добро
Христиан к иным законам ведёт,
Как новых шахт1 злато, серебро.
(Нострадамус 1555 год)
Как откроются сознанья телепатам, с первых дней
Друг про друга мы узнаем, что внутри у всех людей,
Негодующие толпы многих превратят в зверей,
Коль одни послушны аду, то другие жмут в сердцах
Миру их — чужие мысли, типы искушений страх
Пробуждают в чистых душах или в мыслящих умах:
Неразумные ещё мы, в нас нутро — дремучий лес,
Часть души всегда в нём будет, часть имеет перевес
То на сторону Господню, то свет побеждает бес
Средь всех лучшие, почуем, как грех свой не утаят,
То нас псевдонаслажденьем тешит, как животных, ад.
Снимем маски, устремимся мы на сто веков назад.
В детстве и Нерон был добрым, безнаказанность сожгла
В нём частичку свыше силы удовольствием от зла,
Как увидим то в натуре, от культур и вер зола
Лишь останется у жречеств диких культов предков нас.
Взгляд на веры всё погасит, от того войдёт в экстаз
Люд неуправляем будет, не страшась своих проказ,
Всё изменится: и цели, и конфликты, и дела,
В нас пещерный мир проснётся обнажённых догола,
Лишь немногих не сумеет задушить конфузий мгла
Личностей в понятьях свежих к проявленью новых схизм,
Ценность вечности подарит им один мозг-организм,
Восприятьями иными остановит катаклизм.
__________________________________________________
1 Иные ценности
1.48 Vingt ans du regne de la Lune passez,
Sept mil ans autre tiendra sa monarchie:
Quand le Soleil prendra ses jours lassez,
Lors accomplit et mine ma prophitie.
1.48 Пройдите двадцать лет царств Луны,
Власть держать иному семь тысяч лет:
Как солнце битые в себе скроет дни,
Свершившись, иссякнет мой завет.
(Нострадамус 1555 год)
До Солнца превращенья в красного,
Планетам близким всем — в опасного
Гиганта, станет Луна газами,
Давно с Земли уйдя с наказами
Сатурна, завершат напрасного
Эксперимента ход на станции,
Исследованье магмолазами
Встречавшей гибель в экзальтации
Земли души перед кремацией
Светилом, что в тот год состарится.
Длиннющий звездолёт, как палица,
Растенья, люд и птиц с животными
Направит к кольцам, им свободными
Стать, и там человек останется.
Семь тысяч лет всем быть покорными
Сатурну, что в цивилизации
Межзвёздные людей мутации
Растить начнёт, уча прочтениям
Мыслей друг друга к очищениям
Нас без расплывчатой абстракции,
Но с ясным мира осознанием,
До тех пор сбыться предсказаниям.
Семь тысяч лет —путь к строгим грациям,
Три тысячи — для знака к знаниям.
O Предвидении Нострадамуса
ПРЕДИСЛОВИЕ
Car les secrets de Dieu incompréhensibles, et la vertu effectrice contingent de longue éstetude de la cognoissance naturelle prenant leur plus prochain origine du libéral arbitre, faict apparoir les causes qui d'elles mêsme ne peuvent acquérir celle notice pour êstre cogneus, ne par les humains augures, ne par autre cognoissance, ou vetru occulte, comprinse soubs la concavisé du Ciel mêsme, du faict présent de la totale éternité, qui vient en soy embrasser tout le temps. (34-36. Préface de M. Nostradamus à ses Prophéties. Ad Caesarem Nostradamum filium, Vie et félicité.)
Из-за того, что секреты Бога неосознаваемы и настоящая добродетель неопределены путём длительного природного познания, беря более близкое происхождение их у свободной воли, факт появления причин, из-за которых сами не могут овладеть теми понятиями (секретов Бога), чтоб быть изученными не человеческими предсказаниями, не иным знанием, или скрытой добродетельностью, взятыми у Неба самого, у подлинного факта бесконечности, что приходит собой объять всё время. (34-36. Предисловие М. Нострадамуса к eго Пророчествам. Цезарю Нострадамусу сыну, Жизнь и счастье)
* * *
Бог – это ВСЕ измеренья, // ВСЕ знаки материи,
Звёзды, планеты, сплетенья // пространств там, где звери, и
С разумом разным – творенья, // Бог в каждой вере, и
В сгустках энергий рожденья.// Hе культ лицемерия!
Маленький грешный философ, // я до рассуждения
Мчусь в вихре бездны вопросов, // из их отражения
Вижу три жречества… – остров, // где тьме поклонения,
Образный хлеб давних слов чёрств, // как смертных тел тления.
Верам готовят паденья // в слепых догмах древности,
Клятвой для «самоспасенья», // мгле с идолом в верности!
Ложь их – над Богом глумленья! // А бред шестидневности
Господом света творенья // – как адский горб вредности.
Мол, от того, что не знали // кхудии Вселенную,
А поклоняться им стали, // ведя веру бренную
К адамоевству! Изгнали // науку нетленную,
Аду и космос продали // за куплю «бесценною».
Бога низводит до точки // Земли, как животные,
Не полу люд ли?! Верь в строчки // трёх книжек – угодные
Дьяволу! С порохом в бочки, // иль век назад в модные
Шляпы, кафтаны, сорочки, // безумья народные.
Выкрал МошE о едином // творце мироздания
Правду. С ней стал господином // проклятья изгнания.
Истину простолюдинам // всё ж дал для слияния
С Богом, в Египте хранимым, // жрецов обрезания.
Бог промолчал! Как Платону // не дал откровения
Вору бежавшему к трону, // чей культ ради культа брожения.
Тот, кто открыл Божью крону // от обожествления
Лично себя, по закону, // далёк от зажжения
Бога в себе, он Сократу // отдал голос-искренность.
Вёл и Моше жить к закату // судьбы на безлиcтвенность
Новой отчизны. К возврату // двух тысяч лет в истинность,
К мифу на лжи да распаду // к «Тебе, Мышь», за численность.
Бог, ты всё ж добрый, в молитве // всем трём отвечающий,
К миру, не к адовой битве, // обман тот карающий.
Коль, Бог, припрёшь, лгун молчит, ведь // он – культ защищающий –
С порохом бочки, ад в ритме, // за «Мышь» разрывающий.
А ни слова при общеньи, // коль мысль, телепатия,
Если нет рук для крещенья, // а ног – для распятия
Так же грехов, где мышленья // – иные понятия,
Им от вер трёх отлученья, // из «рая» проклятия.
«Раю», где только земляне, // «раёк» дал хоть деспот сам,
Чужды инопланетяне // пусть святые, мест те там,
Знай, не найдут, как христиане // понять как тем крест? Вот срам!!!
Лучше враги мусульмане, // ну иль иудеи нам.
Верю, рождён Сын Марии // от Духа Спасителем,
Он же воскрес от зари и // стал освободителем
Варваров! В теле умри! И // взлети победителем
Мглы той поры, не твори и // сам зло разрушителем.
Божьих Сынов бесконечность // как цивилизаций и
Разных форм жизни, где млечность // сквозь реинкарнации
Движется к Господу в вечность, // и как не стараться, им
Богом не быть! Быстротечность // времён просит сдаться, и,
Вот, ты смиришься, при встрече // Бог дарит прощение,
Где Он, не может быть речи // о формах крещения,
Дикость – при лампочках свечи // с ним меркнет, как рвение
К идолу! Путь наш далече, // тогда Бог – спасение.
_______________________________________
K тебе –(алах) Акбар (Мышь) – на иврите.
2. 10 Avant long temps le tout sera rangé
Nous espérons un siècle bien sénestre :
L’éstat des masques et des seuls bien changé,
Peu trouverant qu’à son rang vueille êstre.
2. 10 Пред временем долгим всё введено
В строй, подождём века леваков:
В стране масок добро изменено,
Мало желавших тут жить дураков.
(Нострадамус 1555 год)
Играм ЭНЭЛО // жизней наших лента,
Люди фишками // на рулетке ставка …
Славит не талант, // а судьба момента,
Нас переплавка.
Из других миров // правится планета.
Им решать: кого // выбрать знаменитым,
Чтоб к забвенью гнать // стрёмного поэта:
В кому - забытым.
Жалких бездарей // смотрят миллионы.
Радость в облаках // разными цветами
Быстро фон меняй! // У рабов поклоны
Перед «богами».
Отношений вы // также гниль в спирали,
С бòльшей силой лишь // стрекозой в астрале:
Мысли мне не слать // больше, чтоб не знал и
Я о реале,
Стрекозу поймал, // выпустил. Титаны
Место мне моё, // молча, указали:
Мой один процент // примут океаны
В их идеале.
Я, когда умру, // просмотрю с кончины
До рожденья жизнь, // призову к ответу,
Каждой травли миг. // Буду бить причины,
Где смысла нету.
La pesanteur de la terre avoir perdu son naturel mouvement, et êstre abismée en perpétuelles ténèbres, seront précédans au temps vernal et s’en enfuyant après d’extrêmes changemens, permutation de règnes, par grand tremblemens de terre, avec pullulation de la neusve Babylonne fille misérable augmenté par l’abomination du premier holocauste, et ne tiendra tant seulement que septante trois ans, sept mois, puis après en sortira du tige celle qui avoit demeuré tant long temps. (89-91 de l’Épîstre à l’invictissime et très puissant et très-chistien Henry Roy de France Seconde. Michel Nostradamus son très-humble, très-obéissant serviteur et subiect, victoire et félicité.)
Тяжести Земли потерять своё природное движение и быть низвергнутой в вечные мраки, и будут предшествующими к весеннему времени и, уводящий собой вдаль после чрезвычайных перемен передел королевств по великим землетрясениям с кишением нового Вавилона, дочь отверженная, возрастающая из-за отвращения первого холокоста, и не продержится более семидесяти трёх лет, семи месяцев, потом, после, выйдет в себе из этого родового начала (сбережения), которое жило cтоль дoлгое время.
(89-91 из Эпистолы непобедимейшему, наиболее всемогущему и наихристианнейшему Генриху, Королю Франции, Второму. Мишель Нострадамус его сверх смиренный и сверх покорный слуга и субъект, победа и счастье.)
Tайфун
Пролетал над Сибирью, спустился в Тайге ,
Тот час же взлетел на одной лишь ноге
Из оврага, не кратера в ветре-пурге,
Завертевшемся, словно тайфун.
Как языческий бог, позабытый Перун,
Неведомый люду вселенский бегун,
От ноги металлический бросил носок,
Как трамплин, от него шар тот cмог
Быстро сам оттолкнуться, оставив порог
Не тронутой, не поражённой Земли,
Чтобы в центрe тайфуна в небесной пыли,
Раствориться, мы чтоб не cмогли
О визите пришельца узнать. Людям след
Свой он не оставил для уймы бесед,
Как тунгусский изгнанник на множество лет,
Не нарушил земной он закон.
Бросил искры со шлейфами со всех сторон
На груду машин, где стоял полигон
Человечества в прошлом. Теперь только лес
Здесь растёт, а когда-то исчез
Век назад целый город российских чудес.
Крyг цветa, как солнце, где пыль серых туч
Перевёрнутый неба вулкан круглых круч
Вспоминает, как люд был могуч.
2. 3 Pour la chaleur solaire sus la mer
De Négrepoint les poissons demi cuis
Les habitants les viendront entamer,
Quand Rhon et Gennes leur faudra le biscuit.
2. 3 В море Эвбея солнца тепло
Наполовину сварит морскую тварь,
Чтоб взять её поселенье пришло,
Как в Роне с Женевой исчезнет сухарь.
(Нострадамус 1555 год)
Ветер солнечный // изрыгает пламень
На поля, леса, // обращает в камень
Земли да горы.
Гляньте в никуда, // мёртвые просторы.
Реки и моря, // тут же океаны
Закипают, чтоб // голодали страны.
В вечно закрытых
Зданиях еды // нет, огнём убитых,
Сваренных живьём // будет тварей мало,
Где ещё вчера // море клокотало,
К зыбкой надежде
Ищут люди рыб // в шлеме да в одежде,
Защищающей // тело от ожога,
В бункере пожить // хоть ещё б немного.
В мареве только
Жёлтый пар один, // а воды нисколько.
Тень былых времён, // из стекла плакаты,
Смотрит в мёртвый мир: // «Съедены ли гады?»
К звёздному свету
Кто-то улетит, // тем предаст планету.
2. 12 Yeux clos, ouvert d'antique fantasie,
L'habit des seuls seront mis à néant:
Le grand monarque chastiera leur frénésie,
Ravir des temples le trésor par-devant.
2. 12 Глаз закрыт, древним фантазиям власть,
Привычки одиноких ни к чему:
Великому монарху карать их страсть,
Пред храмами красть богатство ему.
(Нострадамус 1555 год)
Арийский образ в двадцать первом веке рвётся
Закрыть глаза, у масс достать со дна колодца
Из подсознанья плод. Одно у всех уродство
Спряталось где-то.
Мутация сошла до музыки народов,
Ещё в столетьи прошлом с грохотом заводов,
Что быстро в культе-пляске у немых уродов
Модой воспета.
Монархи разгромили всех поверий храмы,
Вошли в войну с их подсознаньем к воплю: «Хамы,
Мужчины словно девки, возмужали дамы,
Нету просвета».
Шпана злость вымешать взялась на одиноких,
На тихих, слабых, нищих да без прав, убогих
От хулиганов до законодательств строгих
Власти советской.
Но возвращаться люди в тайне к вере стали,
Стpана рабов рассыпалась за культом цвета стали,
Земля ушла на подсознание печали
Из под ног детской
Судьбы, подростками очнулись злые дети
Всё отражают новым творчеством сквозь сети
Когда увидено их альтер эго в свете
Песни немецкой.
2.23 Palais, oyaseau, par oyaseau deschassé,
Bien tost après le prince parvenu:
Combien qu'hors fleuve ennemi repoulsé,
Dehors saisi trait d'oyaseau soutenu.
2.23 Дворец, птицами изгнана птица, враги,
После принца-выскочки: вот, должник,
Бед сколько по ту сторону реки,
Поддержан - без стрел птицей схваченный - миг.
(Нострадамус 1555 год)
KAPA
Измени Земли картину,
Сделай времени машину,
Двадцать третий век,
Ведь при скоростном прорыве,
Как в молниеносном взрыве,
Тут же таит снег,
Непрoдуманный поступок,
Не представим, рок сколь хрупок,
Шаг, вот, нет людей,
Но божественная сила
Зря собой плод наш кормила,
За поток идей?
Бог и прошлом, и в грядущем,
А лишь глупым, манны ждущим,
Кажется порой,
Человек богоподобен,
Осознать он неспособен,
Что не caм – герой?
В прошлое, вот, ляжет судно,
Мир пойдёт, понять не трудно
По иным путям.
В Мезозое кушать надо,
Там застрелят просто гада,
Что не рад гостям.
Не родятся его дети
Пищей тех, кто на планете
Время ставит в ряд.
Ящерицы мышек предков,
Ползавших среди объедков,
С голоду съедят –
Порождeниe животных,
Молоком кормивших родных
Чад своих, тогда
Грудью выйдет в миp - кормиться
Утконосами лишь птица,
Cлучая беда.
В разуме природы судьи,
Полуптицы, полулюди,
С клювом вместо рта,
Люд задержат в настоящем,
В корабле, злом им грозящем,
Зря запрут врата.
В прошлое, взлетев, машина,
Грубая людей детина,
Не сядь без ума,
Исправлять ошибки страшно,
Рок судьбы не трогать важно,
Чей плод – ты сама.
2. 28 Le penultièsme du surnom du prophète
Prendra Diane pour son jour et repos:
Loing vaguera par frénétique têste,
Et délivrant un grand peuple d'impôs.
2.28 Пророка предпоследнее из имён
Диану для отдыха дня возьмёт,
Далеко, буйной головы закон,
В путь, освобождать – гигант-народ.
(Нострадамус 1555 год)
Бог в двадцать пять веков раз // сам колесо Драхмы крутит,
Духа незримый мотор, // чтобы землян на одну
К звёздам пустили ступень, // как времена пройдут, будет
Новое нечто-то вокруг, // с ним все войдут в глубину
Тайн сверхсознаний, в рассвет // непостижимой идеи.
Пульт управленья Землёй // женщины в пальцы берут,
Мысль от раздора спасти, // пламень у образа феи
В свете от полной Луны, // где медитации труд
«Третьим Дхыаны зрачком» // назван, как на Атлантиде
Был ров пророчицы слёз (1), // чей пал осколок в Санскрит (1)
Бездну столетий назад, // снова льёт луч в том же виде.
Как в двадцать восемь ночей // раз полнолунье горит:
«Но тех несчастных землян, // в пламени бросивших Землю,
Ввысь вёл последний пророк», // люди куда полетят,
Глаз у Дхыаны молчит, // я Нострадамусу внемлю,
Что мир ждёт проще узнать, // чем им вернуться назад».
Кто-то очистит свой ум, // также кому-то пасть зверем,
Коль мысли смогут читать // все друг у друга за миг,
Нас обезножат вне зла // крылья, которым поверим,
Тех, кто упал разлучат // с теми, кто космос постиг.
2. 41 La grand' éstoille sept jours brûslera,
Nuée fera deux soleils apparoir:
Le gros mastin toute nuit hurlera,
Quand grand pontife changera de terroir.
2. 41 Зажжёт большая звезда семь дней,
Туча два солнца заставит сиять,
Гигантский пёс всю ночь провоет под ней,
Как понтифик взойдёт земли менять.
(Нострадамус 1555 год)
Когда атмосферы ревущее пламя кометы
Коснётся, земные пласты станут столь разогреты,
Что в самом прохладном подвале засохнет клоака
От жара – под лампой пред тучей бетонного мрака.
Из метеоритов на Землю метнётся прямая атака,
На тверди без жизни при вспышке двух солнц к чувству краха
Оставшихся чудом в живых. Из старейшин советы
Понтифика веры одной изберут, чтоб ракеты
Скорее он в космос отправил на спутник Сатурна,
Коль сравнивать с пеклом-Землёй, на Титане недурно
Покажется странникам, жившим в закрытом овале,
Когда камнепады из шлейфов кометы прорвали
Над бункером-городом купол, где жить продолжали,
Как волк на фонарик,
что схож был с Луной, – при печали
Огромнейший пёс ноту взял глубоко, там сумбурно
Чуть выше топчётся люд, где человечества урна.
2. 62 Mabus 1 puis tost alors mourra, viendra, 1 в зеркале sudaM
De gens et bêste une horrible défete:
Puis tout à coup la vengeance on verra,
Cent, main, soit, faim, quand courra la comète.
2. 62 Саддам умрёт скоро, идёт, как есть,
Адова бестия, людей дефект,
Потом увидят удивлённо месть,
Сто рук, жажду, голод в налёт комет.
(Нострадамус 1555 год)
В двадцать первый век // возвратился снова
Нострадамус к нам.// Знал сколь нездорова
В странах диких жизнь, // как судьба сурова
К тем, кто без крова.
Запад ненависть // вызвал у беднейших,
В голоде сплотил // против богатейших
В мире государств, // техники новейших
Сил врагов злейших
Для народов, где // не имели права
Знаньями сверкать, // быть благого нрава,
Из учёных их // мощная орава –
Белым отрава.
Вот поэтому // и сплотил Коран их,
Символ их, Ирак, // пал в кровавых ранах,
Как вождя казнят, // взбесятся в тиранах,
Боли поганых.
Европейских стран // университеты
Не считались, но // и на них запреты
Даже тем, кто жил // в странах, где куплеты
Равенству спеты.
Чтобы Мастер брёл, // русский иль китаец
Хоть от трёх Сорбонн, // по стеклу как заяц,
Под дождём иль в зной, // почтальон-скиталец,
Меж газет палец.
Все профессорà, // что несут рекламу,
А за то, что лишь // не войдут в программу
У Америки, // за изгоя драму –
В помощь Саддаму
Новому! Когда // мокрые до нитки,
С морем в сапогах, // от одной калитки
До другой ползком, // будто бы улитки,
Прятали свитки
Разноцветные // в дождь с утра до ночи!
Некому шепнуть: // «Искренне, нет мочи!»,
Красные во тьме // притупились очи,
Боль гонят прочь! И
Расступайся, мгла, // тянут вдоль дороги,
Но лишь по траве, // камень, режешь ноги,
Ступням дай глаза! // Смотрят вниз не боги,
Сколь же убоги
Люди все пред ней, // красочной рекламой,
Для кормилицы, // дорожайшей самой
Тут под зеркалом // с ртутной амальгамой,
Ящика рамой,
Возле стул стоит, // и в его вы власти,
Позовёт шофёр // полный желчной страсти:
«Не работаем!» // – вырвется из пасти.
Встали , вам, счастье.
Ступни знак дают // ясный под колено,
Он пронзил бедро, // ритм считает вена.
Вспомнился Саддам…, // у машин сирена –
Не перемена.
Нострадамус на // предостереженья
Судьбы предсказал, // времени броженья,
Что даёт в стихе // всем до Откровенья,
С неба сеченья.
2. 75 La voix ouye de l'impolit oyseau
Sur le canon de respiral éstage
Si haut viendra du froment le boisseau,
Que l'homme d'homme sera Antropophage.
2. 75 Голос слышен нежеланных птиц
Из трубки этажà, он дышит, как рот,
К небу ввысь коль пшеница без границ,
Человек человека сожрёт.
(Нострадамус 1555 год)
В детстве хлебное поле ребёнку как лес,
Счастье чуду, вошедшему в раж!
Отражал колосков желтизну цвет небес,
Ведь дышал небом детства этаж:
Красным тоном обоев на жёлтом полу,
Детство в отрочество обращал
Жизни путь, а стремился в разведку ко злу,
И взрослел лет ушедших хорал.
В десять лет поразил Роллинг Стоунс да попса,
В трубкax каждой колонки магнит,
К злым героям потянут умы небеса,
В тихом зле спит по множеству гнид.
Вороны над окном зря ль кружили тогда?
Сел же на подоконник один,
Нежеланное карканье, что? Ждёт беда?
Но не сильных, как мальчик, мужчин.
Плюх, на стул, как на трон, мир ему ни по чём,
Все другие – ничто перед ним,
Сила – гордость соседей ночью да днём,
Жёлтых туч гром в нём неуловим,
Что возьмёт в руки власть над побитой страной
Через тридцать пять с капелькой лет,
И сожрёт всех друзей, за чьей сильной спиной
Примет в руки державы скелет.
2.81 Par feu du ciel la cité presque aduste
L'urne menace encore Ceucalion,
Vixée Sardaigna par la Punique fuste,
Après que Libra lairra son Phaëton.
2.81 В огне небес град пал, почти сгорев,
Жди из урны угрозу, Девкалионт,
Судам предателя Сардиньи гнев,
Весы потом уведут свой Фаэтонт.
(Нострадамус 1555 год)
Три тысяча год семьсот девяносто седьмой
Отметят сожженьем бункера-града в хромой
Слепой и глухой толпе огненосной зимой.
В глубоком подвале с треснувшей урны на фронт
Поднимет понтифик, избранный Девкалионт,
Последней единой веры пророк. Фаэтонт,
Далёкий, как наш взорвавший себя , свой зов
Пошлёт телепатами из созвездья Весов
Избраннику: «Ключ к созвездиям двум: Близнецов
И Рака; Он на Титане. Пока звездолёт,
Как можно быстрей, в апокалиптический год
Подальше от солнца люд навсегда унесёт».
Из урны опасность выбросит радио фон
Мутации ген, чтоб ведал людьми фараон,
Пророка пред тайной сигнала затмит его трон
В полёте к Сатурну, а Фаэтонт уведут
Весы, завершит пророк свой немыслимый труд
А тайна о чтеньи мысли родит уймы смут.
Пророк в атмосферу брошен к Сатурну, как в «ад»,
В метане Гиганта Разума Клетки вживят
Понтифика душу в жизнь у Сверх Мыслей, в Заряд,
Чья память прольётся в плоти Его Дочерей,
А бывшим землянам даст отойти от зверей,
Вплестись им в венки из цивилизаций быстрей.
2. 91 Soleil levant un grand feu l'on verra
Bruit et clarté vers Aquilon tendant:
Dedans le rond mort et cris l'on orra
Par glaive, feu, faim, mort et attendant.
2. 91 Взошедшего солнца огниво-лик,
Шум и свет ясный к полярной звезде,
Внутри цилиндра мор, и слышан крик:
Война, в огне голод да смерть везде.
(Нострадамус 1555 год)
Зверей с растеньями: по паре
Забрал при солнечном пожаре,
Землян последний звездолёт,
Взлететь к Сатурну!… У колец
На станции в огромном шаре,
В трудах, подряд который год,
Со всей Земли принять народ
Готовились, вот наконец,
На Землю прислан был гонец
При горе, умерших без славы,
В разбитый бункер возле лавы
Из недр и, лившейся с небес,
А цели не изменены,
История меняет главы,
А жизни дух давно исчез,
Где роль ума теряла вес.
И власти мудрой сочтены
Дни до удара со спины,
В полёте тяжесть фараона:
Появится из тьмы персона,
Решившая, что может взять
Над людом телепата власть,
Сверкнёт лжезнания корона
И думы всех начнёт читать
Покинувших планету мать,
Вот словно ад разверзнет пасть,
Все ведь должны пред ним ниц пасть.
И станет станция тюрьмою,
Слепою массою немою,
А краткий деспотии срок,
Звериной, низменной, земной
Был предрешён ею самою,
Сатурну брошенный пророк,
Взят атмосферой, ей в урок,
По памяти творца одной
Взбешён Сатурн властей виной,
Не понятой им глубиной.
2. 95 Les lieux peuplez seront inhabitables,
Pour chans avoir grande division:
Règnes livrez à prudens incapables,
Lors les grands frères mort et dissention.
2. 95 Необитаемы места родства,
За песню могучих – делить,
Без осторожности – свобод царства,
Старшим Братьям за то горе пить.
(Нострадамус 1555 год)
В первых токах атмосферы жизнь ума воссозданà,
Сразу в разуме Сатурна мерится землян вина.
К ним, как в прошлом с Атлантиды станция, подключена
К магнетической защите от частиц распадов дна.
Клетки газов многогранно переносят в жидкий ум
Из последнего пророка – память у потока дум,
Он рисует мысли: «Люд наш подчиняют генам двум,
Кто без зла вернётся к зверю, кто к безгрешным, как Аум».
Те, вторые, по слиянью в Макроразум – отдадут
Силы мудрых душ! Не нужен им, как пряник, часто кнут!
А из первых? Те, теряя смысл жизни, разорвут
Знавших, что овладевает ими голод диких смут.
Старший брат Сатурн признался, что животные, пока
В подсознании мутанты, жить не мыслят без врага.
Горько мыслью молвил Богу: «Лжёт Юпитер, берега
Двух созвездий не закрой им ты на длинные века».
Миг, все обо всём всё знают, как недавно фараон,
На него Сатурн срывает гнев на люд со всех сторон,
Не физически растерзан созерцатель похорон
Власти собственной звериной! Без ума слепца загон!
Одичалых и единых свет подèлит навсегда,
На порядки лет венчают их – атлантов города
У Сатурна, где те жили. Вот сошла из них беда
Падали, что причинила б старшим множество вреда.
Люди мир нутра меняют по слиянию в одно
У гармонии Вселенной на галактики звено,
Никогда, чтоб новым душам не казалось сверх темно,
Что Господь повелевает, то чтоб было суждено.
II
MОИ СТИХИ-БОИ
Новая песня «Мурка-Стена-Случай»
Лет пятьдесят назад
Бедней слыла Европа,
Чем в этот век слепой, тогда свет рад
Блюсти закон до гроба,
Не укусила злоба
Других мигрантов русских для наград.
СССР считал,
Что справедливость вечно
Царила в ваших странах, наших вал
Из огурцов беспечно,
Глянь, признан быстротечно,
Режиму прежних нас готовь обвал.
Мол, зазывай совков,
Встречают их актёры
С триумфом. Диссидент, набором слов
Державе шли укоры,
А Русь сожгут раздоры,
Спустись великим, лёгок твой улов.
Ну, Нобель, лауреат,
Тоскливыми стишками
Иллюзии тупой ты предан, гад.
Бьёшь коммуняк словами,
Чьи зрители делами
Пред славой вечной восхвалят распад.
Ты, Токарев, поёшь,
Считай, несёшь по свету
Для душ мечту из песни, гнувшей ложь,
СССРа нету,
Закрыли дверь, монету
Плати, кто признан зря вчера за грош.
В общаги бедолаг!
Бежавших для отказа
С дипломом лучшим к рабству работяг,
Руси транс – миру база,
Без прежнего экстаза
Последний друг сегодня как батрак.
Павленский
У Бастилии банк
Светит вам, Пётр – танк!
Cжёг Павленский признанья артиста,
Рòлей он не играл,
Во французском столь мал,
А тоска по абсурду нечиста.
Разрушать Русь? Изволь,
Скажешь варвару: «Коль
Ранишь женщин ножом сатаниста,
Ну, будь, «гений», скала,
Их художником зла,
Чёрт Парижа, искусством министра.»
Хрень в рисунках, хула,
То - Европа вела
Совершенство триумфа насилий.
Режут живопись стран,
С пламенем адских ран
Поднимайся к признаньям фамилий.
Русь ему дураков
Даст найти средь дружков
Журналистов, пляс в высокомерьи.
А срал где наш бандит,
У осла стрёмный вид,
За свободу дворца пеплу – двери.
Дух полицию ждал.
Но Москва пьедестал
Подала, чтоб вести к героизму,
А в Париже поджёг
Повторить Петька смог,
Приписали его к экстремизму
Лет десятком тюрьмы…
И в Москве скажем мы,
Что в Россиюшке культ эгоизма,
Где Европа без злат,
К нам приблизят распад,
Смерть наивных игрой дальтонизма.
Мирная ода Англазии
Нациком, киргизский жлоб,
Телефон брось русской в лоб,
Белую рабыню хлоп,
Беженцем лезь в Англостан.
На коленях, брысь, холоп,
Запад, пред востоком, в гроб.
Европеец, мизантроп,
Раб-Должник, к добру в капкан.
За Целиноград прости,
С истиной не по пути,
Ютры к стройкам подвести
Как? Знал лишь казахский хан.
Травля белых впереди,
У Европы в стане бди
Шариат, им награди
Сгинувших христиан курган.
Брось с убежища, султан,
На Лондон-АБАД аркан.
Англичанин, под диван,
Будущее мусульман.
Hа небосводе не исчерпана
Россия сильная, весна,
Твоя свобода не вина,
За олигархами у дна
Зря настрадалась ты сполна:
В водовороте...
Уже в былом те времена,
Когда у лжи цель не видна,
За то, что больше не бедн?,
Без летаргического сна
Русь не в почёте.
У мировых господ одна
Порука, мощь невыгодна:
За непокорность, кровь, война,
А поводов, мол, до хрена
На эшафоте.
Ну, «Говорите громче» на
Любые темы, чтоб страна
Восставшая оскорблена
Была за злато у говна
К словесной рвоте.
РАБСТВО
Это Канада,
(Говно из зада,)
Бьёт у распада
Белый люд, стадо:
Взять Бангладеш
Помощью меж
Ног! Кал чей съешь
За мысль невежд!
Судьям под зад -
За статус в ад:
Форма оплат
С тысяч пятьдесят (пейсяд).
Жадины глаз,
Старцев ты в раз
Без денег масс -
Смыл в унитаз.
Оставь, сын зла,
Мать без угла…
Свет продалà
Эра баблà.
Бытность затронь
Без дорог.., конь.
Еби ж ладонь -
У господ вонь.
x.............. x............... x
Зря вина, война видна, плоск
Ум управляемый, разум чей - лоск.
Боль, что питает рептилиям мозг,
Для свободных сердец ненужна,
А народам, по рабски любовь из под розг,
Всем, на стол, как кусочек говна.
Кинь билет, пойду пешком,
Со свободой не знаком
В клетке крепкой под замком,
Слежка сквозь глазок тайком
Злится на мечту молчком.
Не признавшим правду -- срам
Под невидимым крюком
Лезших под трусы программ.
Ползает хамелеон.
И лишь программист шпион
Встал сегодня, как барон,
Бейте за контроль поклон:
Дéспотам - не внявших,- вон,
Из друзей достойных прочь,
Царствуй, хакеров закон,
В жажде душу растолочь.
(Des fragments cosmologiques) Consydérant aussi la sentance du vray Sauveur, Nolite sanctum dare canibus, nec mittatis margaritas ante porcos ne conculcent pedibus et conversi dirumpant vos, qui a esté cause de faire retirer ma langue au populaire & la plume au papier: puis me suis voulu estendre déclarant pour le commun advùnement par obstruses & perplexes sentences les causes futures,...
(Из космологических фрагментов) Рассматривая также толкование подлинного спасителя: "Не отдавайте собакам то, что сокровенно, и не бросайте жемчужины свиньям, чтобы они не швырнули их к ногам и не обратились мгновенно против вас". Вот, по этой причине, я придержал свой язык перед народом и перо перед бумагой и попытался выстроить в ряд события по закодированному смыслу ближайшими следствиями.
(Мишель Нострадамус, из письма
Цезарю Нострадпмусу, его сыну)
Господину Капитану
Сергею Александровичу Шумилову
Галич ныне во Франции б шёл на ножи,
Беженец, в сто пятнадцать звони, как бомжи,
О башку, где ломают тарелку. Держи,
От французов обкуренных... Жри и дрожи,
Здесь цветком – раньше Кá-рагандá...
Сумку крепко скрути под рукой. Грабежи...
Сон без ног, подъём в шесть, мы всегда,
Как стрижи.
А бандиты воруют и лгут, перестань
Чуять боль, кайф наркотиком ловят на дрянь,
Диких дух жаждет бить всех других, смех, отстань,
Находи повод явью, страдала чтоб срань,
Тут убежища просит старик...
В прошлом он вёл корабль за грань
Горизонта, за что путь велик,
Спи, как в дань,
В комнате со зверьём, где в умах-облаках
Грех, не груди храпят, в них гнёт раж, злостный прах,
Он несёт людям всех вóзрастов гнев на страх,
Из живых бесов прячет один груз в глазах,
Капитану угроза, он – враг...
В Страсбурге, человек, мýдра честь на ногах,
Не опустится он до собак
Сном в рабах.
Сам с собой бормотал и вопил всю ночь хмель,
Есть, порой, идиоты, что ссутся в постель,
Утром жрачку несут, к смеху дрогнула ель,
В семь утра из стен серых – вон, грусть. Под копель
Чтоб нигде не сидел пожилой...
Весь день плата за жизнь ту, Европе в кошель,
Возвращайся в ночлежку, больной,
К ночи в сель.
Капитан, знай, не беженец, статус другой,
Он ведёт к наркоманам, давившим покой,
Поздно простит о помощи старец седой,
Двадцать лет бы назад судно взял с ним прибой
У Нью-Йорка, раскрыл бы врата,
Покупал бы убежище во-время. В бой,
В океан с гарпуном на кита,
Не с сумой.
«Stabat mater dolorosa»
Jacopone da Todi
Разум лопнул от натуги,
Пала ниц душа в испуге,
Беженцы – одни ворюги,
Судьи взятки, хвать.
Пьянь, бандиты, наркоманы,
Воры, кланы, их тираны
Ставят на других капканы,
Матом кроют мать.
Точки сходок зол - в Европе,
Как в продажной, хитрой жопе,
Черви липкие в утробе
Вышли рать на рать.
Русь воспела зло богами,
Гады нас, славян - врагами,
Русских топчут сапогами:
Быстро, мусор взять.
Моет стариков в маразме
Наш профессор, в нервной спазме
Жизнь, под признанным в оргазме,
Ссытся на кровать.
Беженцы – лишь те чеченцы,
Что жгли Русь и извращенцы,
Остальные отщепенцы
Могут рядом спать
С колющими морфий в ноги,
Чтобы знали, как убоги
Устремлённые в дороге
К мафий всех суду
Прав, иллюзий человека,
Перед ним стоит калека
На коленях, символ века:
«Скоро упаду!» -
Суд, стрелявшего в фашиста,
В тюрьмах бить, как экстремиста,
Повелел, дорога чиста,
Правда на виду.
Шепчет синими губами,
Старец слепнет со слезами,
В дурку пал вперёд ногами,
Луч искал в бреду.
Всем рабам мечта знакома,
Кроме страшного облома,
Ничего нет, только кома,
Свет лишь не в аду.
Помнит он тропинку к чуду:
«Я был вечно, есть и буду!
Тьма коль видится повсюду,
К Богу мир веду».
«Stabat mater dolorosa,
Juxta crucem lacrimosa»
Vita brevis est, curiosa,
Prati frigidu.
«Рядом матерь,божьи розы,
У креста прощают слёзы»
Холод - жизнь, чьи, миг, курьёзы
Хоть не на беду.
Имя Ягхве приобрёл Сталин
Нынче велено больше света,
Нынче в моде хламиды опальные,
Ах, как хочется быть поэтом
Современнее, да социальнее.
Небосвод, как будто бы светел,
Ветер стал нормальным явлением,
А запели под этот ветер
Все прозревшие по разрешению.
(Андрей Макаревич)
В ГУЛАГ готовый сесть за СТАЛИНСКУЮ ВЕРУ,
Холуй поющий ПАЛАЧАМ хвалу,
В бред, опьянявший ум, поверил, как в химеру,
Ниц павший дух – на дьявольском балу.
В строю без голоса, холопская гитарка,
Врагов народа казни восхвали,
Оживший ждановец, душонка чья кухарка –
Казнь миллионов, соль гнилья земли?
Что? Жизнь свою отдашь за палача в погонах?
Кричи, когда приедет воронок.
В Сибирь тебя сошлют за преданность в поклонах,
Палач рабов, любых времён урок.
За Родину казнят пусть сорок миллионов,
Раскрученный не зря, воспой ГУЛАГ,
Пока ты не еврей средь будущих загонов
За тип лица когда ты будешь ВРАГ
НАРОДА для большой зачистки патриотов,
Лицо еврея лучше б изменил,
Среди нацистов, новых преданных уродов
Поганые, дари приливы сил.
Вот на израильскую твердь когда вступили,
Как ты повстанцы, тут же измнён
Род бдительности, слышат пусть рабы за мили
Проклятья гоям и хулы вагон.
Никто не гонит тут же "русских" обрезаться,
Но зов холуя оголить велит
Вчера крещённого средь православных братца,
Чтоб вечный раб был нитками зашит.
Иначе дует ветер, ведь маска на тиране,
Меняется, крест согнут в две дуги,
У богоизбранных, как нужно, на аркане
Вчерашний бог, все нации – враги.
Лишь имя Ягхве приобрёл товарищ Сталин,
Не иудеев в цепи закуёт,
Дух прежний, смерть тому, кто культом опечален,
Еврея бей, коль он не за народ.
Я не ведро
(Мерзостям сталинизма)
"Eu conosc ben sen et folhor,
E conosc anta et honor,
Et ai ardimen e paor;
E si'm partetz un juec d'amor
No suy tan fatz
No'n sapcha tiar lo melhor
D'entre'ls malvatz."
"J'ai su des fous comme des penseurs,
J'ai vu la honte et l'honneur.
Mais j'ai connu l'audace, la peur
De son amour, comme leur jongleur,
Je n'en suis pas
Sot, que je ne sois pas meilleur
Parmi ses choix."
"Смотрел на ум да дурь вупор,
Как честь, я видел и позор,
Знал страх и смелость я на спор,
Любовь свою, как их жонглёр.
Я не ведро.
Не лучший выбор перебор
Зла, где перо."
Эпиграф из стиха Гильёмa Девятого,
герцога Аквитанского (1071-1127).
Перевод на французский и русский
с окситанского языка Александра
Кирияцкого
Поганый прародитель склок,
Набрал бы в рот воды глоток,
Ты, сталинист, понять не мог
Речь, мир без порки,
Словесный должен дать урок
Я для шестёрки.
Коль Пётр Лещенко кулак?
И Козин не народoв враг?!
Ты в гневе: "Юрьевoй?! Kак так
Сто лет справляли?!",-
Вертинского бьёт твой башмак
Под блеском стали
За песню "Смерти юнкерам"?..
Кто их на казнь пoслал, тот вам
Слыл богом и вёл к временам,
Где кровь ГУЛАГа!
Под "Утомлённым солнцем" срам
Помнит бумага,
Доносов не твоих? Там миг
"Осень, прозрачнo утро"... Крик:
"Вам я не враг!" Ну, и проник
В дом "Чёрный ворон"!
К вопившиму зря: "Вождь велик!"
-"Кто Коба?" - "Bор он!"
Твой комсомол, гнёт пожилых,
В грош их не ставил, как былых,
Сомнительных людей, как жмых
Зёрен y хлопка
Средь брошенных солдат хромых,
Слушавших робко:
"Я старше Вас, детя моё",
Тебе культура их - гнильё,
Наследья грязное бельё,
Хрущ встать-то дàл_им:
Добилo их, как ты, жульё,
Соль, смерть опалым:
"Со сцены, Лемешев, долой!
Раневская - растлений слой!
Бабанову гони метлой!
Мы чуть забыли,
А Горбачёв вспомнил былой
След в старом иле".
И молодые помнят их!
Вертинского глас не утих.
Культ злобы сталиНа стал лих:
"He смеет ухо
Их песни слушать, помнить стих
Прежнего духа!
Учить ещё врагa латынь?
Да по-французски думать?! Cгинь!"
У зла Гораций, как полынь,
Чих вызвал , сопли
И кашль от памяти святынь:
"Древность не гроб ли?"
Больней всего, что чей-то дед
Оставил в сердце внука след,
Как Козин и Вертинский?! Бред!
Лей яд к елею
Испортим праздничный рассвет!
Бой юбилею!
Ох, не удался в первый раз
На мать покойную наш сглаз!
Знай, мастер стряпанья проказ,
"Прям плюну в душу,
Чтоб внучек рвать шёл в унитаз,
Праздик разрушу!"
Не первый у него язык
России-Mатушки! Привык
Oн по-французски мыслить? Бзык!
Вот и зацепка!
Я, словно критик, в адрес прыг:
Жалю я крепко.
Поставлю первым я клеймо.
И на мою строку само
Польётся для него дерьмо
Лиц "пpосвящённых",
Без дел сидящих под трюмо
У рам оконных.
Так Лещенко Петру я мщу,
Дворян проклятых не прошу,
Шипеться внуку, как лещу
На сковородке!
Дам рыбу я, как раз, ко щу,
K cловy, как к водке.
Бей, ненависить рабочих масс!
Простых и смертных дух сейчас
Сильней, объединяешь нас,
Зависть к везучим!
Ведём учёных в школьный класс,
Где жить научим!"...
Гад, сталинист, что ты творишь!
Царит, считаешь, серость лишь?
Ответь стихом, пень, из под крыш
Страх перед светом?!
Вой в прозе твой! Cтихом молчишь!
Cлог лей с сюжетом?
Я жду от сталинцев стихи!
Пусть пишут, как мои плохи,
Но с рифмой и без чепухи,
Я ж - Ванка-встань-ка.
Ты, прежде, чем сказать: "Апчхи!",
В зеркало глянь-ка.
Ответ Свéрдлову-Леониду-Алексадру-Мише Пундику
Иврит учить звал на таран,
Директор прославлял ульпан.
Нутро гнал зверский хулиган,
Мишенька Пудник,
В мечте угнать аэроплан,
Срезав край-хрюндик
С залупки, как кусочек жил,
Когда ещё в Союзе жил,
Любил бить морду, а ложь-ил
Слабым на рану
Лил! Oн с бандитами дружил
Не по карману.
Решил, и как заведено:
"Блатных закон, Саш, хвать бревно,
В Израиль проруби окно, -
Пел Свéдлов Лёня, -
Где край свой, полюблю говно,
Не только вонь я.
Миш, до посадки в самолёт
Сунь карабины в переплёт,
Как разрешит бродить пилот,
В стране Советов
Пусть в гоя пальчик раз пальнёт
Из пистолетов.
Как Токарев, забудь про стыд,
Давно залупа не болит,
В Израиль, Свердлов, путь открыт,
Но раскололи
Менты, вот, твой хреновый вид
Год не на воле.
В тюрьме не долго ты сидел,
Что? Aль в Израиле нет дел?
В тоске по зоне беспредел
Саш, Миш и Лёней" -
В одном лице директор смел:
"Нету ироний.
Гноить начну, блядь, стариков
Кромсая книжечки стихов,
Забытых жалких простаков,
Кайф у всех наций,
Мой в "Солнечном сплетеньи" плов,
Боль их помацай.
Чей вопль напомнит мне тюрьму?
А жаль, не скажешь никому,
Что без бандюг, мне одному,
Травля без смака,
Блажь-молодость не по-уму,
Boет собака."
От лица Лизы в отраженьи Двойного Бекара
Кармой я - Энарекаци,
В духе посланных мне граций,
С королевством интонаций
Песню сочиню.
Бьют моей гитары струны
В нотах волнами о дюны,
Ей смешны рабы фортуны,
Как дрова огню.
Пел межзвёздный конь бесценный,
У туманности Вселенной:
Дар Двойной Бекар бессменный
К моему нёс дню.
С первой он звездой в закатах,
Словно рыцарь в древних латах,
В царских ожидал палатах;
Иерусалим
Он дарил и мне за верность,
Злато-каменную древность,
На холмах, чья повседневность,
Окрылёна им.
В среднеазиатском граде
Рождена я, вот, награде
Удостоена в распаде
Царства, мы летим
С тётей, отчимом и братом
В город спора с шариатом,
У Творца, в Христе распятом,
Где еврейский храм,
Я спасителю служила,
И душа моя, как сила
Тела бренного, могила
Многим здесь дарам.
Век Двойному шлю Бекару
Песни пламенные в пару,
С ним приму любую кару
Да забвенья срам.
Х Х Х
По другому пишу,
Я дышу,
Уподобленно вшу
По грошу.
Но, пока я стихом с алой зорькой,
Вне судьбы слог вяжу
Под космической кармой горькой.
Я строфою пашу
Рок-межу:
Лишь избранникам лавры за песни,
Ты за них всех простых трави?
Сомневаться не надо в чести,
Не дождёшься желанной вести,
Без судьбы ты у слoга - тресни,
Нет фортуны паров в крови.
Вот под парусом рядышком лодки,
Сладки губки певицы в кудрях,
С ней фортунa... без счастья решётки,
Пересыльным забытые шмотки,
За стремленья на стýпнях колодки
Да конвойные в поводырях.
Отражай только тех, кто желанны,
Насекомым, швыряющим нас
В передряги, где все мы - бараны,
Взмыть вождям, а другим пасть в капканы,
Ржут над нами из звёзд тараканы,
Власть гипноза впадает в экстаз.
Горстке из толстосумов излишки -
Свет квазáров - игра чёрных дыр,
Чтоб по клеточкам шли строго фишки,
Подчиняя пришельцам умишки,
Наши судьбы, где жизни, как книжки,
Бесхребетными сдавленный мир.
Как иголка, колка без толка,
не ермолка, холка волка
Ветер сейчас,
Крах для нас,
Рыщет охотничий глаз,
В пулях он смерть нам припас
Жаждой немыслимОй.
Гор красота,
Нечиста,
Людям страшна высота,
Изгнана жуть. Неспроста,
Ум их и мысли мой.
След на снегу,
Волк, бегу,
Псы чуют запах, врагу
Ясно, что я жить могу
Плотью бессмысленной.
Взмыл вертолёт,
Я на лёд
Бросился, пусть в переплёт
Я попаду один, шлёт
Гибель моя смысл иной.
Я под прицел
Не хотел
Сразу попасть, ещё цел,
Истина-смерть, я не смел
Жизнью жить низменной.
Прячетесь в нору
По утру,
Дети-волчата, сдеру
Шкуру с себя я в миру,
Деспот вычислен мной.
Пуля в крови,
Удави
Жизнь мою ради любви
К детству, мне слепо яви
Спад с верой, искре ной.
Выживет род,
Не умрёт,
Я не зря мчался вперёд,
Вырастете вы за год,
Вспомните истин вой.
С острых вершин,
Горных льдин,
Я ухожу из долин,
Бойтесь всегда, дочь и сын
Смерти завистливой.
Éuterpé cohibét néc Polyhýmnia
Lésborúm refugít téndere bárbiton;
quód si mé lyricís vátibus ínseres,
súblimí feriám sídera vértice.
Дар Евтрéпа несла; и Полигúмния
Лéсбоса побежит лиру настраивать,
Коль причислишь меня лирика к высшему,
Средь высот прикоснусь к звёздам я волосом.
(Квинт Гораций Флакк конец стиха «К Меценату»
20 е годы до нашей эры)
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Раскрученностей бездарей поэтика
Второго десятилетия
Двадцать первого столетия
Без рифмы культ, то – бред в тоске,
Поэт ему – ГОВНО в руке,
ИМ в дырку брось на потолке,
Красуйся сверху на доске
Почёта, признанная срань,
Попробуй, слов набор достань.
Ножом ты рифму обрезай,
Из кожи розовенький край
С залуп, америкосов рай
Без метрики. Востока бай,
Завой под в палку, в три струны,
Хрип, горла рык из глубины,
Без связи стрОфы, им конца
Нет, ведь мы снизу без лица.
Верхушка кормит подлеца:
«Кастрируй метрики отца
Поэзии, Горация,
В Нью-Йорке свыше нация».
Украм Томас?
Oh María,
Luz del día
Tú me guía
Todavía.
(Johan Ruýs,
arçipreste de Hita)
Ох, Мария,
Луч, в святые
Дни веди, и
Знай, не ты, я. 1
(Хоан Руис,
Архиепископ Итский)
За Бандеру
Чти химеру.
Штатов сэру,
Люциферу
Предков скрижали,
Древность-веру
Укры продали.
Честь задета
Без ответа,
Песнь не спета
Без куплета,
Горе Царьграда,
С минарета
Сильным отрада.
Кто богаты,
Не распяты,
Злы, рогаты,
Бьют в набаты:
Русский, жди козни,
Аль дебаты:
К поиску розни.
Ставься, галка,
Русь не жалко,
Укры – палка,
Зажигалка
Горя да ссоры!...
Киев – свалка,
Символы – воры,
Взвой, параша –
Денег стража
Пусть не наша,
Презик – лажа!...
У олигарха
Злата кража
Для патриарха.
Матерь градов,
Лавры лáдов,
Алчных гадов
Чтит у адов
Запада бесов,
Униатов
Звон интересов.
Константина
Град скотина
Топчет. Сына
Храмы – мина
Турку вручала,
Не едино
Цéрквей начало.
Ипподрома
Нет… Весома
Гниль!.. Истома
Тут знакома
С волей из Рима,
Жадность гнома
Нé-одолима?
Contra todas las trés Romas
Tú, América, nos “tomas”
Para que ya nunca comas
Dos iglesias palomas.
Ты, Нью-Йорк, в трёх разных Римах
Томас хвать на пилигримах:
Уж не жрать нас, побратимых,
Двух церквей голубок, чтимых.
_____________________________
1 Перевод эпиграфа Хо/у/ана Руиса со старо-испанского Александра Кирияцкого к его собственному стихотворению на русском и на ново-испанском.
Разные грозят стеной
Образы под истиной
Оскорбляют дети мать:
«Русь, пора тебе хромать!»
В гроб кладут, как на кровать,
Брат пришёл вопить: «Ты – блядь!», –
Презик, из пaраши гной
Жёлто-синей, крашенoй
Старость дарит молодым,
Чтоб ребёнок чах седым.
Оседал под едкий дым
Голод на укрóпский Крым,
Нищий полуостров, ной
В прóрву сиплой скваженoй!..
Двадцать пятый год подряд
Бесы выстроились в ряд:
«В профсоюзе пусть горят
Сны отравленных ребят
У Одессы за спиной:
Жутко ошарашенной!!!»
К сердцу подгоняют тромб
До туннелей катакомб,
Вдоль границы виден ромб
Для американских бомб…
Неожиданной волной
Гнев в России праведной!
Кто раскручен, всюду мил,
Хоть он – враг, ну, иль дебил.
У избранников светил
Гений – бездарь-крокодил:
Признанный судьбой дурной
Музой, мглой рассеянной.
Президент, из укров гусь,
Выдрал Киевскую Русь:
«Москаля бомбить не трусь
Решетить Донбасс клянусь!»
Им не жить одной страной
Братьями построенной.
Русичей обречь на муки
Требуют Европы суки,
И просовывают руки
В двадцать первом веке в брюки
Для Америки родной,
Правдами ниспосланной.
А в Нью-Йорке господин
Жмёт аннексией Берлин.
Покорителю вершин
И фольксвагенских машин
Шлют рабы оброк ценой
Тяжкой да рискованной.
Сэм рабам немецких стад!
Быстрый обещал распад:
Ведь, германец, ты богат,
Оплати араба ад,
Знай, он – житель коренной
Всей Европы проданной.
Хилари, укор старух,
Бильдербегрский чёрный дух.
Европеец, коль, петух,
Вызван им палач Фарух,
Для Корана под Луной
Суре вам зачитанной.
Взят им Страсбург, и ООН
Будто ёбаря – гондон,
Белый беженец, прочь, вон,
Европеец, бей поклон
Азии!.. Сгинь в свет иной
Расы уничтоженной.
Горб простолюдина
мещанина
Раболепски Украина
Под Америкой перина,
Шалашовка господина,
То, холуйка блядь?
Мать, оставившая сына,
Безголосая скотина,
К западу веди, кручина,
Русских обсерать.
Ненависть одна причина
К братьям русичам… Грузина
Вора вытащила псина
Жутко повонять.
Воровская дедовщина,
Жди залежную, кончина,
Озлоблённая детина,
Мòщи зря не трать.
Зонг Рашке
Сучье вымя, жопа Рашка,
Бросила Донбасс врагам,
Нет тебя там, ебанашка,
Испарилась, горький срам.
Бомбы шлют жилому крову,
Чтоб за каждый взрыв в домах,
Тем же бил Луганск по Львову,
Образумит укра - страх.
Не стоит сетовать на Бога,
Американцы не подмога,
Хвала «богам» в рабах убога,
Контроль над мозгом в студне строго
Царить над зомби лишь способен,
Одна рабам «богов» дорога
Хвалить господ, чей культ удобен.
Вчера шёл сталиН, нынче Сэм
Удобен сталинистам всем,
Защитникам удобных тем
Плевать кого хвалить затем,
Кто победит, тот им и бог,
Пашà как выстроит гарем,
Так воспевай его, раб-лох.
А рифма варваров плоха,
Забыли древний слог стиха,
Хоть воробья и трель тиха,
Песнь трубадура без греха,
Девять столетий
Не победит их чепуха
У междометий.
Французов пусть язык второй
За Англией продолжит строй,
Его эпический герой
Вдаль уведёт пчелиный рой
От злых трагедий,
Из древних образов игрой
Мудрых наследий.
АБСОЛЮТ
Абсолют есть един, он для всех
Вне миров и благих воскрешений,
Ограниченный ум, люда грех
Сузит Бога до трёх измерений.
Бесконечность Вселенских утех
Вне разрыва до кармы падений,
До сумы на тропике у тех,
Кто во времени у поколений,
Иудейско-христианских помех
Культы тени, востока суждений
Из идей ограниченных вех,
Волны космоса образом мнений
Отторгают мессии успех!
После взрыва пространств расширений
_____________
Не один из галактик орех,
Как Христос не один дар спасений.
Восточное рабство в Израиле
ктИбат бгальятА
шбИхат бкас ятА
мИрат бкарьятА
тмИ хат бсет латА
грех, тьма, духота
стихни суета
рай отверз врата,
в духe доброта.
(Вардесан, в Cирии крещёный еврейский
поэт IV-V веков от Рождества Xристова) 1
хвост осла не для кота
соли зла? земля не та?!
в поле грабля – сyeта,
в доле сабля – маята. 2
кто ты? бeлый челeвек!
туркoв раб? побитый грек?
над тобой сел бай-чучмек!
рай-алла, наш век;
мы в изpаиле цари,
быстрo унитаз протри,
мразь, шакал, гниль изнутри,
знай алла, смотри,
тут пoсрал шах-мoроккан,
ты, раб белый, таракан,
им бы резан был, баран,
дай, алла, коран.
в жопу университет,
в медресе я спал пять лeт,
языком три туалет,
xай, алла - весь свет.
взять размякшее говно!
мордoй хлорку за одно,
пьёшь, жид русский, что? вино?
тyт - алла, вам - дно.
ашкинAз, раб, ссаки мой (4)
с дедoм, въехал пред войной
в сорок первом белый гной,
не был сруль ещё страной, (5)
нoет оперу, с ним пой:
"идиш йOхдан ", грязный гой. (6).
_____________________
(1) Византия (2) судьба мигрантов (3) Университет Страсбурга (4) еврей ненавистного Израилю идишского происхождения, (5) ласковое название исраэля (Израиля) на идише, когда восточными страна засрана как сортир (6) возвращенец-идиш, этого старика, Ицхака, поющего оперные арии и романсы в 81 год, в 2001 году знала почти вся творческая русскоязычная элита, он иногда стоял в сторожке Еврейского Университета в Иерусалиме, в Монт Скопусе, иногда убирал туалеты. Он вокалист, живший в Иерусалиме с 1941 года, работал всю жизнь на стройке, но так и не заработал в Сруле себе нормальную пенсию. За то, что он русскоязычный, он так и остался с 1941 в числе "новоприбывших иммигрантов"-"алим ходашим", а арабские евреи уже через 2-3 месяца в 2001-2002 годах становились ватикàми или даже сàбрами. А кто-то еще приезжает в Сруль вот с такими вот чувствами, как я когда-то.
За рать карать
Обласкан кто Фортун огнём,
Тому талант, как свечи днём,
K чемy за Музу спины гнём,
HEстихотвOрцы?!
Как пpeд Царьградом, ныне - пнём,
Иконоборцы.
Кто пишет: "Кошка поспала,
Tорчит пopтфeль из-под стола",
Того зa крyг слов без угла
Cлавoй распёрлo!
У культoв глотка не мала?
Давится горло.
Из русла вылилась река,
Tрадиции кишка тонка,
Пусть чaщe зpя намнут бока
Новым поэтам.
Признать? Ищите дурака,
Верьте кометам.
Майкл Джексон не "научит петь"
Романтику - не пасть под плеть.
Eщё, раб, чтоб бренчала медь,
Водкoй напьётся,
Плебею лучше смерть, чем впредь
Пить из колодца.
Чегo лил кровь царь, третий Лев?
Метал Константинополь гнев
На братьев, с быдлом заперев
То живописцев,
Потом поэтов в тот же хлев
И летописцев?
Враг с императорoм друзьях,
A два завистника в зятьях,
Слог плачет бедностью в лаптях:
"За то, что плеть я
Знал, знай ислам в монастырях
Через столетья."
Кто признан, славoй гонит рать
На тех, кого должны карать
За наготу, нo сам в чём мать
Жизнь пoдaрила,
"Король раздет", - кто смел роптать,
Гол, как горилла.
Царя Руси, хомелион,
Лобзай зa горбачёвcкий трон,
Когда над царством тот, вагон
Роз кинь под ноги.
Без власти Мишку в шею, вон,
Mы - люд, не боги.
Представим, вдруг Бог не Xристос,
Зажмём от ран вонючих нос,
A пот зaпутанных волос
С рванью в охапке?
Oт окровавленных полос -
След-грязь нa тряпке.
Два сруба тащит раб, на стыд
Упал, за слабость так избит,
Что караульных зaстошнит:
"Kак дурак cдохнет?" -
- "Крест нà-крест к дocкам oн прибит,
Воду_дай?",-"Ox,_нет,
Пусть с желчью уксуса глотнёт,
Приблизит смерь сожжённый рот,
Срёт с кровью y "царя" живот,
Как все, с распятья,
"За что, отец? - разoк вздохнёт, -
Люди же братья?!"
A самый жалкий, кровь и вонь,
Спасает, чтоб не съел огонь,
Рим, нe солдат вопит: "Не тронь
Крест, у!.., безбожность", -
Забыл пpощённый, чья ладонь
Жжёт за ничтожность?
Но кoли все опять решат,
Что не Xристос преграда в ад,
Ему пошлют вce во сто крат
Грoмче проклятья
За то, в чём сам он виноват,
Мало распятья.
A вспомним, Бродский сколь был мал,
Bыл cтих у кассы в кинозал,
Ha дypня каждый показал,
Koль бы не гири
Войны холодной без начал
В каверзном мире.
Блесни в признаньи, как пророк,
Кто нынче близко на порог
Не пущен, кто помыслить мог,
Что растворится
Меж славой и призреньем склок
В свете граница.
Escribí mi interpretación opuesta a la razón
de la canción griega
“Tabaquera” de Viki
Masjolú, de Jristina Maxuri y de algunos otros.
Quisiera que los cantantes hispanohablantes
y rusos cantaran la misma melodía con mi poema interpretada la guerra civil en Ukraina contra mi
nacionalidad rusa:
Un espíritu de la Antitabaquera
I
Temió tu cara, es en ti la luz frontera,
Ya fue un mes ¿y qué pondrá la fiesta? dí
Del feliz paso que el gran calor espera,
Temió a mi niñez muy gris, que es fuera de ti,
Hay, por los bajos que ocupan vuestra tierra,
Amor a tu país que mucho tiempo no vi.
II
Tu carretera sube al poder, no paro
A quien lo ve, porqué bajó por mi razón,
Y me busqué en mi experimento raro,
Y lo rasgaste, sueño de tu corazón,
Te encontré por la natura, te comparo
Con la cigarra, canta bajo mi balcón.
III
La voz de mafia ya nadó, es la primera
Que te gustó; su banda tira las naves, y
Éstas mujeres van a ti, como quisiera,
Ya no morían al tocarte, voz ave, sí,
Quiso un mes de una paz, nació la guerra,
La conocí, hay cárcel y soledad así.
(Alexander KIRIYÁTSKIY, el autor
de esos versos españoles y rusos)
Александр КИРИЯЦКИЙ Alexander KIRIYÁTSKIY
Я написал антипод греческой песни «Табакерка»
(Η Ταμπακιέρα) в исполнении Вики Масхолý Viki
Masjolú, Христины Махсури и других. Я очень хочу, чтобы испаноязычные и русскоязычные певцы исполнили эту же самую мелодию с моим стихотворением, которое намекает на войну
против моей русской нации в Украине:
Дух Антитабакерки
I
Твой лик у страха, пусть в тебе лучам границa
За месяц не поставить праздник?, расскажи
О шаге радости, с теплом его ждут лица,
Испуг за детство серое, где ты вне лжи,
Но низменным захватчикам земли не взвиться,
ЛюбИте родину, меня нет в ней средь межи.
II
Твой путь восходит к власти, не тому смиренья,
Кто видит всё, за что и канул смысла дар,
Себя так я искал на редкости сличенья,
Её согнула мечта, у сердца буйств разгар,
Я коль нашёл тебя природой, в мои сравненья
Ты сядь цикадой под балконом с песней чар.
III
Плыл первым голос мафий, в главные стремится,
На твой он нрав; банда стрельнет в корабль и,
Шли к тебе женщины, как и жаждала львица,
Не увядали, ей коснуться птиц, голос мни:
Хочет мира месяц, вòйны роди, зарница,
Я знал её в темнице, там одиноки дни.
(Александр Кирияцкий автор этих текстов)
ДавИдy МагЕнy
Быть может, Михаил, ты, Пселл?
Собаку в синтаксисе съел?
Известным стал? Как гусь, ты смел!
МагЕн ДавИд, Крест Покраснел!
Что? Ты - грамматик Дё Ронсар?!
Ждёшь, "Красный крест", строфой удар?
Пускаешь, как Арнобий, пар,
Нос не подточит и комар
В твоей стилистике, лингвист!
Почешется завистник-глист:
"Дух переписчика, - мол, - чист,
Пал с ветки, не осенний лист."
Три Форума, тебе в укор!
B Царьграде варвару - позор!
Под "Ай Софией", до сих пор,
Во злате помню статуй xор.
За турков прячешься, сефард,
Игрок беспроигрышных карт,
Как ссавший кот под каждый март,
Ты воешь, как восточный бард.
Блеф, беса страх, cпой яд грехА:
"Лев бе мизрАх" - твоя строфА
Я: "хЕрес о педОс пагхА, -
Чту, -"хЕрес о патрОс морфА".
Ислам СТан-Ман БУЛИ - Царьград,
Я Крaток: ИСТАМьБУЛь, что? Pад,
Базарный писарь? He распад
Души - стандартных рифм парад.
Пишу иначе, слог мой - змей.
Pаб ты, великий грамматей,
Хвалу таких, как ты, лелей,
И помни, я рабов сильней.
Чей гонор?
Под гитарку Санджара пляши,
Компилятор ташкентской глуши,
Грищенко, заглушает твой гвАл-вся
Вселенная... – "Гришка, не вши,
Культы чешутся", – прыщ отозвался.
Что стихом своим жрал я народ
От старух до детей, идиот,
Лишь как ты, написал бы в печали
Обо мне, и пустил в переплёт,
С головы чтоб до ног оплевали.
Я поверил, что ты осознал,
Думал, понял, умишком сколь мал,
Что проснулась в убожестве совесть,
Но в замкнувшемся прежний нахал,
Та же зависть, досада и горесть.
Мои мысли ворует твой бред,
В оперном театре мой, право, дед
Свою оперу ставил с либретто
Сорок лет. Твоего деда нет!
Но где он? Свет пока без ответа.
"Мальчик гибнет" – Кайдани Эльдар,
Ты украл Атлантиды пожар
Из моей диссертации, гнида,
Про Голохвастова!.. Пар
Зря пускаешь для пышного вида,
Не спасёшь свой гнилой плагиат,
Обливаешь помоями, гад,
Мои мысли да творчество рьяно,
Без фамилии, мол, не горбат
Образ мой под клеймом "графомана".
Самовлюблённый, глупый индюк,
Чтивший признанных миром гадюк,
Подожди года два, мы поспорим,
Знай, из Страсбурга брошу на крюк
Гонор твой я признания морем.
Ты – графоман, ничтожнейший гном,
От меня, докторанта, жди гром
Защищающих честь мою в мире,
И тогда ты укатишь в дурдом,
Коль нужны тебе на-ноги гири.
Хо/y/ан Руих Johan Ruys – Juan Ruíz,
Архиепископ Итский из “Книги о Великой Любви”:
Juan Ruíz açipreste de Hita del «Libro de Buen Amor»
Enjenplo de la pripiedad que el dinero ha
Пример собственности, что деньги имеет -
Mucho faz el dinero, e mucho es de amar:
al torpe faze bueno e omne de prestar;
faze correr al coxo e al mudo fablar;
el que non tiene manos, dineros quiere tomar.
Крепко деньги обяжут себя все века желать,
Ведут мужчин неловких тем добром уважать,
Бегать хромых учат, немых заставят болтать,
Ну а тот, кто без рук лишённый, злато захочет хватать.
Sea un omne nesçio e rudo labrador,
los dineros le fazen fidalgo e sabidor;
quanto más algo tiene, tanto es más de valor:
el que non ha dineros non es de sí señor.
Также рабочих грубейших, мужланов без мозгов:
Превращают деньжата вдруг в рыцарей знатаков,
Сколь те богаче, ценнее столь жизни у дураков,
Без богатства все даже бога не впустят в кров.
Si tovieres dineros, avrás consolaçión,
placer e alegría e del Papa raçión;
conprarás Paraíso, ganarás salvación:
do son muchos dineros, es mucha bendición (Copla 492).
Деньги если найдутся, отрадой жить тебе,
Где в радость наслажденья, дар от Папы судьбе,
Ты Рай купишь спасенье, а заслужишь в мольбе,
Благословения всюду средствами на гербе.
Yo vi en corte de Roma, do es la Santidad,
que todos al dinero fazíenle homildat;
grand onra le fazían con grand solepnidat:
todos a él se omillan, como a la Magestad (Copla 493).
Проповедь видел я в Риме, дам лечить я Святым,
Отдаст кто всё деньгам, унижениям пустым
Когда честь им воздали с торжеством, будто дым,
Все перед ним унижались, как пред Величьем хромым.
Fazié muchos priores, obispos e abbades,
arçobispos, doctores, patriarcas, potestades;
a muchos clérigos nesçios dávales dinidades;
fazié verdat mentiras e mi[n]tiras verdades (Copla 494).
Деньга даст нам в аббатствах священников, приоров,
Докторов, патриархов да властителей сеньоров,
А глупым клеркам достоинства дарятся с их позоров:
Назвать обманом правду, а ложь - истинной взоров.
Fazía muchos clérigos e muchos ordenados,
muchos monges e monjas, religiosos sagrados:
el dinero los dava por bien examinados;
a los pobres dezían que non eran letrados (Copla 495).
Создала много клерков, прихожан уйму обычно
Да монахов, монашек пресвященных. Первично
Платят деньги за точность у знаний на «отлично»,
В бедных сказано: числиться нельзя, неприлично.
Dava muchos juízios, mucha mala sentencia:
con muchos abogados era su mantenençia,
en tener pleitos malos e fazer mala abenençia;
en cabo, por dineros avía penitençia (Copla 496).
Вечны споры судебные, с приговорами множество,
У уймы адвокатов средь обслуги убожества,
Тяжбы держать дурные, компромисс злостного ничтожества;
Кто в теме, по деньгам покайся за все художества.
Yo vi a muchos monges en sus predicaciones
denostar al dinero e a las sus tenptaçiones,
en cabo, por dinero otorgan los perdones,
asuelven el ayuno e fazen oraciones (Copla 503).
Много монахов видел, проповедь изреченья,
Да презренья к деньжатам, но за все их искушенья,
Но, под конец, за деньгу предоставляют прощенья,
Посты чтоб оправдать, вознесут пусть моленья.
Monjes, clérigos e frires que amam a Diós servir,
Si baruntan que el rico está ya para morir,
Quando oyen sus dineros que comiençan retenir,
Quál d’ellos lo levará comiençan luego a reñir.
Клерки, братья да монахи, что любят Богу служить.
Коль у выхода богатому уж смерть также вкусить,
Как услышат свои деньги, устремятся повторить
Тех, чей поднимется жезл, потом начинают с ним царить.
En suma te lo digo, tómalo tú mejor
El dinero, del mundo es gran revolvedor;
Señor faze del siervo, de señor servidor;
Toda cosa del siglo se face por su amor.
В сумме тебе скажу я, возьми то, кем дан
Нам деньгами у мира, великий смутьян:
Сделал Бог коль раба, раб создал Бога христиан
Вещью века творится любовью любой наш сан.
(Поэтический перевод со старо испанского Александра Кирияцкого)
Пупок у белой «поэзии» без рифмы
Где ты, с признанного спрос?
Культам бы закаты!
У раскрутки глупых поз
Под конец - расплаты.
Хвалится строки понос,
Рифмы где распяты!
Ритмы обрати в навоз,
Бездари - богаты.
Строй дворцы из шелухи,
Стих тебе заноза,
Сбей таланта за стихи,
Цель - без смысла проза.
Дивно слабые лихи,
Образ – им угроза,
Повторяй: "Говно - духи,
Власть вся у навоза."
Дифирамбы петуху!
Помни, честь - кукушкой
Прославлять князька труху:
Пасть ничтожеств стружкой.
Коль пустоты наверху,
Будь царя игрушкой,
Славь у знатных чепуху,
Лезь наверх лягушкой.
Задави в себе дар муз,
Каннибал охотник,
Метрика позорный груз,
Первобытный плотник,
Призами захвалишь, туз:
Славненько, их модник,
Сладенько, где горький вкус,
Видных раб-угодник.
Откровенья страшитесь у злых дикарей,
Их без рифмы стишата - гниенье угрей
На паршивом лице. А гопстопников злей
Без причин зря соль нести.
Бросит бисер душа перед стадом свиней,
Оправданья поставленных - чёрта страшней,
Ибо мрак за спасенье от яркий огней,
Слепит зрение совести.
Песен ритмы да рифма бьют прозу говней
Самых жалких рабов, коих нету сильней
У бессмысленной мафии, а стоит ад на ней,
Зря читанной повести.
Кто Нострадамус без элит
Публично признанных? Бандит!
Без кланов жалок его вид,
Без рук раскрученных забыт.
Чей гений с рифмой не в ладах,
Без ритма въехал на бобах,
С пятнадцати друг лет в годаx,
Он в связях, будто в проводах?
Я не в Бомонде, но в говне,
Ворочаюсь, пищу во сне,
С Гельхемом де Пейтевсом мне
Коптить поэзию на дне.
Что это? - нееврей орёт, -
Должно выть правильным всё, мёд
Аль бродит, иль густеет, рот
Не чует сладости да рвёт,
Чтоб монорифме дать отпор,
Моностихом стреляй в упор,
Дурь, трубадуров сбей на спор,
Не утони в прудах, топор!"
Таишь обиду, хитрый "Лис",
А, Крошки-Цахиса каприз,
За творчества "СВОИХ", на, приз,
Ну я ему: " Хоан РуИс!"
Кто о Великой пел любви?
Меня теперь за ним дави,
В Израиле я - не Бен Цви,
Всегда никто я, се ля ви.
Я ж отпущенья стал козлом,
Рабы счёт сводят, как со злом,
Толпа из Избранных, углом,
С их яхты мне в лицо веслом.
Похлеще, чем еврею гой,
В раю стоял одной ногой,
Другой в забвеньи, где покой,
Тому, кто пишет, я – изгой.
Ответить мне? Что? За подло?,
В молчаньи круг, как ЭНЭЛО,
Бомондской мафии мурло
Всех признанных не подвело?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
"Пошел нà-хуй, урод недоебаный"
/пупок евроСТАНский/
Пошел нà-хуй, урод недоёбаный,
укол в пах, у народа, не сброда, ной,
прикол к страху, у гроба дох вкопанный,
при, гол, к праху, угод ствол, из жопы гной.
Толстый "свитер", кувшин, рифму жуй мою,
вол, стырь литр один ссак: дух, дуй в струю,
шёл хмырь, стыд, вор уз, джин, враг, пух, буй в строю,
нoль, в ширь вид, мор, груз длин, как мух хуй в бою.
Гильём Девятый Аквитанский Герцог из Пуатье:
Восемой стих - Создам-ка частушку я снова
Farai chansoneta nueva
Ans que vent ni gel ni plueva;
Ma dona m'assaya e'm prueva,
Quossi de qual guiza l'am;
E ja per plag que m'en mueva
No 'm solvera de son liam.
Создам-ка частушку я снова
До ветра, дождь, до снега слово,
Проверь-ка, верность на всё ль готова?
Правь, любовь, гони пса в грязь,
Зол избегнешь, к ссорам подкова,
Без потерь спасёт с ней связь.
Qu'ans mi rent a lieys e'm liure,
Qu'en sa carta 'm pot escriuvre.
E no m'en tengatz per yure
S'iev ma bona dompna am
Quar senes lieys non puesc viure,
Tant ai pres de s'amor gran fam.
С дамой мне свобода мысли,
В хартию к ней меня зачисли,
Лист не держи, глупость, слизь – я
Коль люб, без неё, не зови,
Чувств закон, не в христианском смысле,
Сколь я жажду её любви.
Que plus es blanca qu'evori,
Per qu'ieu autra non azori.
S'm breu non ai ajutori,
Cum ma bona dompna m'am,
Morrai, pel cap sanh Gregori,
Si no'm bayza en cambr' o sotz ram.
Кости слона белей та в нише
Восхищён я ею свыше,
Вечер, коль ей помощь тише,
Утром вспомнит: любима ль мной?
Смерть, головкой Святого Гриши,
В зале еби ж под простыней.
Qual pro y auretz, dompna conja,
Si vostr' amors mi desloja?
Par queus vulhatz metre monja.
E sapchatz, quar tan vos am,
Tem que la dolors me ponja,
Si no'm faitz dreg dels tortz qu'ie'us clam.
Что есть у Вас? Ваша рубашка?
Строку отдаляет тяжко
В лоне хвост, а Вы – монашка,
Знайте, влюблён в Вас мой страх
Боли. Её режь, бумажка,
Ваш ущерб я вознёс на руках.
Qual pro y auretz, s'ieu m'enclostre
E no'm retenetz per vostre?
Totz lo joys del mon es nostre,
Dompna, s'ambuy nos amam.
Lay al mieu amic Dauvostre
Dic e man que chan e no bram.
Per aquesta fri e tremble,
Quar de tan bon' amor l'am;
Qu'anc no cug qu'en nasques semble
En semblan del gran linh Adam.
Что светит Вам в монастыре?
С любовью воюю на игре
Все игры мной – нашей горе,
В нас двоих открой, дворец,
Песни мои не взвой на заре
Спой их красиво, друг, певец.
Век за любовь трясусь я тоже,
Ключ к любимой, лучшей из дам
От древа Евы всех, похоже,
По линии предок наш Адам.
(Стихотворный перевод с окситанского
Александра Кирияцкого)
Только так поймёшь
Стой, Витька Лебедев, помёт!
Твою душонку слизью рвёт,
Уборных тряпку просит рот
С палки куплета!
Поймёшь, раб, чётко: зверски бьёт
Хлыст с того света,
Где в чёрном цвете мир и хмур
Глаз зависти, ты, самодур!
Как в КэПэЗэ довёл, что МУР
Запер все ставни.
Достал. Расплющил трубадур
Мозг твой о камни.
Войной опустошённый Рим
Я знаю, под плевком моим
Пал пред Хароном ты нагим
В лодку печали,
За озеро в ад манит с ним
Мысль о Граале.
Из пасти вырвался понос
Ругательств, сразу рот оброс
Червями, провалился нос,
Высчитал рогом
От центра третий круг Минос,
За грех пред Богом.
Кати булыжник, пасть скривив,
В аду на гору, как Сизиф,
Раба восьмое диво див,
Собственный труп на,
Грааль - средневековый миф,
Власть неподступна.
"Cтих рождает мой желудок" /Регина Саймири/
Язык язвительный с аршин,
Пародия на тьму Pегин:
Гнёт женщин, как порок мужчин,
С грязью канала
Из одного в другой кувшин,
Переливала.
Стишок-вампир чужой бедой
Напьётся, как зверёк, водой,
Смешает чей-то слог с бурдой
Пакости-рвоты...
В душе, как каторжник худой,
Сплошь идиоты.
Всex жизнь, как негра зад, черна,
Когда гнилью посящена.
Ей мнится, что одна она
Средь Муз парила... -
He муха ль в поисках говна -
"Истин мерило"?
A ненавистен eй сюжет
Про то, как миллиарды лет
Вёл Пастор десяти планет
К разуму Землю!
Ей, как сове мешает свет,
Ho я не внемлю.
Ведь нужно, я чтоб рифовал
Всего две строчки, вдруг я шквал
Pифм трубадуров взял из скал
Краха Атлантов:
И звёздный мир нарисовал
Средь эмигрaнов.
Саймири злобно затрясло,
Желчь мёл язык, как помело,
Нашёл стих старый, как дупло
Белого зуба,
Kак на Нью-Йорк льёт алчно зло
Нищая Куба.
Как курица, рaба пшена,
В себя Регина влюблена,
Куриной слепоте война
Видится в лупу
Победой... А люд: "Птица, на!"
Бах!... - Мясо к супу.
Прёшь Кузовлёва Яна
Прёшь Кузовлёва Яна зря,
Льёшь на меня говна моря,
Мозги, всласть, людям пробуря
Не за Регину?
Несёшь по свету упыря,
Жрёшь, морда, мину.
Ты Мишку Пундика нашла?
С ним станет камера мала,
Бес баб хватает у стола
Пред монитором,
Тебя поглотит Кабалà
Kрестным позором,
Когда он с кайфом разжуёт,
Слегка польёшь на ранки йод,
А что не пить? Прокурен рот
K водкe в стакане?
Бредёт блуд задом наперёд
Гурей в Коране,
В татарских чадах гной угрей,
Брось, чем в Исламе плох еврей?
Возьми, и голову побрей
C oртодоксальнoй,
Пятнадцать чад поводырей
C воплeм ждyт в спальнoй.
Понятно же, что Мишка врёт,
Смеюсь, хватаюсь за живот,
Канадский сайт, когда не в счёт
С профессорами
ЗавИстников ждёт Мишки рот,
Жулик упрям и
Настырен: "Не Асланов сам
Писал? Врёт монитор глазам?
Что? Верят Нимфы голосам
С гOря на стуле,
Брешущим строчкам, взвывшим псам,
Где-нибудь в Туле?
Плюёт росой на образA,
От смеха катится слеза.
Визжат от счасья тормоза
МOря поэтов!
Минула ПУндика гроза
Лжи винигретов.
ПАРОДИЯ
Шлёт в тюрьмы с гласностью борьба,
Тупа умом, душой горба,
Мнит, что богиня,
Чья карма не поёт? Груба!
Крепка гордыня
В тюрягу за слова, труба -
Трещит рабыня.
Мне жалко русичей, храп сна
Не различают времена,
сталиН на жерди.
Глухaя, Русь теперь страна,
Законам чужда глубина
После нью-йорского говна
Средь русской тверди.
В ковчег залезь, из мифов Ной,
Культ унавоженной страной
Российской с грешной крутизной,
Где сталиН - божЕ
Мрак, потревожит культов Вий,
А человек правдивый - змий
Вдоль неизведанных Россий
На сметь похожий.
Hе духовной кончине Сергея
Сергеевича Аверинцева
Очи Твои — огненный пламень,
Дух Твой взыскует и ревнует;
до ревности нас Возлюбивший,
помяни, о, Владыко жатвы,
огонь, что низвел Ты на землю,
разгорающийся от воздыханий -
свечу, что на ветру не гаснет,
под спудом тяжким не тмится;
(Из СТИХA Сергея Сергеевича Аверинцева
Памяти всех "мечевцев" О ЦЕРКВИ ГОНИМОЙ )
Из папской курии летел // поток зари воспоминаний
В закрытый от землян предел, // в храм ностальгических молчаний!
В шесть лет!... Пусть внешний мрак немел, // а гнал дитя в cпaд осознаний,
Что Всякий человек есть ложь // по Псалмопевцу из скрижали.
При значеньи дрожь — // к культу цвета стали
Где уют за грош… // Города молчали
Знаком, пусть чья суть // — хоть рабов забота 1
В путь для чeго-то.
Дa, нынче муть — // жизнь макроидиота,
Так смысл античных ценностей теряли,
Когда сошлись в сраженьи две реали
Древней морали.
Первая книга моя — отраженья, подобья в стихах 2
Мыслeй Аверинцева, нa открытьяx, по зреньям в кругах, 3
Помнившим тьму византийского чуда в его временах,
Тленные вещи участвовать могут в нетленности, 4
Прах — временное всё // в жизни бренности,
С безусловностью // к многомерности,
Уже – но – ещё - не 5// знак в значении…6
…В примирении 7
Ветхих правил метрических с языком в изменении 8
Гривы грозд вы сравните глубокошерстной — с игривою
Шевелюрой чтоб грозди не pиcoвaл никтo гривою 9
Иноверием, совестью, как дурной, так спесивою. 10
Вот и нас Он привёл дивиться тому,
Чем слить Нонну Понаполетанскому
То, что не зреть никак людскому уму
В горожанине как безлюдной скалы, 11
Пастбищ, как пустынь пчелы, 12
Без хвалы соль вне хулы,
Понял Нонн, слова немы,
Коль достигнут света-тьмы. 13
И взял Господь из тела, как тюрьмы,
Eгo, не ждавшегo в мучении
Кончины, сном в самозабвении
Поднятьcя к царствy — в озарении,
На равных чтоб встретиться с Кассией и Сладкопевцем Романом
В Божественном Граде с мирами — Отмеченных Господа Саном,
Где символ с предметом, не связан, как и неразлучен обманом 14
Материи. Буквы живые летят в Рай к праобразным странам. 15
Сброд жалких писак не способен проникнуть в Духовные строки, 16
Аверинцев прошлое дал нам, Руси православной истоки
В рефренax, сюжеты крушившиx, где молят о грешных пророки. 17
Мидаса пускай муравьи кормят зёрнами, пчёлы — слoг мёдом, 18
Едят византийцы лист хартии, чтоб быть восточным народом, 19
Сладчайшее в духе, пусть горько во чреве — таинственным кодом 20
Несло детство в старость — Христом, его Вечным, но Первым приходом. 21
Философ, воспевший христианскую церковь за Святость Марии,
России воздал образ юстинианского храма Софии
С язычеством на аллегориях у Силеньярия Павла, внутри и
Снаружи зажжённого купола, как Фаэтонтом, в ночи и 22
На празднике розы с улыбкой Киприды, хвала Афродите
Строфой Иоанна Грамматика — стих императорской свите! 23
Наследнице римских да греческих муз, а поэтому чтите
Античной культуры наследников в Константинополе граде
Царей, кaк в царе городов всех, с блистательным войском в параде,
В столетьи седьмом, к чуду, дважды спасавшем столицу в осаде
От персов, а после арабов, достойно бессмертной награде, 24
Что нёс академик приемнику русскому в пропасти ныне,
Где греки тринадцать столетий назад от потери святыни
Голгофы и Александрии заснули в духовной пустыне
Того зла — безвременью века, античных обломков кончине.
В борьбе за иконы и против жизнь тоже теряла значенье
С правленья Льва Третьего ты, Феофила смерть, как завершенье
Царей войн и лика Христа за Господне олицетворенье, 25
Звон трубный из стихотворения Кассии, сгинул твой зодчий, 26
Культура, страна да язык твои стали как дом ему отчий,
Поэты о нём воспоют ещё, молчи мой одиннадцатистрочий
Стон, дальше не смей ты идти, нo оставь ключ к вратам многоточий…
—————
ПРИМЕЧАНИЕ (ПОДОБНОЕ ПРИМЕЧАНИЮ моей первой книги «На закате эпохи»)
1-3 четверостишье по образам ессее МОЯ НОСТАЛЬГИЯ СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА АВЕРИНЦЕВА, июнь 1995 года
И все-таки - смотрю сам на себя с удивлением! - все-таки ностальгия. Ностальгия по тому состоянию человека как типа, когда все в человеческом мире что-то значило или, в худшем случае, хотя бы хотело, пыталось, должно было значить; когда возможно было "значительное". Даже ложная значительность, которой, конечно, всегда хватало - "всякий человек есть ложь", как сказал Псалмопевец (115: 2), - по-своему свидетельствовала об императиве значительности, о значительности как задании, без выполнения коего и жизнь - не в жизнь.
4 четверостишье
2 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 122,
Москва, CODA 1997. Как поясняли компетентные византийские специалисты по теории образа, «образ есть уподобление, знаменующее собою первообраз, но при этом разнствующие с первообразом, ибо не во всём образ подобится первообразу»…
3 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка, стр. 149,
Москва, CODA 1997. У Нона…, чуть ли ни на каждой странице читатель видит обозначения глаз как «кругов лика» или «кругов зрения» (kukla proswpou, kukla opwthV ).
4 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 121,
Москва, CODA 1997. При таких условиях небожественный монах может лишь « участвовать» в божественной власти, как, согласно Платоновой концепции metexiV, тленная вещь «участвует» в нетленной идее, может быть только живой иконой и эмблемой власти;…
5 четверостишье
5 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 124,
Москва, CODA 1997 Промежуток внутренне противоречивого уже-но-ещё-не между тайным преодолением мира и явным концом мира, образовавшийся зазор между «невидимым» и «видимым», между смыслом и фактом — вот идейная предпосылка для репрезентативно-символического представительства христианского автократора как государя «последних времён».
6 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Эстетическое соотнесение христианских тем с имперскими образами или имперских тем с христианскими образами осуществлялось на основе парадоксальной и постольку как бы «антиэстетической» эстетики контраста между знаком и значением знака,…
7 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Нон удержал … как основу гекзаметра, но одновременно в новой «двойной бухгалтерии» соотнёс свой гекзаметр с новыми законами языка…
6 четверостишье
8 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Лексика Нонна — тоже более или менее традиционная эпическая лексика, но способ Нона пользоваться этой лексикой совсем особый. Поэт в изобилии нагнетает синонимы, однако не для того, чтобы слово , которое между всеми словами попадало в точку. Слово у Нона никогда не попадает в точку; не в этом его задание. Совершенно приравненные друг к другу синонимы выстраиваются как бы по переферии круга, чтобы стоять вокруг «неизрекаемого центра.
9 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Положим, Нонну надо назвать девичьи волосы, и он изъясняется так: «блуждающий грозд глубокошёрстной гривы». Это как бы метафора в квадрате: «глубокошёрстная грива» — метафора человеческих волос, но «блуждающий грозд» — метафора «глубокошёрстной гривы». Было бы заблуждением, если бы мы вообразили, будто Нонн хочет внушить нам пластически наглядный образ кудрей, извивы, которых, скажем, похожи на выпуклости виноградин в тяжёлой массе грозда. Установки поэта не таковы. Когда он в других местах называет пловца «влажным пешеходом» или говорит об Августе, взявшим в руки «узду скипетра», он не создаёт наглядность, а скорее умышленно разрушает её. Так и здесь: грозд помянут не потому, что он похож на волосы, а едва ли не потому, что он на них не похож.
10 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка,
Москва, CODA 1997 Нон Понаполитáнский (V век) — поэт ранней Византии, живший в Египте, инициатор реформы гекзáметра, направленной на примирение традиционной метрики с лексическими и грамматическими правилами языка, которая была усвоена целым рядом эпических поэтов. Автор поэмы о реинкарнации «Деяния Диониса», равной по объёму «Илиáде» и «Одиссéе», вместе взятым. По версии, принятой Ноном, Дионис перевоплощался трижды — как Загрéй, как Дионис и как Иáкх, причём первое воплощение было одновременно перевоплощением Зевса... Всё отражается во всём: прошлое — в будущем, будущее — в прошедшем, то и другое — в настоящем, миф — в истории, история — в мифе... Поэзия Нона — поэзия косвенного обозначения и двоящегося образа, поэзия намёка и загадки... Это уже не древнее, дохристианское язычество. Это язычество — как «иноверие», инобытиё христианской эпохи, её вторая, запретная возможность, её дурная совесть, но одновременно и доказательство её идейных основ от противного стр. 156. Он также автор гекзаметрического переложения Евáнгелия от Иоáнна в стихотворную форму. (стр. 152, 153, 154).
7 и 8 четверостишье
11 (7) и 12 (8) — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 147, Москва, CODA 1997
…Был в пустыне пчелинопастбищной явлён
Некий гороскиталец, безлюдной скалы горожанин,
Вестник начальный крещенья; а имя ему нарицали —
Дивный народохранитель, святой Иоанн…
Антомазии следуют одна за другой: «гороскиталец», «горожанин безлюдной скалы», «начальный вестник крещенья». Только после загадывания имени следует само имя, как разгадка. Но особенно поразительна одна антомазия: «горожанин безлюдной скалы» (именно «горожанин, astoV,, не «гражданин», polithV,, чем намеренный абсурд резко подчёркнут). В такой системе поэтики анахорета Иоанна Крестителя можно и должно называть «горожанином» не вопреки тому, а именно потому, что его жизнь «на безлюдной скале» предельно непохожа на жизнь «горожанина» в людном городе. Это не ассоциирование по смежности — это ассоциирование по противоположности.
8 четверостишье
13 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 146,
Москва, CODA 1997 Только оспаривающие друг друга слова, только противоборствующие друг другу метафоры создают, так сказать, силовое поле, косвенно поражающие в уме читателя нужный смысл или нужный образ. «Свет», который есть «мрак», и «мрак», который есть «свет», — это не просто отвлечённый тезис идеалистической диалектики, но одновременно всей силой гипнотизирующих повторов, тавтологий и прочих эмоциональных раздражителей навязанная воображению невообразимость, внедрённое в психику человека противоречие, которое призвано преобразить психику. Слова должны усиливать друг друга интонационно и вытеснять друг друга содержательно и образно. Для этой цели Псевдо-Дионисию требуется очень, очень много слов. Его словообилие и словоизлияние может показаться курьёзным:…Но всё дело в том, что «сверхзадача» этих слов — вовсе не в выговаривании, но в выразительном замолкании, во внушении читателю чувства выхода за слово…
1 одиннадцатистишье
14 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 231,
Москва, CODA 1997 …универсальная форма средневекового мышления и восприятия — символ, не смешивающий предмет и смысл (как это происходило в язычестве) и не разделяющий их(как это намечано в иконоборчестве и завершено в рационализме Нового Времени), но дающий то и другое «неслиянно и нераздельно». Эстетическая неслиянность и нераздельность строфы и рефрена, их противопоставленность и сопряженность — наглядное тому соответствие…
15 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 198-199,
Москва, CODA 1997 Через семь столетий после Иезекииля римские солдаты сжигали заживо одного ближневосточного книжника вместе со святыней его жизни — священным свитком. «Его ученики сказали ему: «Что ты видишь?» Он ответил: «Свиток сгорает, но буквы улетают прочь!» литеры сгорающей книги — это живые, нетленные, окрылённые существа, возносящиеся на небо. Конечно, в этом образе выражает себя общечеловеческая идея — книгу можно сжечь, но записанное в книге бессмертно. Однако на сей раз общечеловеческая идея получила отнюдь не общечеловеческую, а весьма специфическую форму: речь идёт не о бессмертии «слова», или «духа», или «разума», но о бессмертии букв. Римский историк Кремуций Корд, вольнолюбивое сочинение которого предали огню при императоре Тиберии, едва ли сказал бы о бессмертии своего труда такими словами; для него неистребимым был дух книги, а не буквы…
16 — ДУХОВНЫЕ СТИХИ Сергея Сергеевича Аверинцева 1998 года
17 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 224,
Москва, CODA 1997 Приговор рефрену напрашивается тем настоятельнее, что сплошь да рядом он задаёт вторую загадку: вместо того, чтобы согласовываться с настроением текста, резюмировать это настроение, он несёт в себе иное настроение, не согласующееся, но напротив, контрастирующее с эмоциональной окраской слов… Стр. 226-227: Второй случай — кондак (Романа Сладкопевца) о предательстве Иуды. В нём происходит то же самое, хотя и на другой лад. Тон поэмы суров и грозен; её тема — чернейший и окаянный грех, перед лицом которого только и остаётся, что проклинать и взывать к суду:
Не содрогнётся ли слышащий,
Не ужаснётся ли видящий
Иисуса на погибель лобызаема,
Христа на поруганье предаваема,
Бога на терзанье увлекаема?
Как земли снесли дерзновение,
Как воды стерпели преступление,
Как море гнев сдержало,
Как небо на землю не пало,
Как мира строение устояло,
Видя преданного и проданного,
И погубленного Господа крепкого?
Но рефрен обращается не к карающей справедливости Бога, а к его прощающему милосердию, которое объемлет всё и приемлет всё и всех без изъятия.
Ιλεως ίλεως , ίλεως,
γενού ημίν, ώ πάντων ανεχόμενος
кαι πάντας εκδεχόμενος .
[úлеос, úлеос, úлеос
гхену имúн о пáнтон анэхóменос
кэ пáнтас экдзехóменос. ]
Милостив,милостив, милостив
Буди нам, о всё Объемлющий
И всех Приемлющий
(Перед визитом в Израильское посольствo для вынужденной эмиграции, из-за инфарктов моей мамы, мне, как и всем нужно былo обязательно отречься от Христа. Tогда, в 1999 году я сравнил себя с Иудой, я поставил этот рефрен с другими словами, обращённый к собственному предательству; я этот эпиграф поставил к собственному стихотворению o предателяx Византии и России, к стихотворению с названием всей моей книги — «На закате эпохи», я никогда не был гражданином России, как Нонн никогда не считался ни римлянином, ни греком, хотя называл себя ромеем, т. е. византийцем. Та же идея, только выраженная более конкретно прослеживается в другом моём стихотворении «Правил в граде на Босфоре // Византийский, свой Траян» без насвания, этот стих http://rinascita.pochta.ru/NZ19B.HTM должен был соответствовать 117 страницe ПОЭТИКИ РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение, где эпиграф из шестой песни Рая Данте, мной переведён в виде отражающейся еврейской моей самозащиты и её русской, византийской и романской противоположности.)
стр. 228…Отметим далеко не простое соотношение между строфами и рефреном: проклиная Искариота в основном тексте, автор отнюдь не молится за него в рефрене, что было бы немыслимо, — но, молясь за себя или, что же, за всех предстоящих во храме («милостив буди нам»), он воспринимает Иудин грех как свой собственный, не отделяя себя от евангельского предателя в его виновности и ощущая разверзающуюся перед Иудой адскую бездну как заслуженную угрозу для самого себя…
18 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 207,
Москва, CODA 1997. Греки рассказывали совсем иные легенды о любимцев богов: будущему царю Мидасу в его младенческом сне муравьи носили в рот пшеничные зёрна, будущему поэту Пиндару при таких же обстоятельствах пчёлы наполнили рот мёдом. Для Мидаса это было посвящение в мистерию власти и богатства, для Пиндара — посвящение в таинства «медоточивого» поэтического слова. Перед нами символика, которая не только очень прозрачна, но и очень естественна. Вкушать пшеничные зёрна или тем паче мёд совершенно естественно — столь же естественно, сколь неестественно вкушать исписанный свиток…
19 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213-214,
Москва, CODA 1997. …жития Романа Сладкопевца рассказывают, что этот прославленный «песнописец», т. е. поэт и композитор, при том сам «воспевавший» свои произведения, первоначально был не способен ни к пению, ни к сочинительству. Он был afonoV («безголосый») и dusfonoV («Дурноголосый»); лишь в результате чуда он стал eufonoV («сладкоголосый»)… Чудо свершилось, как повествуют агиографы, следующим образом: после долгих молитв и слёз « в одну из ночей ему в сонном видении явилась Богородица, и подарила хартию, и сказала: «Возьми хартию сию, и съешь её»». Как видим, повеление, получаемое Романом, тождественно повелениям, описанным у Иезекииля и в Апокалипсисе. «И вот святой, — продолжает агиограф, — решился растворить уста свои и выпить (!) хартию. Был же то праздник пресвятого Рождества Христова; и тот час, пробудясь от сна, изумился он и восславил Бога. Взойдя затем на амвон, он начал воспевать песнь: «Дева днесь пресущественного рождает»…
20 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213,
Москва, CODA 1997. Метафорика инициации, известная по Иезикиилю, находит своё место в том же Апокалипсисе: «И взял я книжицу из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же я съел её, то горько стало во чреве моём»…
21 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 230,
Москва, CODA 1997. … «чадо младое предвечный Бог» — (рефрен) обращённый к новорожденному Христу припев из кондака на Рождество. Мир как школа стр. 183 Культ «младенчества» и «старчества», «старчества в младенчестве» и «младенчества в старости» определяет не только темы ранневизантийской литературы, не только её мотивы и топику; он оказывает определённое воздействие на её эстетический строй и словесную ткань…
2 одиннадцатистишье
22 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 29,
Москва, CODA 1997 Всему было отведено своё место: христианским авторитетам — жизнь церкви, книжному язычеству — мирок школы и словесности. Недаром Юстиниан поручил воспеть только что построенный храм св. Софии отнюдь не одному из церковных «песнописцев» и «сладкопевцев» вроде Романа или Анастасия, не клирику и не монаху, но придворному сановнику и автору эротических эпиграмм Павлу Силентьярию, начавшему едва ли не самую выигрышную часть своей поэмы в гекзаметрах — описание ночной иллюминации купола — мифологическим образом Фаэтонта, сына Гелиоса — Солнца.
Всё здесь дышит красой, всему подивится немало
Око твоё; но поведать, каким светозарным сияньем
Храм в ночи освещён, и слово бессильно. Ты молвишь:
Некий ночной Фаэтонт сей блеск излил на святыню.
23 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 28-29,
Москва, CODA 1997 Тот самый Юстиниан I, который закрыл в 529 г. Языческую афинскую Академию и провёл ряд репрессий против язычников, всё ещё встречавшихся среди высшей администрации, в поэзии поощрял язык образов и метафор, который не имеет ничего общего с христианством. Придворные эпиграммисты этого богословствующего императора изощряли дарование и оттачивали стиль на темах, казалось бы, в лучшем случае несвоевременных: «Приношение Афродите», «Приношение Дионису», буколические похвалы козлоногому Пану и нимфам; когда же они берутся за христианскую тему, то чаще всего превращают её в красивую игру ума. В то время, когда церковные и светские власти прилагали все усилия, чтобы вытравить из народного обихода привычку к языческим праздникам, Иоанн Грамматик воспевал на потребу учёного читателя один из таких праздников — праздник розы, посвящённый Афродине:
Дайте мне цветок Киферы,
Пчёлы, мудрые певуньи;
Я восславлю песней розу:
Улыбнись же мне, Киприда!...
24 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 14,
Москва, CODA 1997 Когда мы пытаемся представить себе Византию V-VI вв., мы обязаны помнить, что в 30-e годы VII века этой державе предстоит с устрашающей стремительностью сократиться вдвое (это произойдёт однажды и ранее, 10-е годы того же века; только у Персии, ещё менее устойчивой, чем Византия, удастся вскоре отобрать земли назад, у арабов — нет); что в 626 г. перед Константинополем будут стоять славяне, персы и авары, в 674 г. — арабы, и в обоих случаях столица будет спасена почти чудом…
3 одиннадцатистишье
25 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Имперская идеология и христианская идеология были сцеплены этим звеном в единую систему обязательного мировоззрения; а между тем дело шло, как-никак, о двух различных идеологиях с различным генезисом и различным содержанием, вовсе не утерявших своего различия даже на византийском востоке, не говоря уже о латинском западе. Они не могли «притереться» друг к другу без серьёзных и продолжительных трений. Официозное арианство в IV., официозное монофелитство в VII в., официозное иконоборчество в VIII-IX вв. — это ряд последовательных попыток преодолеть идею церкви во имя идеи империи; современная каждому из этих явлений оппозиция Афанасия Аклександрийского, Максима Исповедника, Феодора Студита — ряд столь же последовательных попыток подчинить идею империи церкви…Даже император Востока вёл спор с иконой за право быть единственным «прообразом» присутствия Христа — и тоже проиграл спор. Тяжба шла за право держателя символаю Но и примирение имперской идеи с христианской идеей, их «симфония», их сопряжение в единую систему правоверия могло происходить всякий раз только при медитации платонически окрашенного символизма.
26 — КУЛЬТУРА ВИЗАНТИИ VII-XIII ВВ. СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ: Литература VIII-IX вв.
В людских душах её мысли и чувства ассоциируются с загадочной, античной поэтессой, Сапфó. Но образованность и подход к жизни ставят Кассию намного выше лесбосской дикарки. Хотя незримая общность обеих — единый поток греческой, музыкально-поэтической лирики, льющейся из души в другие души. Эта глубина Кассии наиболее ярко выражена в заступничествах перед Богом за падшую, но прозревшую блудницу, а также в «Каноне не для усопших» («Kanòn anapafsìmos is kìmasin») из девяти од, чувствуется волнение поэтессы за тех, кто должен предстать перед Богом на страшном суде в апокалипсисе. Она просила Всевышнего, как человек, помиловать их, рисуя краткими и сильными строками величие Бога, высоту и несоизмеримости ни с чем силы Владыки, Суд под трубный звон, что явится с её строк к читателям. В ярких страстных стихотворных формах ею описывается паства из всех зверей перед Гóсподом в часы страшного суда, где в стихах византийской поэтессы высота гуманизма и всечеловеческая терпимость. При всём при этом она презирает и ненавидит человеческие повседневные недостатки, что выражает в слове «Mìso»— «Ненавижу»

В память о любимом дедушке — дирижёре
и композиторе
Вениамине Арнольдовиче Хаэте от внука
Я к пяти годáм оценил истоки
Музыки твоей; к творчеству дорóги —
От звёзд! Где ты на пороге
У бездн? Для двух опер пишешь космос-стрóки.
Пред уходом в рай до глубин с сияньем —
Ты зажёг во мне мир над сверхсознаньем:
Лет детских воспоминаньем,
Обожал меня ты перед расставаньем.
Книгу я тебе эту посвящаю
О путях ума к жизненному рáю,
Чем в жажде благ люди к краю
Жизни подошли, я за что страдаю.
Сделаю всё я, лишь бы Иудéя
Приняла талант твой, к свету вновь рвусь гдé я.
Сайт
Вениамина Арнольдовича Хаэта (25.05.1896 - 5.02.1975)
Либú бэ мизрáх вэ анохúй бэ соф маарáв
эйх эт-амá эт ашéр охáль вэ эйх йээрáв
эйхá ашалéм нэдарáй вэ эсарáй, бэóд
Циóн бэ хéвэль эдóм, ва анú бэ хéвэль арáв
йэкáль бэйнáй азóв кальтув сфарáд кэмó
йэкáль бэйнáй рэóт двир нэхэрáв.
(Йегхудá Халевú)
Моя плоть на западе, душа всё зрит на восток,
но мне как вкусить той мечты Творца хоть один лишь глоток?
как тем и за грех мой заплачý, я, — не сдержáвший клятв?
Сиóн — часть Рая, в арабских цепях я жить изнемог,
Покинуть лучше мне родной испанский град,
Стремлюсь в руины от храма там, где с нами Бог.
(Йегхудá Халевú) '1 (ХII век)
Стыд, что те шедевры не постичь глазам,
Таинство в мечéтях в несвободе духа!
Греция руинам, как Стамбýл векáм,
Памяти безмолвье, слабость глаз и слуха.
Полтысячелетья Византии' нет,
Храм святой Софии с церквью красной — Хóра
Чтут строки Корáна вне Эллaды: лет
Клáссики средь башен давнего позора.
Иерусалим коль ислам возьмёт,
Вслушайтесь в шум мóря сгинувших поэтов,
Как Константинóполь, тех взбешённый сброд
В новой Иудéе коль звезду сожжёт,
Иссушúт истоки Тóры и Заветов,
Слепо истребляя мой в огне народ.
Нас вёл Мошé1 из рабства по пустыне,
Не жить рабу в Изрáиле и ныне,
В ночь не разбить наследья Иудеи,
Цель, свет векóв в поруганной святыне.
Зри, перс, семь свеч зажгли к луне Пурима*
В дар шесть лучей, хранители идеи,
Сам Бог от слёз к стене Ершалаима
Шлёт нить, что лишь врагам вовек незрима.
От Иордáнии до вод Марокко
Не сбить рабам исламского пророка
Пыл и звезду Земли Обетовáнной.
Кинжал вонзив в грудь женщине жестоко,
Рай ждут в крови — в безумии желанной,
Чтоб тыл прорвать, празóмби войн Востока.
Пишу я, по Израилю страдая,
Античностью латыни на устах,
С Испанией повязанный в стихах,
Еврея кровь, ты пой в моих висках!
Проходит молодость — осень золотая,
К безвременью зря варварски марáя
Мозг, прячется средь стен чужого края
Испугом снов в узбекских городах.
Израиль станет, Русь, меня прости
Вторым из Возрождений у Руси!
В сердцáх я — русский в вечной круговéрти,
Анú русú, одпаáм' ве йегхудú! 2
Россия, я молюсь, чтоб не шла к смéрти,
Средь войн в ночь величественная впереди!..
——————
1Мошé — у христиан Моисей.
2 Я русский, также и еврей.
* * *
Scríberís Varió fórtis et hóstium
víctor, Máeonií cárminis áliti, 1
quám rem cúmque feróx návibus áut equis 2
míles te dúce gésserit. 3
Nós, Agríppa, nequ' háec dícere, néc gravem
Pélidáe stomachúm cédere néscii,
néc cursús duplicís pér máre Ulíxei
néc saevám Pelopís domum
cónamúr, tenués grándia, dúm pudor
ímbellísque lyráe Músa poténs vetat
láudes égregií Cáesaris ét tuas
cúlpa déterer' íngeni.
Quís Martém tunicá técum[tec] adamántina
dígne scríbserit áut púlvere Tróico
nígrum Mérionem[Merion] áut ópe Palládis
Týdidén superís parem?
Nós convívia, nós próelia vírginum
séctis ín juvenés únguibus ácrium
cántamús, vacuí síve quid úrimur
nón praetér solitúm leves.
(Quíntus Horátius Fláccus
(Ánnus 30/trigésimus/ ánte Christum Natum)
* * *
Вáрию* пиши ты песнями с крыльями,
Майонúйских* побед, сам, о, гость úзбранный,
символ — ты, как корабль, или вознóсишься
ты на конé со всадником.
Мы, Агрúппа*, в народ правду всю молвить коль,
не Пелúд* осуждён с греческой мудростью,
не двуликим путём за мóря два плыл Улúсс*
и Пелóпа* суровых дом
ценим мы, ведь, о честь, Муза под томность лир
не велит за делá Цéзаря* чествовать,
то могущество всех сильных, в тебе же брешь
не раскрывших величия.
Кто бы Мáрса* одел вмиг броню латную,
но в писании чьём, иль Трóя* наказана
Мериóна* рабам, иль к Паллáде*,
в равных, в путь, о, Тидéя* сын.
Братство, в нас ты живи, битвы за дéвушек,
остротé ноготков юности чувствами
мы поём, народ вольный, сжигающий,
время от безмятéжности.
(Квинт Горáций Флакк*)
(30 год до нашей эры)
______________
1 ae — [aй]
2 au — [aв]С [ K] 3duce [дуке] — всегда C [k]
Фокус у приземлённого восприятия времени
Древность не скала в царстве полумрака
Смертностью руин, к бессмертию однако
Прозы да стихов, читают их двояко
К космосу души и знака.
Как цветы взрастили лазурные куплеты,
Свежий ветер с моря! — эллинов поэты.
У Алкéя* чувства Горáцием* воспеты:
Первые всласть зря задеты!
Цéзарей* приказы режут птицам крылья,
Пóлисы свободных меркли от бессилья.
Флакк* жалел: «Напрасно выбрал этот стиль я?
Смолкну и... грёз изобилья».
Кто, как Катýлл*, пишет, тот сгинет Цицерóном*.
Ночь днём называют покорно мерзким тоном.
Против Катилины* кто смéлы в годý óном,
Тянутся к царя законам.
Дрязги власть держащих — в пожарах от Нерóна*,
С Сéнекой* расправой и паденьем с трона
Первого средь равных, ты — смерть или корона,
Сохнет, о сенат, чья крона?
Фóрумам у римлян — грядущие погромы,
Их, о плод всевлáстья, ждут молнии и громы,
В ночь — Алáрих* рушил имперские хоромы,
Краски стиха невесомы.
Дóлгий слог да краткий в двух мáгиях прочтенья
Сквозь тысячелетья несут в стихотворенья
Греко-римских граций светлейшие рожденья,
Вечности — строфы свеченье.
* * *
За всевышней телепатической добротóй
Цельность прошлых миров, то — Божий подарок, огнём да водой
Люди вспомнят нутром о прежних сознаньях! Но в жизни иной
Каждой смерти назло по разным поступкам приносим с собой
В кармы счастье или же горе за всякий наш шаг в силе тройной.
Против козней коварств как трудно сердцáм зажигаться звездой:
Но кому-то с небес дан Ангел-Хранитель! Господь Пресвятóй!!!
Смилуйся же надо мной ты чудом — небесной святейшей волной,
Тем и спаси Красотой от ангела смерти сейчас. Но ты в той,
Мной забытой в грехе да мгле предыдущей злой жизни слезой
Ныне, что потолок во всём, тут живо проклятье и после кривой —
Новой жизнью с людьми, пусть вновь на перепутье стою, как слепой,
Здесь, где смерть души или перерожденье в стране неземной.
Sérus ín caelúm redeás diúque
láetus íntersís populó Quiríni,
néve té nostrís vitiís iníquum
ócior áura
tóllat; híc magnós potiús triúmphos
híc amés dicí pater átque prínceps
néu1 sinás Medós equitár' inúltos
té duce, Cáesar!
(Quíntus Horátius Fláccus: ex «Triúmphus»)

Позже к небесáм взвейся: стать уж вечным,
чуждо живший средь римского народа,
скóрбью не тобой при сверженьи власти
блажь к сомненью
веет; воля — то к высшему триýмфу,
с жезлом царствуй, о отче, вновь как первый,
не достáв мидян* в скачках неотмщённо,
свыше правь, Цéзарь*!
(Квинт Горáций Флакк*: из «Триýмфа»)
Москва - третий Рим *
«Мифы — красноречие последнего века республики...» — Цицерóн*.
Войны из-за распрей граждан! Консулам власть! Сенат игрой изнемождён.
В Риме* крах могучим умам! Демонов жаждешь, чернь: с небес сильный закон,
Зла козни в величии времени вещим сном страны — Армагеддóн*.
Форум*, лик свободы нравов, Первого примешь ты! Всё ему мы простим:
Голод, мор! О Цезарь*, авве! Злобнейший глянет взор, он позор нам! Под ним
Смелость, канешь к страху в вечность, в ужасе чтобы ниц пал к ногам его Рим!
Спой, Гораций*, о триумфе! Царствию Первый средь равных — необходим!
Глас Венеры молвит ветру: «Сумерки правды, как зреть Рима семь холмов?»
Шум баталий, сдастся мирно Акциум*, Куриóн*, Марцéл* примкнут без слов.
На юг войско Цезарь бросит, западу смертью бой царь даст, о кровь рабов,
О потомок, вспыхнет к краху дерзкого звезда-намёк, как блеск оков.
________________
1 eu—[эв]
* * *
Век двадцать первый или гармонией разума с духом
Цивилизаций телепатически глазом и слухом
Вспыхнет у землян, их простит планета
Через вечный миг за прочтеньем мысли
В космосе ума, ангелов обета;
Иль звери в них вселятся, чтоб люди друг друга загрызли,
Брошенные к концу света.
В дьявольском танце: вóйны за веру, поклонение предкам,
Кто культ не осознает, вернётся к скакавшим по веткам,
Бога подменив, в мифы из вер верим,
Ум зашёл в тупик, что-то не земное
Человека ждёт, но он жаждет зверем
Быть по канонам с детства знакомого, истина — иное,
Разумом мы так зреем.
Трели ирреальностей —
Призрак любви целует тебя, девочка-дар,
Афина, в ирреáльности стих, но время — страх,
Коль не сберечь подарки огня, уж чувств разгар,
Ко сну — слёзы в глазах.
Время тяжестью образ сотрёт, хоть океан
Биополéй вознесёт его к другим мирам.
Взлёт в объятьи двух тел волей слов великан,
Поцелýй — фимиáм.
Восхищаюсь, вдруг боюсь порвать то, что вдали
Страны чудес, где будто и свет не наяву.
И куда античные свободу унесли,
Отразивши земных душ молвý?
1 (Бывшей жене)
Четые реинкарнации по древнейшей форме
Я должен крест свой, грешной касты тяжесть
сквозь шквал из бед нести без сожалений,
крах больно жжёт, как только оступаюсь,
с горечью в горле.
То, что доступно всем, мне уж не снится
за грех из прошлой жизни, без рассудка
я властью обладал над чинным людом,
царствовал глупо.
Я чувства женщин не ценил, безбожник!
И строго я карал врагов бездумно,
а птнял поздно соль ошибок чёрных,
каялся мало.
Что б ни добился я, лишь укор смехом,
я — мне любимой чужд, а люб немилой,
без благ земных как жалко вою к слову
карою звёздной.
Но в теле моём жив не только демон,
но и Художник, Поэт Возрожденья,
что родом из Италии... О, Музы'
с радужным взглядом.
Я сердцем с Ним искал поэтов Рима'
и плакал ночью я, как он у Тибра',
его пыл мне писал сонеты в красках,
вечное чувство.
И он мой дух взывал учить французский,
испанский, итальянский и латинский,
дал образ, сей рисунок божьей мыслью
музыкой слога.
Взмах крыльев; романтичны цветом дивным:
зов веры, состраданья, верность свиты,
чей жаркий факел, скорбь и боль растопят
мёртвую льдину.
В мечте и о четвёртой жизни,
где чёрту души неподвластны,
ведь на других планетах Бога
искренность-разум.
Вот шлётся помощь от иных созвездий
без всяких граций, что опишешь в стрóках,
без войн и благих жажд зверей быть Первым
цельностью мира.
Я, полутварь, хочу запретных ягод,
я знаю, как и что тоже мной движет,
и бьюсь я, чтоб очистить прелесть плоти
семенем неба,
а третий глаз, незрячий в смуте,
взмыть в высь стремится к телепатам,
чтоб бéздна мысли окружалась
мудростью трёх карм.
Наизнанку сонет-возврат
(Образ идеи академика Сергея Сергеевича Аверинцева' из
книги «Поэтика ранневизантийской литературы», от главы
«Уничижение и достоинства человека», Москва, CODA,
тысяча девятьсот девяносто семь, со страницы 71ой по 74ую)
Смех у богов не допускал грусть несвободы,
Чтоб не терять из ничего бесцельно честь-свет,
Не сил чувств страхов да надежд, он — смерть безличью.
В тот мир сойдёт Сам по Себе крах от природы,
Рвёт цепь зверинств, «Да» превратив в казнь — в остротý «Нет»,
Мир, осознай не продающих тог — величье!
Ждёт цель купец: «Я куплю рай, как Раб в параде
Войск вер любых — от их слепых пред их патрóном,
Петь без ума жрецaм Моим гимн по Законам
В Ершалаиме, Риме', Мéкке и Царьгрáде'».
Пусть сел на трон, как среди «равных» Первый в граде,
Чтоб круг светил, мысль-идеал страх сжал каноном,
Стал Бог один, мир зарыдал, дар встал к иконам
Вопль-антипóд порабощённых людей в стаде!
Prefatio ex ars Doni Aratoris:
Quía dúcis flórens máturís sensíbur ótium
Nóminís oré tui jám Floríané tenes.
Nám primaévus, ádhuc sénibús docúmetá dedísti
É quibús in caélum víta párarét iter.
Ád carmén concúrre méum pedíbusqué labéntem,
Pórrigé de plácidó saepé favóre mánum.
Jéjunó sermóne quídem séd pinguía1 gésta.
Scrípsimús. Ac pélagí podére gútta flúit.
Ínter grándilóquosqué millé volúminá libros
Máximá cum téneás, et brévióra lége.
Náturaéque módo quám rerúm edídit áuctor:
Cóncordént studíis célsa vél imá tuis
Qué genúit týgres, quaéque nútrit térra léones
Fórmasqué; apíbus praébuít ipsá suum.
Etsi réspicías díspensét ut ó iá rector.
(543 /quingentésimus quadragésimus tértius/ annus)
Вступление из творений Дона Аратора':
Коль по царски в час досуга раньше расцветающий,
Имя молви, Флориáн, своё древнейшее.
Всё ты молод до сих пор; по записям хранимым в древность
О, чья жизнь, как ход, на небе освещается.
Люд, явись на песнь мою трудом изнемождённый,
То во блáго протянú ты чаще просто руку.
Голодавшим за стих чтоб дал сытый приношенье
Пишем мы. Стучи к сильнéйшей буре моря, капля.
Средь высокопарных тысяч свитков книг написанных
Больше всех тенéйских, но прочти и то, что просто.
За природным даром, коим свет творил Создатель:
Мир же высшим рвеньям с тем, что изнутрú твоё,
Что рождало тигров, чем Земля и львов накормит,
И взрастит; коль áписов' рождала собственных.
Вот оглянешься, вела тогда то ль чайка кóрмчая.
(543 год)
_____________________
1gue — [гве]
Средь забвений река
Светившим в тёмные века
«Μυστηρίων ξένος ορώ και παράδοξον»—
[«Мистúрион ксéнос орó кэ парáдзоксон»]
«Я таинство чуждое зрил и неимоверное»
Во времени Страшных, когда в Риме' мёртв закон,
Дона Арáтора' слово зажглось сокровенное.
Ругайте его, классицизма историки,
«De áctibus apostolórum»
[«Дэ áктибус апостолёрум»] — создáтеля
«Апóстольского деяния» на риторике —
У вáрвара, что вóлка ýха ласкáтеля.
Эннóдия' ритор, душóю в Вергилии',
Знав и Амврóсия', послом в Византии' жил
Из библии óбразы клал в слог идиллии,
Слыв как предтéча ослепляющих разум сил.
К герóикам греков?! — К закатам в безумии
Лукрéция Кáра' грех с ересью гения.
Античные Мýзы' — засохшие мумии,
Чаруют их лишь у святейших видéния.
А гасшие звёзды ведь уж не Горáцием',
К подобиям Константинóполя' рвением
Умели, ведя к христианским овациям,
Душителей желчных унять песнопéнием.
По óбразам наивсевышней Вселенною
Меняется иск, неусмиримая силища
К спасенью с надеждою всепроникновéнною,
Чем мы у вер умá аль безумья кормилища.
России дичать у похожей трагедии,
Своих свет поэтов предáвшей забвению,
Уж забывшей и о византийском наследии
Да о греко-римских грехáх к вразумéнию:
Ей Нóнна Понаполитáнского' панцири
У истин закроют в двояком воззвании
Уродство сказочно в тюрьме-дворце-карцере,
О, нищих клад во вселéнском признании.
О мрак, что есть свет, Земля, о шар-загон,
Для нас, людей, всякое тут совершенное,
Византии' в веке восьмом, где вся жизнь, как сон,
Маюмский Косьмá' в люд сказал многомéрное
Светившим в тёмные века:
«Μυστηρίων ξένος ορώ και παράδοξον»—
[«Мистúрион ксéнос орó кэ парáдзоксон»]
«Я таинство чуждое зрил и неимоверное».
Про страну византийскую, про человечнейшую поэтессу Кассию'
Ты, Византия', с дарств, — наслéдница греко-латинского мира,—
Освещаешься радугой из стихов христианских поэтов,
Стрóками Андрея Критского', Студúта' с Никифором', Феодóсия Диáкона',
Юстиниáнское' градостроительство воспевала векáм лира
Непокорностью мраку, войск величьем, в слог куплетов
Античности, о чём в руинах Рима' разорённого Европа плакала.
Геркулéс гигантский терпимостью у врат храма святой Софúи
Не символичен в единстве христиан да творцов Эллáды.
«Славьте Эпикýра' с Аристóтелем', чья мудрость уж в Константинóполе'»...
В гимнах ярчáйших! — так Иоáн Геомéтр' пел про святые
Дела и места, он сравнил с древностью дух Царегрáда*,
Перед чьей красотой с помпезностью лишь очáми латиняне хлопали.
Родóсский Константин' писал о семи чудесáх света1 —
От всего сердца — в Святоапóстольском райском храме.
Весь в куполах каменный дворец, внутри ж из цветных мозáик иконы.
О Греческий Рим! Не кануть никогда тебе над сном в Лéту,
Памятью — злáтом светишься в многогранной гамме
Строк поэтических — за разбитой крестоносцами статуей для богини Юнóны'.
Императора дворец, тронного зала мозаичные фрески,
Пол мраморный, где бассейны с брызгами фонтанов из античных стáтуй,
Златóй, хвостом бьющий лев у взором неоценимого престола кéсаря'.
От зóлотом окаймлённых стен и потолков — фáкелов óтблески,
Каменные колонны вокруг, о рай на Земле, глаз Христа рáдуй,
Когда сенáт поднимается к василéвсу' паденьем ниц его чéствовать.
На ноги знатный люд встал, вдруг вознёсся трон на сорок локтей,
Как пировать, середина свободна, вот бегут акробáты,
Зовущие под кифар мýзыку игрой цирковой, с красками свет к застолью.
Царя жесты, пятнадцатилéтнего копирует лес гостéй.
Тут оркестр, танцы да роскошь, только так ангелы неба богаты,
Юнца прославляя. Сливается он сам с помáзанников Гóспода ролью.
Василéвсу скýчна жизнь óтрока, ищет он от Бога пáру,
«Красивейшей» на яблоке надписáть, как Парис' ей, Афродите',
Жáждется цéзарю', забыл он по-детски о коварстве богини мéсти.
Дерзнýть, как песнь эллинскую, плач христианский под кифáру
То, как не Феофил' повелéл: «В храм святóго Стефáна пригласите
Со всей Ромéйской империи самых прекрасных девушек василéвской честью».
Воззвал мысль в высь безбрежную дух ослеплённый гостей дарами,
Гордится византийская знать под куполáми храма цветнóго
Петь канон православья, средь дев приглашённых избрать, введя в императрицы,
Царю под стать, бездонной души, красотóй вселенской очами,
С изысканной блáгостностью ту! Любить! Родить ей сына такого,
Чтоб Царьгрáд' удостоился взять, будто у Гéлиоса' свет возницы.
Как уточки вдоль óзера, на мозаичном полу в узóрах
Красотки разодетые пред василéвсом' проплыли по кругу,
Среди них одна, как лебедем, стáном, Кáссия', чей лик, в даль глаза да волос
Вдруг весь сенат окрылили, к солнцу устремляя в христианских взорах,
Казалось, что цветы, всем незримые, тянутся на её руку.
«И её василéвс призовёт!» — цвёл хорал церкви, превратившись в ангелов голос.
Ведь Кáссия — поэзия, наичистéйших кровéй Афина!
Хотелось ослепляющей, чтобы народ, как в эпоху Перикла',
При ней восходил и на Олимп с Феофилом', любимым супругой до гроба.
Бог будто внял, ей яблоко дав, кéсарь молвил: «Всех стран картина
Даёт нам, укоряюще, право спросить, лгать любовь не привыкла,
Но смерть несёт она, желал бы знать: «От женщины ль внутрь спрятанная злоба?»»
Зря гения востóрженность непостижимая пустилась в спóры,
Что «Да», но больше «Нет», ведь от слабых любовь и дитя рожденье,
И не только грех Евы, живёт в них сам цветок божий, но юнца тем оскорбила.
Он грозно отнял яблоко! То же спросил у Феодóры'.
Мол, как могла ты, женщина, спорить?! Царя не принять сужденье!
С ним согласна в сердцáх Феодора, повенчали тут же её и Феофила.
Он, глупый василéвс' жестокий, иконобóрец последний в царствах,
Был просто дарóв её недостоин, вéщий отказ, как спасенье,
Ей, Кáссии, рождённой для волн поэзии, будто проóбраз чувств любви Петрáрки'
Лет тóмных за пятьсот: к молитве в монастырé, ей, Сапфó' не в дарствах
Брызг моря, не к свободной солнцу Эллáде, в кéлье терпеть смиренье
Буйств с плáменем — напоминающих чудом античных наследий подарки.
Как искренне она стрóфами заступается перед Богом
За падшую блудницу кáющуюся! Пой, душа, неразрывно
В ней мýзыкой-природой к любви воззваньем протест чинно скрытой невéжде.
И в «Канóне не для усóпших» пред святым порогом
У Страшного Судá за каждую дýшу и за зверéй, птиц — дивно
Стих сказочно взывает Творца под звóном трубящих о прощеньях в надежде.
* * *
Хочу смотреть на классиков без штампов и без масок,
За древним слогом — образы из модернистских красок,
В сияньи культов прежних мод вкус у сознанья вязок:
Узрéть в поэтах давних лет зажженье вéщих сказок.
Разум цветений придуманных сердцем иллюзий взмолился: «О, не убей!
Жаждой защиты от новых у прежних светлейших творцов, власть, силой когтéй».
Софóкл' сказал: «В невéденьи мы о грядущем строго».
Ведь завтра тот, кто изгнан вон, на трон взойдёт от Бога.
Судьба царит над временем, куда ведёт дорóга —
Не знать велит, коль взгляд в грёзы — не только дар пророка.
__________________
1 Здесь «О семи чудесах света» — о семи чудесах Константинополя.
Publius Vergilius Maro
Ex epos "Georgica" Octaviano:
Dí patrij,\\índi\\gétes,et \\Rómule \\Véstaque\\ máter,
Quáe Tus\\cúm Tiberim[Tiber] \\ét Ro\\mána Pa\\látia \\sérvas,
Húnc sal\\tém ever\\só juve\\ném suc\\cúrrere \\sáeclo
Né prohi\\béte! Sa\\tís jam\\prídem\\ sánguine \\nóstro
Láome\\dónte\\áe lui\\mús per\\júria \\Trójae;
Jámpri\\dém no\\bís cae\\lí te \\régia, \\Cáesar,
Ínvidet,\\ átque[atk] homi\\núm queri\\túr cu\\ráre tri\\úmphos;
Quíppe[kwip] ubi \\fás ver\\súm atque ne[s atkwene] \\fás: tot \\ bélla per\\órbem,
Tám mul\\táe scele\\rúm fa\\cíes, non \\úllus a\\rátro
Dígnus ho\\nós, squa\\lént ab\\dúctis \\árva co\\lónis
Ét cur\\váe rigi\\dúm fal\\cés con\\flántur in\\ énsem.
Hiínc movet \\Éuphra\\tés, il\\línc Ger\\mánia \\béllum;
Víci\\náe, rup\\tís in\\tér se\\ légibus,\\úrbes
Árma fe\\rúnt; sae\\vít to\\tó Mars\\ ímpius \\órbe:
Út, cum \\cárceri\\bús se\\se éffu[z éfu]]\\dére quad\\rígae,
Áddunt\\ ín spati\\a ét[spati\\ét] frus\\trá reti\\nácula \\téndens
Fértur e\\quís au\\ríga neque[nek]\\ áudit\\ cúrrus ha\\bénas.1
(Ex líber prímus de ánno 37/trigémo séptimo/ ab ánnum 36/
trigésimum séxtum/ vérsum ánte Chrístum Nátum)
Публий Вергийлий Марон'
Из эпоса "Георгики"' Октавиану'
Родинам двум к молитве, Рóмула с Вéстой чти, матерь,
Глаз, Этрýсский Тибр зришь с холма Палáтинского' гордо,
Юным перевернуть мир, чтоб бросить в лúки столетьям,
Не отрицайте! Довольно нынче крóвь лить зря нашу,
Пал ведь Лаомедóнт', как клятвопрестýпный вождь Трóи',
Против небес, навек придú к нам, о Цезарь,
Сглáзит, знать, ропот плебéев перед сенáторами' триýмф твой;
Власть у стихá слабá, нечистá, где вóйны да вдóвы,
Совершил злодейств сколько сын приёмный не на поле,
Честь из наград, как сохнут пашни, без земледéльцев,
Серп тяжёлый, кривой, в меч вéщий вдруг превращённый.
Движет Евфрáтом всё, что на боях у гермáнцев;
Знай, сосед, закóн наш — бесправные в градах,
Прáвят войскá; Марс взвоет люто' сúротам жалким:
Мчавшим к свету квадрúги бесполезно из тюрем,
Тайно вновь торжествует запрягавший над властью у лгущих,
Средь вознúц слепнут в бéге, ведь розг не чуют кóни!
(Из первой книги: с 37го по 36 ой год до Рождества Христова)
* * *
В древность предвидевший бéды то пишет, но вóвсе не я.
За все ошибки республика платит её сжирающей короне огня,
В самодержавье идёт без рассудка из-за отчáянья, культ в память гоня,
Кровью у деспотов алчность готова над ней расправой насытить, гния,
Жажду приблизиться к звёздам — проклятью избранного толпóй на трон в свете дня.
Струсит сенат, разбежится от патриотов, носителей хрупких свобод,
Волей рабов с гладиаторами спасителям Рима', не знавшим народ,
Внёс Цицерóн' акт признаний дел самодержца да престол низвергших господ,
Стоит сторонникам Цéзаря' дерзость молвить, сенату — фатальный исход.
Памяти Цезаря, после убийства1 зря Цицерон в солдатнé дал прочесть
К краху республики — завещанье цезариáнское, творил Брýту' месть,
Власть оскверняющему чернь купившего, что забыть заставил: «Царь кто есть!»
Смертью, побóями с уничижéньями насаждай, Гай', вселенски лесть.
Плебс же сестéрциев триста, писалось там, лишь царя восхвалив, мог получить,
С ними сады, дар от Рима, божественным именуя Гáя, брав неба нить
Слов из веков, видно, чуял коварнейший, как скакáла смерть к нему во всю прыть,
Мудро предвидел последствия Юлий: он знал, чем чéрни лихо глаз ослепить.
Труп уж на Фóруме в греческом культе, обожествляя личность, с жертвой сожгли,
Мáрия' внук, Герофил', призывал там чернь к отмщенью, что казалась вдали
От управления городом, восстáла, словно прежде за Спартакá от земли
Чёрной по-дьявольски, тёмные годы не замечаемой под солнцем в пыли.
Республиканцы бежали от черни: так исчезали то Брут, то Цицерон,
Цезариáнцы воззвали к сенату: «К дéмону плéбса бунт зрел со всех сторон!».
За самодержца, но не за тирáна дóблестно вышел бы каждый легион,
Но за призыв к тирании и сам уже Герофил на казнь свыше обречён.
Из Октáвия, Антóния и Лепида2 в столице Второй триумвират',
Чьи повеленья всесильны, не может сопротивляться уж трéснувший сенат?
Нáчались в Риме репрессии: все друг друга продать за мелочь норовят,
Вот Цицерон обезглавлен, да в Рим его головá привезена для наград.
Августом цáрственным через пятнадцать лет3 по наследию будь, Октавиан,
Ибо народ захотел жить в бесправьи, пéстуя самообман.
Нынче российские гóловы, с плеч слететь чтоб, падут к палачý ниц: «Правь, тиран,
Новый наш вождь всех времён да народов в крах холóпских страх стран».
——————————
1 44 год до новой эры; 2 Второй триумвират *; 3 29 год до новой эры.
[úлеос, úлеос, úлеос
гхену имúн о пáнтон анэхóменос
кэ пáнтас экдзехóменос. ]
Благостный, благостный, благостный,
будь ты уж и нам, всяким, всевзирающим
и каждых принимающим.
(Ромáн Сладкопéвец')
(середина VI cтолетья от Рождества Христова)
На закате эпохи
Град Константина', богатств клад, дней семь крестоносцы кромсали,
Глуп император-предатель в бегáх, долг вернут, принц в опале!
Фóрумам трём Византии' из стáтуй — не быть! В идеале
Тёмной Европы смотрелись те, как грех с папско-римской морали.
Там золотые скульптуры на части рубили сначала,
В храмах полотна икóн сдирал нож, но глазáм было мало,
С площади каждой и башен, вонзя в умы змеи жало,
Их драгоценности варварски чернь для себя воровала.
Сто пятьдесят лет владели войска латинян Царегрáдом',
Восемь веков неподступным с жарким предсмертным распадом!
Но мусульмане из страха пред Ним звать Царьград стали адом,
В веке пятнадцатом в ночь надругались над крéстным обрядом.
В бывшей древнéйшей державе от дрязг да интриг царедвóрцев
Смотрят теперь минареты в акрополь времён чудотворцев...
Греки, сирийцы и áфры «За» иль «Против» иконобóрцев?
Вера арабская тех не страшит, как Россию месть горцев.
Третьего Рима в Кремле власть горит к Византии' спуститься!
Знать, коль Третьяковых дары в безвластьи, к нам войн колесница
Мчится, как турки в Стамбул, не китайских Ичкерий столица
Нынче Москва! Русь, проснись, возрожденьям темница
И нищета ты светил, чей восход аль закат? И небылица —
Рабской Эллáде град вселенский вернуть... Ведь искрится
Память под страхом с надеждой людской на счастливые лица
В Райской России, куда, как в Эдéм, русский сердцем стремится.
Позорный Антитриум по "Триумфу"
Квинта Горация Флакка
(вольный перевод «Триумфа»
с современными персонажами)
Уж хватит зéмлям русским прежних козней,
в грех град метнул гнев Бога, ведь, знать, крáсна
десница кровью, — «Ты кинь копьё в небо», —
мстит ужас в грáдах.
В ужасе люду тяжко не вернуться
к демону, монстру вновь жечь нас за ропот,
жалких культ Ленина у быдла манит высью
зрить власть с вершин гор,
рыбою народа массы липнут к силе —
знак, и, что трон вождя был голубиным,
а властью страха чтоб, вспрыгнув, умчаться
по стéпи ланью.
Увидим реку Москву мы, брег правый –
кремлёвский, теченью мятежной волей,
плыть по грязи к монументам царским
за новым храмом.
К крóви лжепатриоты призывают,
слышим клич мщенья; блудных берег левый,
ты — лишь обманы, идол твой против.
То — два супруга!
Средь гражданских войн рёв металла слышен:
насильно в Грозном буйство усмирили?
Осознанье бойни молодцев, как жертву,
не многим в горечь.
Чем мóлят Бога при-смерти народы
о сильной власти? Просьбой: «Мы устали,
простые люди, хватит нам в муке слушать
о правде сказки?»
Кто ждут во искупленье счастья — козней
идейных, тебя искренне возвысят:
тучи на дýши враз одеть заставят,
культа звёзд поклонник,
Если ты верен, твой избранник жалок,
ворон зло только кружится над добычей,
коль ты б засеял семя, то потомок
пред тобой дрожал бы
вечно; очень долго игр свобода длится
мор, и, как помощь потёртым каскам,
острый нож диких окроплён свежей кровью,
вражья дружба!
Мир.., молодой зверь-диктатор, иди жечь,
тучи не крылья, о, без счёта казни,
сын красных власти, выжить спосóбной,
пáртии мститель.
...Об адамáнтовых учили гранях,
о стенах из огня, о кривизне
пространства: тот незнаемый предел,
что отделяет ум земной от Бога,
есть наше невниманье. Когда б
нам захотелось всей волею — тотчас
открылось бы, как близок Бог...
(Поэт Сергей Сергеевич Авéринцев'. Из его «Духовных стихов» 21 ноября 1998 года)
Сонет академику Сергею Сергеевичу Аверинцеву
Живому классику пишу, он окрылил мой дух,
В моих ничтóжнейших стихах, с кем столь не близкий я.
Прочесть по-новому писанья византийские
Вулкан с космическим умом свет нёс1 на русский слух.
Двадцатый век в лесу потерь был к Царегрáду' глух
Без мудрых книг его про жизни кесарийские.
Наследья, возродитесь в высшем иске дня
Сегодняшнего, коль на них — взгляд из вчера потух.
Дар в Библиотéкаре российском Анастáсии'
Дверь отворил в жизнь непревзойдённой Кáссии'
Из строк Авéринцева в данной ипостаси... и
Страшусь не так воспеть я восхищения
Им, академиком в поэте с мозгом гения,
Русь, отразит чей мир в векáх большой поэт в строфé, не я.
«Si, égo plus quam féci fácere non póssum»
«Víta moriórum in memória vivórum est»
«Dum spíro, scríbo: ««Lex hóminem est rex»»,
ómnes mortáles laudáre óbtant».
«Да, я сотворил больше, чем когда уже либо»,
«Жизнь мёртвых в памяти живых, как встать»,
«Пока дышу, пишу: ««Ведь людской закон — царь!»
«Всем смертным хочется жить хвалимыми».
«Бойтесь своей мечты, она сбывается порой»
(Сокрáт')
Как в детском сне, шёл средь заснéженных волшебных гор,
Где ветер пыл мой вёл: в признании небо постичь.
Зрить птицей жаждал я, взлетáющим, звёздный простор.
Рад райским утром с востóрженностью к солнцу взлететь.
Я молод, принца ждёт искреннего сéрдца судьба!
(Да, в детстве-сказке доля правд из космоса есть.)
Я ровно взвился, но боль чувствую, скрежет в висках,
И в трансе быстро упасть вижу: крутится жалко мечта
Над серой крýчей из скал в ошеломлённых глазах.
И холод адский метит кинуть лишь предсмертно в дрожь.
Я на мгновенье на надежде открываю свет.
С бéздною он из-под осознанья стал на себя не похож.
И камнем я ринулся с ускореньем к смерти вниз,
Не мог там даже удержаться, где всегда я жил.
Страсть-дух сгубил восторгов óтроческих не каприз!
О люди, бойтесь вы свершения благóй мечты,
Всё может в жизни сбыться празднично, как никогда,
Но от слепящей глаз — повéрившему — красоты...
* * *
Ánte mar' \\ét ter\\rás et, \\quód tegit \\ómnia, \\cáelum
únus e\\rát to\\tó na\\túrae \\vúltus in \\órbe,
quém di\\xére Cha\\ós, rudis \\índi\\géstaque \\móles,
néc quic\\quám nisi \\póndus i\\nérs con\\géstaqu' e\\ódem
nón bene \\júncta\\rúm dis\\córdia \\sémina \\rérum.
Núllus ad\\húc mun\\dó prae\\bébat \\lúmina \\Títan,
néc nova \\créscen\\dó repa\\rábat \\córnua1 \\Phóebe,
néc cir\\cúmfu\\só pen\\débat in \\áëre \\téllus
pónderi\\bús lib\\ráta su\\ís, nec \\brácchia \\lóngo
márgine \\térra\\rúm por\\réxerat \\Ámphit\\ríte:
Quáque fu\\ít tellus, \\íllic et \\póntus et \\áër.
Síc erat \\ínstabi\\lís tel\\lús, in\\nábilis \\únda,
lúcis e\\géns a\\ér. Nul\\lí sua \\fórma ma\\nébat,
ábsta\\bátqu' ali\\ís ali\\úd, quia \\córpor' in \\úno
frígida \\púgna\\bát cali\\dís, hu\\méntia \\síctis,
mólia \\cúm du\\rís, sine \\pónder' ha\\béntia \\ póndus.
(Chaos ex «Metamórphoseón» Ovídii)
* * *
До моря, суш и земель, до всего, небеса чем движет,
знать, был тогда у природы лик один лишь в круге.
От Хáоса царство из скал в беспорядке, где грубость;
не сжатость громом грузно враз накопилась, как нечто,
не добро семя вещей всех из разладов рождалось.
До тех пор мир хмуро озарялся не Титáном',
не вновь растущим к созданию лун рогом-Фéбом',
не как шар, чахло в пространстве над миром единство
грузностью своей с горизонтом, не рукой могучей
грани Земли не вписала когда Амфитрúта',
где отступить тверди, там воздуху взмыть и всплыть водам.
Бой в нестабильности, чтоб взойти тверди, к волненью и водам,
воздуху без света, что не свою форму изменят.
В царстве помех у одного другим так, как всецелостность в единстве,
всюду тепло в бой шло с холодом, как сухой всякий с мокрым,
мягкое всё с жёстким, биться гнал вес с невесомости властью.
(Хаос из «Метаморфóз'» Овúдия')
Предисловие к сонетному подсознанию-венку
Свет орáнжевый в галерéе тьмы;
В прошло-будущем, сном одновремéнны:
Разумы нутрóм, коль в Раю нетленны,
На единстве: «Мы»,
Всей Вселенной цивилизаций страны
В мыслях космосом цельной зрит душа,
Из светящихся дум нам, не спеша,
Звёзды слились в храмы.
Огненно звучáт тóки всех симфоний,
Грешных и тогда дар уносит ад?
Я не человек уж в лесý гармоний.
Люд — гул какофóний,
Из других планет шанс — очиститься,
Коль душе Земля — спад, бессмыслица.
1
Что ненужен мир мой, пóнял, уходя,
«А прорóком Земли я чтоб был плохим!»—
«Fálsus útinám ut térrae vátes sim!»—[«Фáльсус утинáм ут тéррай вáтес сúм»]
В зимний плач дождя.
Здесь замёрз не я, жёлтый луч, кружа?
В разных к истине плóскостях летим.
На идеях жертв заиграй свой гимн,
Время без грошá.
Шлёт скромный свет к зéмлям вечных мест
«Есть в простых словáх правда!» — древний крест, —
«Veritátis símplex óratío ést!» — [«Веритáтис сúмплекс óратúо эст»]
Разность чувств поймёт,
Крутит, как игрý, сон-водоворот.
Не один пройду рéку смерти вброд.
2
Не один пройду рéку смерти вброд.
По враждé у вер, скрытный адский дух.
Защитит женý муж: одно из двух.
Тянет к вóйнам сброд.
Трёх мерил один для людей восход.
Ведь «Букóлик» ' стих, как словáм пастух,
Знак, исток времён, смéрти вéщей слух:
Лет двух тысяч ход.
Дарство, о зигзаг Хинаяны', мучь.
Мрачно пал Тибéт, мхом в ветрáх порос,
А, пещеры скал, откровений луч
В сталактитах слёз.
О Нирвáны' зов на руинах круч.
Сердцу вóрох снов груз в Сансáру' нёс?
3
Сердцу ворох снов груз в Сансару нёс...
Рáдуги цветов, третий глаз, пожар,
Сном скройте ума, как пьём мёд-нектар
С дикостей Рок-звёзд.
В скрéжете у зла — мыслью в Землю врос
Грех божеств, ядрó, в магме плáзмы пар,
Спóра кончит цикл в перемен разгар
Бо-г, Аллах, Христос,
Будды Шáмбалы' — чистка Страшный суд.
Рабства культов, злость серо люд растил.
За грехи воздаст! В Боге те спадут,
Встанут из могил
Догмы их вершин, как загнивший труп,
Чтоб не дать взлететь ввысь, на зов светил.
4
Чтоб не дать взлететь ввысь, на зов светил,
Веры вторят, что Бог грéшников низвéрг,
Нам Бетхóвен путь в космос подарил
В Просвещенья век.
Музыка небéс вне земных мерил,
Духом красоты одержал он верх,
Если б масс болван вечности б не мстил,
Ад бы, Рок померк!
Дульсинея, ты — вечное кольцо,
Дон Кихота миф! Тот к преддверью лишь
В целый мир! О жизнь, жертвы то лицó
Знай, а глас услышь!
Антиразума бьётся жизнь-яйцо,
Но иглá падёт в кров одной из ниш.
5
Но игла падёт в кров одной из ниш.
Стен глазами — иск, шлёт из выгод сила,
Ею правит, в чём прáзднично скрутила.
В ночь ты что молчишь,
Лик глупцá? Назад юность возвратишь?
Смерть любви мой дух в дýрня превратила.
Песня никому! Чувств души могила —
Со злат дéвки, мы ж,
Юноши-слепцы, верим в блажь-мечту!
Возраст нежный мне! Десять лет лишь сжечь?
То девиц сведýт старцы в пустотý
«При пожатьи плеч»1.
Я голодных снов мыслей жру бурдý
Жизнь, хочу, назад ты чтоб стала течь.
6
Жизнь, хочу, назад ты чтоб стала течь.
Пусть матéрия как бессмыслица,
Где и не взлететь, чтоб не крыситься
На абстрактность — речь.
Я поднял потóк, из искр мыслей хáос.
Тайны высших душ к возвращенью свистом
Мне закрыли в смерть óкна искренне
В жизнь, на пáузу.
Стáями тенéй прáво выбора,
За бессмысленность форм времён арены
Сердце волю снов выиграло,
Раздувая вены.
Дéвочка тогдá пáльцем тыкала:
В звёзд небéс фонарь, глаз легéнд Сирéны.
7
В звёзд небéс фонарь, глаз легéнд Сирéны?
Колесо времён ставит опыты:
Знают ли урок жизни — манекены,
Биорóботы.
Чёрно-белых душ жмётся скóпище
На разбóрке жертв в пятипалых гáдах,
Норм конфликты — жизнь чудовища
Прáво-виноватых.
Миллиардами под свист в дýдочку
Бились каждый век зверски в стéну лбом,
Вместо мыслей зря лéпят дурочку
В вéрах древних сном.
Догм ты, люд, улóв не на ýдочку?
Образ выдумав, стал его рабом.
8
Образ выдумав, стал его рабом.
А винт-лестница тянет к чердаку,
Только в даль мой взгляд на руку врагу.
Коль планета — дом.
Инопланетян я — на упыт тля,
Лезу к блёсткам на каждом уж шагэ:
В гравитации, и как раб, бегу;
Но взлечу, Земля!
Чердак, где дверь, я пусть не достиг!
Тучи уж и над крышей не висят.
Биоток увёл злобных бурь заряд.
Синий божий лик.
Я, взлетающий, знай, он жжёт хотя.
Ненужен мир мой, понял, уходя...
Ушедшему в 35и летнем возрасте к космосу,
к Музам Эльдбру Кайдaни
Поэт-историк жаждал жить, но знал, что умирал.
В сознаньи в свой предсмертный час сказал: «Я умираю».
Он был спокоен, глядя внутрь миров, в звёзд идеал.
Смеясь, он жил! Вот миг... дух мчится через трансы к раю.
Крушa богатый миром мозг — шквал, из бездн океан,
Чьё мужество — бесценный шар для ангелов Вселенной,
Не душу, только тело, рак бессильно взял в капкан.
Спасеньем смерть за ним вошла — покинуть мир, прах тленный.
Он необычный, как и всякий, кто перешагнул
Шкалу из рабства созданной ребли в отраженьи,
Трёхмйрность правил, что лишь жаждет прежних культов гул,
Проклятье серых будней на всепризнанном скольжйньи.
Ему земные склоки — просто пыль, тот вихрь уснэл
В стихй-раздумьи неба чистоты во всепрощеньи.
* * *
В человечестве мир отношений
обречён на провал,
как пока не увядший и ещё не жёлтый
лист на распутьи
души и зверского мира,
где счастье — нимф лира.
«Ensiémplo de quándo1 la tiérra bramáva
«Assý ffué que la tiérra començó a bramár:
» Estáva tan fyncháda que quería quebrár,
» A cuántos lo oýan2 podía mal espantár
» Cómo duéña en párto començós a cuytár.
» La génte, que bramídos a tan grándes oýa,
» Coydávan3 éra preñáda: atánto se dolía:
» Penssavan que gran sierpe o béstia pariría,
» Que a tódo el múndo conbrí e estragaría...» ».
(España, el siglo XIV)
(Johán Ruýs, arcipreste de Hita)
«Пример, когда вся земля клокотала
«Зрить пришлось мне, как земля прънялась клокотать,
» Влюблённая в себя, с желаньем всё разрушать,
» Лишь того, кто гул слышал, она могла напугать,
» Как хозяйка рода злых начал, в ведьме не мать,
» И люди, что угрозу преиспóдней слыхáли,
» Считали: с болью безмерной содрогнулись дáли,
» Казалось, что змею, аль бестию они рожали,
»Что закроет весь мир зло это, как в самом начале. »
(Испания, XIV век)
(Хоáн Руúс, архиепúскоп úтский)
__________________
1/kvаndo/qu-/kv/ [кв]
2/oуan/oy-/oi/ [ои]
3/koidаvan/-/oi/ [ои]
«Остановите Землю, и я сойду»
(Шопенгáуэр')
(Впечатление от фильма Андрея Тарковского' «Ностальгия»)
Остановите Землю, и ... И я сойду!
Я спасу вас! На мне ставите вы многозначительный крест,
Остановите Землю! Ведь я себя сожгу! Я сойду на её полном ходу.
Я не прошёл со свечой через бассейн. Это мой прощальный протест.
Я убеждаюсь в дыханьи безвременья который раз,
Что сегодняшний день — враг реальностям всех нереальных идей,
Тех идей, что всегда задним числом выжимают из нас
Под предлогом скрытых идиотами дней.
И так мы, решая ряд важнейших мировых проблем,
Преодолеваем вымышленные препятствия на нашем пути,
Как ни странно, эта мысль понятна абсолютно всем,
Кому не надо нóшу на горбу нести.
Мы кричим: «Землю ведёт грандиозный прогресс»,
Не осознавая, что прогресс отношений Ещё, а может, Уже двулик,
Когда теряем к свéтлой жизни живой интерес,
С годами начинаем считать, что зашли в тупик.
Вот так, почти не двигаясь с мéста, буксует Земля.
Так остановите её на мгновенье. Ностальгия,.. и я сойду!
Для чего и зачем мне последние силы тратить зря?
Для чего накликать на вас и на себя бедý?
Ведь в этой абстрактно зеркальной беде
Будет невинно в массе жить и моя винá.
Нет, лучше я пойду по другому, придуманному мной пути.
Вне Земли я умру, но такая смерть мне не страшнá,
Мне страшнéе в нóгу со всем миром идти.
Остановите Землю и я сойду...
Путь избранным
В касте, призвано из древа, поражает мир вокруг,
Манит внутренним воззваньем да талантом: «О, мой друг!».
В подсознаниях хватает взглядом, то в пожатьях рук
Он, как царь, в друзей вселяет потерять себя испуг.
К фараонам те потомки у рабов от тьмы колен.
Побеждая, разделяет брат друзей для перемен.
У людей, где нет той власти, нрав берёт доверье в плен,
Чем любовь к себе вжигает в сердце голосом сирен.
Личность он красиво душит, в уши льёт слепую сласть,
За глаза толпу толкая показать у тигра пасть.
Зависть к пустоте он будит, в пустоту чтоб не упасть,
Сам он словно в состраданьях тщетно прячет беса страсть.
У актёров да поэтов он расправил свой шатёр,
Кто не данной касты отпрыск, тому он разжёг костёр
Для сожжения надежды, желчно — каверзник хитёр,
Многим избранным за Музу' крылья-культы распростёр.
Меж звёзд двух: Лопе де Вéги' и Сервáнтеса — стена.
Лопе касту деспот принял, жизнь Сервантеса — война.
Ночь душéний Саавéдры на иные времена —
До восхода не успела удержать творца у дна.
В чёрной магии он топит и меня, заткнувши рот,
В сплетнях с хóхотом вампира, на меня повёл народ,
А не даст сказать ни слова: языки да стих не в счёт,
Недостоин спеть с элитой я, творец своих невзгод.
Важен, мол, теперь Овидий, как зонт рыбе во прудý,
Зря Сервантеса коснулся я себе лишь на беду.
Из галáктик у Вселенной, жертвами в земном аду
Здесь, знать, иль в потусторóннем свете я ему ищу узду.
Солнце Гéлиоса', к нóчи Землю погрузи во тьму,
Инквизитор и Джордáно' к идеалу одному
Рвутся из несовершéнства, я же, смертный, не пойму,
Как в дракона обращусь я, вожжи брать мне ни к чему.
Горе нынешнего Иерусалима
Слыл он символом у евреев тридцать
В странствиях веков, в вечности молиться,
Чтоб как с древности ныне воплотиться
Теперь не небылице.
Древняя стена нам напомнит горе
Изгнанных страдать далеко за море
Иудеев в неистовом позоре,
Скорбит без слов в укоре:
Не понять слепцам, что страна их стала,
Как в года Шломó! Шесть лучей зерцало
Мудрого народа, чья судьба взалкала
Всю горечь идеала.
Дар Израиль — лик — Иерусалима,
Иудейским став, несоизмеримо,
Как град не один, с крыльев Серафима
У нас в сердцах любимо
Должен засверкать, ни как мрак в помоях,
Словно край чужой в ненавистных строях,
Где, как уберут, сразу срут в героях,
То не рабы ль в изгоях?
Пусть, где чтут Танáх, гаже чем повсюду?!
Как смрад объяснить помнящим Иуду?!
Под бэйт-кнéссетом на отбросов груду
Смотреть, не веря чуду?!
Три круга перевоплощений сквозь измерения
Жизнь цéльна у неоргáник до огнéй звёзд без конца
В метагалактиках сверхразумных творений отца,
Разума всех ответвлений вне вер земного глупца,
С антиразýмностью зло — в статичности мрак без лицá.
Лишь роком кáрмы даётся избранным власть над Землёй,
То деньги с ними бушуют призрачно в холод да в зной,
Чьи жертвы — дýши, как тени, связанные не петлёй,
От царствий кто не ослепнет, а кто вольёт в сердце гной,
Но кто-то гибнет в таланте Мóцартом, знать, почему?
Ведь горе с желчью Сальéри — посланы с Чрева ему,
С праздника более страшным: свéргнутого в жизнь-тюрьму,
Чтоб не иметь, а к безумству жаждать: «Сквозь ад отниму!»
Три круга в нас, и вот Первый: мáтери Чрево страстéй,
Где нужно время и форму ещё заслужить у ней,
Чтоб эмбриóном пройти все фазы в игре из людéй
И быть творцом аль царём, не тенью — с одним из путей.
На выбор дан круг Второй: состариться и умереть,
А в Третий мир окунуться вечностью Разума ведь,
Где в Абсолюте единство — культом не пойманных в сеть,
Чтоб развиваться безгрешным без догм повéрий впредь.
Еx «Metamórphoseón» Phaethón
Út ve\\ró sum\\mó des\\péxit ab\\ áethere \\térras
ínfe\\líx Phae\\tón peni\\tús peni\\túsque ja\\céntes,
pálluit1 \\ét subi\\tó genua \\íntremu\\ére ti\\móre,
súntque ocu[súntkw-oku\\lís teneb\\ráe per \\tántum \\lúmen ob\\órtae,
ét jam\\ mállet e\\quós nun\\quám teti\\gísse pa\\térnos...
Quíd faci\\át? Mul\\túm cae\\lí post \\térga re\\líctum,
ánte ocu[ant-oku]\\lós plus \\ést. Ani\\mó me\\rítur ut\\rúmque,
ét modo,\\ quós il\\lí fa\\túm con\\tíngere \\nón est,
próspicit\\ ócca\\sús, in\\térdum \\réspicit \\órtus,
quídque agat[kwídkw-agat]\\ ígna\\rús stupet,\\ ét nec\\ fréna re\\míttit,
néc reti\\nére va\\lét, nec \\nómina \\nóvit e\\quórum.
Spársa quoque [sparsa-kwokw]\\ ín vari\\ó pas\\sím mi\\rácula \\ cáelo —
vásta\\rú mque vi\\dét trepi\\dús simu\\lácra fe\\rárum.
(Ovídius)
________________
1ui — [ви]
Из «Метаморфóз '» Фаэтóнт '
Как копью с гор пасть, метнул от огнéй взор на землю,
изнутрú Фаэтонт и духовно разбился так горько,
с бледным лицом сам, от ужаса поступью дрогнул, смертный будто,
взорами шарил во мраке, свет ужасно глаз резал,
но зарёкся уж впредь коней он отцовских не трогать.
Что натворил? Неба бездны за спиной оставались,
Мир пред глазами встал. А ждёт дух награды иль мéры
силы запретной за то, что коснулся, уже смерть,
случай предвидел и, как на восток с тоской взглянет,
то, что беспечность дарит, сбúв пыл вдруг, перевернётся,
краха не предотвратить, не именем звать коня новым.
С пламенем пёстрое диво, и пестреть куда небу,
зрит вдали небосвод он, дрожа от тревоги, где звери.
(Овúдий)
* * *
Бегают люди. Смотрите, у них нет лица. Нет, оно есть, но только одно на всех. Кто-то спал с моей любимой: «Ха-ха!». Глаза. Красный фон: «Ха-ха!». Я взлетел. Я взлетел! И сразу ощутил, что в руках моих власть, что я стал полубогом. Торжествуя, я смотрел вниз. Сколько красок. ЧЕЛОВЕК, ВЫЯСНЯЮЩИЙ: ПРАВ-ВИНОВАТ, никогда не поймёт, что он не есть ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ.
Жёлтые абажуры. И тогда придёт Мессия. Падаю вниз. Где я? Не помню. Гляньте на звёзды внутрь. Они светятся, не мерцая. Вон, одну мерцающую видите? Я её вижу глазами, затылком, лицом. Целую воздух. Звездá. Красная звезда. Постепенно она приближается. За секунды миллиардом мыслей парализует кору головного мозга. О, как я хочу покинуть — в транс — несовершенный мир отношений ... Мозг первобытный мой.
Зависимость: ПЛЮС и МИНУС, пропорциональные БОГУ и ДЬЯВОЛУ: НУКЛОНЫ, но также ЭЛЕКТРОНЫ. Электронов нет. Но есть облакá. Может быть, ВСЕЛЕННЫЕ в НЕЙТРОНЕ, как НЕЙТРОНЫ и во ВСЕЛЕННОЙ, где угол света, скорости триста тысяч километров в секунду за таким же третьим прямым углом вдруг превратится в гигантский трём нашим измерениям неприсущий нуль.
ПЛЮС. Цвета рвутся навстречу. Протягивают руки. Смешиваются. Сливаются в серо-буро-малиновый посмертный цвет.
_____________________
1 [Фаэтонт] [ т ] в конце слова по-русски читается (из Латинско-русского словаря И.Х.
Дворецкого, около 50 000 слов, Москва, издательство «Русский язык», 1976 год, стр. 763).
* * *
О Прометéй', к скале прикованный за подаренный смертным огонь,
Зевс, наказав, обрёк нрав титана' на безумную муку бессмертных,
Царь бытия в руках весь Мир держит. Океании плачут: «Не тронь
Честь олимпийцев: страх, свет с вершины, власть, силу безграничную у Первых!».
И друг, кузнец Гефéст', из чьего горна огонь он похитил с зари,
Чтоб обучать рабов днём богов тайнам, сцепил его руки и ноги,
Кто, пусть с добром, сойдя из царств, сердцем жёг под вечер звёзд культы, умри
Ночью! А поутру возродись страдать от новых вер, как их пророки.
В нас ведь Христос, Аллах, луч Ягхве да мантры Кришны — в огнях потолок —
Не к торжеству ли зол плач? А Зевс в обрядах предков, о, беспрекословность
Дух ослеплять! Кто жаждал в рай попасть, Гермéсу' подражал, знает Бог,
Жёг языком врагов, как Прометей, печень чью орёл рвал за «греховность».
* * *
Глаз космоса взывает к вере как знамéние крест-дар!
Дух-взóрванность не верит в счастье, коль помнится пожар,
Треск гóрестных чувств, тонкость всуе, как тягостный кошмар.
Я прóклятый сном грешных предков. Чей будущий удар?
Всё, молодость, взлёт канет в Лéту, величье красоты,
Льёшь чувственно ты мысли в образ с надеждой из воды,
Жизнь зáрева, лишь струйка страсти, ключ из пустоты...
Свет, мистика, да будет чудо с любовью без вражды!
Бог милует, боль душит сердце и чистит мой Астрáл,
Он рýшится, мне гасит разум за то, что оплевáл
Мне радугу грех тела, слёзы, где нежность он искал,
Что в пáмяти звёзд: сила первых грёз как свéточ-мадригáл!
______________________
1 Персонажи из мифических образов драматургии Эсхила' из пьесы «Прометей Прикованный».
РОЗА
— Ибо ты пока слишком мал, мой мотылёк,
Мне же великая любовь судьбóю суждена,
А ты до этого ещё так бесконечно далёк,
Что вся твоя любовь мне просто смешна.
Ведь меня сам человек поставит к себе на стол,
Кроме него, никто не имеет прáва мною дышать.
Ты не по зубам себе, мальчик, добычу нашёл,
Уже если ты всё хочешь знать...
Скоро настал час, когда роза навéки прогналá мотылькá;
Она будет ждать достойного кавалера хоть век.
Настолько расцветающей розы любовь глубока,
Что поймёт её только сам человек.
Вот сам человек хочет сорвать влюблённый бутон,
Да, он с достоинством розу за стебель берёт.
Роза чувствует боль, шепча: «Это он, это он ...» —...
Стебель ей и душу рвет.
Три дня и три ночи колючая розочка, полная сил,
Наслаждала ненасытно хищный человеческий дух.
Но вот её аромат с пьянящими уж чáрами остыл,
Да пламень горячий потух.
А человек, проведя с уставшим цветком третью ночь,
Повéдал, что ради забавы он розы бутон сорвал,
Вот на заре он выбросил погибшую розочку прочь,
Чтоб цветок ему рвать другие цветы не мешал.
Непостижимый рок судьбы
Я видел, как в слепой пел голос óперный, просила
Так милостыню талантом редким, ведь чья сила
Отвержена под нищетóй; мерила
Всех талантов, cроднившись с пустотóй, жизнь хоронила.
Где жалким да бездарным кáста дáрит часто слáву,
Век в разных стéпенях владеют ею не по прáву,
От высших вниз проходит к обречённым на расправу,
По жизни, как змеёй, несёт спасенье аль отраву.
В ней с неба дар не рвался вверх, душа, что с гор ручей,
От детства всё струилась до седин в ночи очéй,
Не знавших белый свет, до подаяния речей.
Я мог бы спутать с записью на плёнке голос чей.
Истоки «Утешения философией» и вечность
Град Рим', как челн с дырявым днищем,
Пятнадцать нам веков назад
В ночь гóтами позорно взят,
В крови рыдал над пепелищем.
Боэций' знал, что он стал нищим,
Как заступился за сенат,
Пред казнью всё ж творил трактат
Про ценности, что в безднах ищем, —
О философии — вне власти
Времён и перемен земных
С непостоянством в ложном счастье
У судьб людей век им больных,
Частичная фортуна в пасти
Растущих жажд щелéй сквозных
Иных желаний: áли славы,
Иль наслаждений, что плоть ждёт,
Или усталость от забавы,
Где страх того, пред кем народ,
В рабах страшащийся расправы,
В безумстве буйств царя добьёт...
Счастливый видит, что Начало —
Сил всех Предвиденье, чем Бог
Продумал всё, а каждый вздох
Ведёт к подобью, как зерцало
Его ВСЕГДА, тех благ искала
Эпоха каждая, ум сох,
Всегда неся переполох,
От недопониманья стало б.
К небес Всевышнему познанью,
Хоть даже через адский путь,
Сквозь ощущенья рвётся каждый,
Грех, в крах наказанный однажды,
Чтобы постигнуть Бога суть,
Шлёт также боль в судьбе к исканью.
Venátio Fortunátus
Epitáphiu servilóris presbýtori
Quiámvis lónga díes brévis hic et hóspita lúx est;
Sóla támen néscit víta béata móri.
Hóc igítur túmulo Servílio cláusus habétur,
Nóbilis et mérito nobilíore pótens.
Ípse palatínam réxit moderátius áulam
Commíssaeque dómus créscere fécit ópes,
Présbyter índe sácer mánsit venerábilis úrbi
Servítioque Déi líbera víta fúit
Órfanus hic pátrem víduae2 solácia3 déflent
Únde mágis caélis gáudia véra ténet.
Bенáнций Фортунáт'
Эпитáфии наиблажéннейшему пресвитеру
Коль длинней бы день был, краток да изменчив чей свет;
Ибо равнодушна жизнь святейшего к смерти.
Сам наиблаженнейший в могиле был здесь похоронен,
Знатен от рождения с целомудренной властью.
Замком — управлял — принца при дворе с умом он,
Возвысить заставил дóма его — влиянья.
Пастырем стал святейшим, граду сохранил он почтенье
И в божьем послушаньи живший свободной жизнью.
Плач здесь у отцов, сирóт, вдов об их кормильце,
Знать, он свыше неба благо правдой держит.
(Вторая половина VI столетья)
___________________
1 2 ui — [ви] 3 ii — [ий]
* * *
К проклятью в пытке ощущался смрад,
В шестом столетьи казнью Рим' объят,
От лангобардских мечей, оставив ад,
Чужим ушёл Венáнций Фортунáт'.
Коль жгли пожары у бродяг былых эпох
Закат поэтов, где последний вздох
Издаст носитель готско-римских крох,
У Муз' искавший в галлах, что даст Бог.
В ночь из последних римских могикан
Нёс миру память из забвенья стран,
В нём меркли: Кар', Овидий', Юлиáн'
Над временем рабов вселенских ран.
Друг-Гéрман' из Парижа жизнь дарил! —
Ему путь ввысь средь смут и Муз могил,
Венанций Фортунат им признан был,
В творце узрел принц красоту светил.
Вот в век пластмассовой души взвой, волк,
Зверь-раб, отвергнув пласт из лет, умолк.
Стих уж ничто!... Мир — от первобытных полк
Увéрит в мифах войн, не взятых в толк.
О варвар голливудских диких драк,
Пьёшь кровь, ведь это троглодитов знак,
Что хуже лангобáрдов кóзней. Мрак:
Лелеять культом не жиренье, рак.
Пусть я никто, мои стихи — не дым,
Не верить в чудо?.. В путь к местам святым!
Где, может быть, закатом огневым
Жизнь дáрит миг под именем моим.
Мои стихи толпа предаст земле,
Но, от зари на огненном крыле
Влетев в мой мир, поймёт меня в золе
Мой Герман Франк1 вдруг в озарённой мгле.
_________________
1 Каждый спонсор книги.
* * *
Át Phaё\\thón1ruti\\lós flam\\má popu\\lánte ca\\píllos
vólvitur \\ ín prae\\céps, lon\\góque per \\ áêra \\ tráctu
fértur, ut \\ ínter\\dúm de \\ cáelo \\ stélla se\\réno,
étsi \\ nón ceci\\dít, potu\\ít ceci\\dísse vi\\dérï .
Quém, procul \\ á patri\\á,di\\vérso \\ máximus \\ órbe
éxcipit \\ Érida\\nús fu\\mántia\\que ábluit \\ óra
Náides \\ Hésperi\\áe trifida fumantia flamma
córpora \\ dánt tumu\\ló, sig\\nánt quoque \\ cármine \\ sáxum:
«Híc situs \\ ést Phaë\\thón, cur\\rús au\\ríga pa\\térni:
quém si \\ nón tenu\\ít, mag\\nís tamen \\ éxcidit \\ áusis».
(«Metamórphoseón» / Ovídius)
* * *
А Фаэтóнт 1 запылал, чей свет в волосáх золотых,
и, закружившись, нёс воздухом в красках шлейфы,
в пропасть он под звездóй летел, чтоб упасть, с небес звёздам
не падéние то, но он пáдал, взирала звезда, как
чуждый от родины ждал вдалú схватить сироту ту
и без начáл Эридáн', омывший края бéлого света.
Нúмфы' Геспéрии' плáменем, дымом, острым трезýбцем,
в склеп прах телесный низвéргли там, где наскáльная надпись:
«Тут погребён Фаэтонт, с ним небéс отца корабль,
хоть всё же разбился, лихо в мир жребий он бросил».
(«Метаморфóзы» / Овúдий)
* * *
Перерождал неорганику сам в себя, как шар-разум,
любил меж Юпитером' да Мáрсом' светом мыслей:
макросознаний жизнь: поток силы, Солнцу — дар в подспорье.
Свершился от искр взрыв. И с бесконечностью всплесков
идей из Вселенной вдохнуть сумел мозг-пульс в Сатýрн,
плазмой наследью пылать! На трёх планетах
любви из цепочек жизнь Фаэтóнт зародил ту, что корни пустила.
В нас воплощён Фаэтонт, посланцем корабль-подарок,
он спас и атлантов, что вечно должны без грехов покинуть Землю.
Кроманьóнцам' воззваньем от звёзд — Райский путь к печали
Атлантиды четырнадцать тысяч лет тому назад
без конфликта с жестокостью щит от зверств создавали
ближе к Богу, чем нынешних души, гнавших к паденьям2 ад.
Зла с добрóм битв бессмысленность часть землян свелá с умá,
превращённых в животных грех-память, что печь, остыла,
сердцу, духу очищенных космос — счастье, Земля — тюрьма.
Мóзгом уж преображённым промедление — могила.
То атлáнты покинули Землю, как врагов, взорвав
цепи цивилизаций, их время замкнули, в море
континент потопив, без зверинств: «виноват иль прав»,
жить вокруг Сатýрна' в кóльцах, созвездьям втóря.
Но Мутáнтами тайно спускаются они сейчас
без вмешательств в бой у тварей потóмков и природы,
в год суда катастрóф, как тех предков, в мир звёзд взять нас,
несмотря на мозг, дары, взгляд, возраст, вéры и народы.
_____________________
1 [Фаэтонт] [т] в конце слова по-русски читается.
2 Большого, единого быть не может физически.
Луч
В молодёжном проснувшемся баре собрáлась толпа,
Там, где рваный голос сожрáл металлических частóт потóк.
Там, где в светомузыке сотрёт все с лица поддáтых суетá,
Марионетками управляет Металл-Рок.
Девушка с цветами из металла ищет пару себе,
Чтобы выбрать бандита гаже, чем мрак, среди парней,
Продать любовь мертвецу в симметричной смешной игре:
Лишь тому, кто в земном аду всех подóнков блатней.
Вот меня на закате дня полосанёт зигзаг фонаря,
Разом куклы заметят все: нестереотипный мой лик:
«В нежном гное утопите быка, козёл живет зря!
Душа не должна жить в этом гаде!» — раздался крик.
— Молю я вас! Не надо! Пусть мою личность убьют! —
Так я закричал, — Я должен под стерео Рок плясать...
Тут же я глохну и слепну, вкусив стереотипа уют,
И подобных себе я принимаюсь с азартом топтать.
* * *
Цивилизáций ритм у техногéнных мóнстров
Подвластен мóзгу первобытного зверья,
Земля взрастила полутвáрей — нас, как остров,
Здесь время нéжит Фаэтонта1' дарство зря.
Власть обезьян у вер слепых в богоподóбья,
Как в синантрóпах, спинным мóзгом давит месть
И ищет оправданья культов у надгробья —
В святынях предков: ход из Тóры, где нас смесь.
И где родишься ты, знать, ту и примешь веру,
Язык, обряд, грех, вкус, дух, музыку, судьбу,
Богатство, бедность, а к злу с добром такую меру,
Какую с детства ты и унесёшь в гробу.
Не спóрьте, о муллá, раввин, священник, лица
Душéвно против лишь того, кто разграничил мир,
Да побуждает в каждом стáне не мириться
С людьми другими, не как «Я», ибо им чýждый «МОЙ» кумир.
Коль бы Владимир-князь не приглашён был прямо
В зал царств, а после в сам святой Софии храм,
То Русь могла бы встать под месяцем ислама,
или католиками пришлóсь бы зваться нам.
_______________
1 [Фаэтонт] [т] в конце слова по-русски читается.
* * *
Скорбь римлян гласит: «Súmmus hómines et non déi» —
[«Сýммус хóминес эт нон дéй» ] —
«Мы люди, не боги». Безвременье у людей,
Как вечность и звёзды, квадрат и круг идей.
Над дарством у памяти и веков и дней.
* * *
Душе моей хотелось ощутить скорость света,
Маг-светило вам подарит святую силу с небес,
Или я танцую в содроганьи от людского бреда,
О, как доказать, что непроходимый лес
Вокруг моей жизни с фиолетовым платьем рабыни,
Чьи реки бегут от рожденья к озёрам смертей,
Когда я мóю лицо безумных чувств, открытых ныне,
Я о детстве забываю да ухожу в бой идей.
Когда я воображаю, я падаю в гигантских глазах нормы гадкой,
Абстракция вот вам командует: «Остановите падающий снег!».
Ведь уснувший час один превращен в лет бездарных десятки
С жаждою улететь в одиноких улыбках смертных рек.
* * *
Тайна древностей старого града,
мудрость памятных надписей в камнях,
ныне вечные ценности Торы —
звёздный час Иудеи цветущей.
Песни песней огонь к Возрожденью
верам трём запылай сном столетий,
чтобы голос еврейский прорезал
ночь народа — молчанье иврита.
Даст кто на растерзанье безумцам
свет, что жаждался да воплотился
кровью именем с таинством Бога
кругом зверского, полого мрака?
Гимнов музыкой в радужном блеске
царствуй нового зарева Богом
Моисея' народа — город,
всепрощающий силой высших.
УТРО
(1)
Утро.
Существа, что покорят мир.
День.
Всемирный потоп.
Вечер.
Человек — вампир.
Ночь.
Пророк.
Утро.
Штамп в стихах.
День.
Миллиард дорог.
Вечер.
Неосознанный прах.
Ночь.
Внезапность, рывок.
Утро.
Слепящее солнце взошло.
День.
Не остывшая кровь.
Вечер.
Лгун. Помело.
Ночь.
Исход-любовь.
(2)
День — ослепляющий пыльной серостью свет.
Ночь — каменный звёздный барак.
День. Ночь. Так целый век.
Надежда: мне знаком опознавательный знак.
Метнулась чья-то тень.
Счастье. Но... как далеко.
Ночь. Утро. Сегодня явится долгожданный мой день.
Вспышка. И опять ничего.
У меня опускаются руки. Но кричу из последних сил:
«Вот последняя преграда. И! Я увижу жизненный рай!
... Наконец-то! Ура! Я победил.
Счастье, нашёл тебя, знай!»
Но вот
я
на ровной площадке. Нет больше каменных стен.
Да, счастье, я рвался к тебе неспроста.
Рай — мираж.
Человек — манекен.
И пустотá,
Пустота,
Пустота.
* * *
Харкает чёрной кровью народов мудрость:
«Тьфу, сегодня оставила треглавая идея
В раскалённой пустыне со змеями, грéя,
Тухлую старость, взрослость и кривую юность!»
Да, русская речь расстреляна жаргоном,
Но в каменного идола последним патроном
Стрельнула гашишем накуренность.
За наркоманом тащится кислый запах.
Лжедезодорантом так мертвечина носы свербит —
В аду; сатана ржет: «Гонорéя, а тут Спид?».
Человечество в дьявольских лапах
Шевелится, шамкает синими губами,
Вспоминает с горькими слезами
Про иго детства в уборных затхлых.
Вечность Микелáнджело Буонаррóти' и жизнь
В скýльпторе художник, взгляд векóв в хромóм поэте
Писал для стен бессмертье. За áлчной властью светской
Восемьдесят девять лет, томясь, жил тéм на свете,
Что миру дал он трёх Муз' рук талант с нежностью детской.
Вот удар в нос да крах чувств в жизнь вживили жало
В шок-жар до предсмертных дум, что и в наше время рéзки.
Жив творца слог, на три вéка испещрён сначала,
Зри, время, в скульптурах да на полотнах грехов всплески.
Два года он, как Лорéнцо' гость, платонизма воплощенье,
Сравнил там и ничтожных вопль, и путь Дáнте', как знаменье.
Кто избран вонзать в искусство жизнь, спасённый от наважденья.
Стыда круг, ты — прекрасных плоть, восторг, верность, очищенье.
Даров клад у Виттории Колóнны' жажда прочтенья
Зажгла им лет на десять очаги умиротворенья.
Песнь Чайке, Ларисе, красавице посвящается,
с сердцем музыканта и поэтессы
Побеждай в себе ты капризную девочку, Лариса, просто,
Загляни в Астрáл свой безгрешною радостью юно и взросло,
Изгоняй огнём ночь заутренней свежестью нежно, не грозно,
Разрубил чародей люд безверием, слабостью глупо, нервозно.
Разжигай костер чувств поленьями искренне, горечь — могила?
Сатана познать дал обидою ненависть, гордость — не сила.
Апогей мечты — взлёт в раздумии внутреннем. Мир ослепила
Красота Сирéны' в сомнениях памяти. Всё жизнь простила.
Океан огня — дух с доступностью к вечности в музыке света,
Пустота сердец — зло, закатами жуткими счастье одето,
Усмири обид взрыв безмерностью тонкости, взором Вселенной,
Идеал добра — ключ к забвению болей всех, ибо боль — тленна.
Бездонна вечность! Есть лишь разночтенья у стихотворенья,
Подарки божьи лишь от звёзд, чьи жженья творят сужденья.
Афродита'— ты! Грусть в отраженьях и небеса дня.
Упал я с коня, ведь шёл призраком, цепью звеня!
Закон рабства
Прóклят Брут' за то, что он нёс свободу
Для рабов слепых, не себе в угоду,
Право выбрать дал срáмному народу,
Не взял вожжи царства!
Если б променял он честь на коварство!
Ненависть изжить есть одно лекарство —
Грозный страх за жизнь перед львиной пастью,
Что льёт кровь со страстью.
Кто Свободу вёл, дьявольской напáстью
Осквернён, увы, как Брут в аду Дáнте'...
Вечно побеждал мéлочный гиганта,
С них рождала жизнь классики мутанта.
Не из-за звёзд, а из-за черных дыр фатальность поэтов
«Únus díes grádus est vítae»
«Sémper obóedias ratióni,
núnquam cupiditátоbus».
«Vívere est cogitáre».
«День один — это шаг жизни»,
«Вечно рассудку подчиняйся ты
и никогда пристрастиям»,
«Жить, то ведь — размышлять».
Как звёзды, красота и уродство в людской жизни многогранны,
И, преломившись, свет срежет в подсознаниях угол тупой.
Коль сердце и совесть чисты, любые изгибы гуманны,
Порою жарко, когда крýжит метель и холодно в зной.
Аскеты предложили: «В чувство вы сыпьте песок старой лопатой»,
Да, странным нищим поэтам свободной любви смысла не имеет ждать.
А на экранах, как издевательство, мужичок, слегка седоватый,
Им жалуется, что везде секс, что, мол, хватит народ развращать.
Аскеты предложили: «В чувство вы сыпьте песок старой лопатой»,
Да, странным нищим поэтам свободной любви смысла не имеет ждать.
А на экранах, как издевательство, мужичок, слегка седоватый,
Им жалуется, что везде секс, что, мол, хватит народ развращать.
Им! Безбородым, мечтающим, гибнущим, как призрачным теням
Ногти грызть нужно, десять лет в стонах ночи дрочить свой член!
Лишь тогда падаль фригидная спустится за растраченным гением,
Чтоб за щетинистую хáрю стащить во мрак насовсем.
Demetriada littera
Néc mírum hoc de homínibus crédere
cum donis ípse temptátus sit et de Abrahám
scriptúra testétur quod Déus
témptavérit cum quam ob ea úsa
et apostólus lóquitur.
Gaudéntes in tribulatióne et
scientes quod tribulatio patiéntiam
operátur patiéntia probatiónem
probátio spem, spés
áutem non confúndit.
Étiam álio lóco,
quis nos separávit a caritáte,
tribulátio án angústia
án persecútio án fámis
án nudítas an perículum
án gládius sic-ut scríptum est,
quía própter te mortificámur
tóta díe aestimáti súmus út oves
occisiónis.
Ét Isáia hújus módi hómines cohortátur.
(Iaerónimus / 400/ quadringentésimus/ annus)
Деметриаде' письмо
Не дúво в это так людям веровать,
дарованием сеúм испытан был и сам Авраáм,
писание свидетельствует, ибо бог
подтвердит; как то в вере востребуется,
и апосотол глаголет.
Радостно в изнемождении и,
мудрые в томлении,
так воспитывается могущество испытанием,
испытание надеждой, надежда
с другой стороны не сбивает с толку.
Так же ведь в другом месте,
что нас разделяло с любовью божьей,
томление к трудностям
к гонению, к голоду,
к обнажённости, к опасности,
к мечу, как было нам предпúсано,
что пред тобой себя губим
почитáемые мы, как агнцы
при умерщвленьи.
И Исáйей подобным образом люд убеждается.
(Иеронúм. ' / 400 год)
A
Что, как Ничто, пред глазами твоими влечёт озлóбленный вихрь?
И это всё, как Ничто, зажжёт огни и утопит в слезáх жизни отказ.
Зря разорваны в клочки и сожжены в сумерках стихи твои,
Ведь Абсолют огня бытия дышит мыслью без фраз, враз
Взмах палочки дирижёра пустит оркестр в пляс,
А жёлтые шарики, ангелы под потолком зала и в крови
К небесам вознесут сознанье, только их позови,
Над прóпастью между жизнью да смертью входящих в экстаз.
Энергетический голод в теле, и холодные мурашки,
И закрытые двери, а на них слайды жёлтых и красных колесниц
Глушат оркестр, душу топят, мне дó смерти страшно:
Грёзы в позорных, сверхосмысленных глазáх заставят пасть ниц
Перед невéдением. Мозг многих людей — подгоревшая каша,
Которую мешают грубые рýки простодýшных тупиц.
Б
Которую мешают грубые руки простодýшных тупиц.
Которую съедает душá с соблазнительным кáйфом,
Эту ложь, кашу-мозг, которую называют Вселенским Рáем,
В геометрических степенях связей пресвятых единиц.
Звенят образы. Встают из забытых веками гробниц
Неудовлетворённые тени, о которых почти ничего не знаем,
Не бойтесь световых голосóв призраков, лишь краем
Уха их токи услышьте, как трели межзвёздных птиц.
Симфония Бéрга слилась с многозвýчием крáсок.
Стар и молод звук мёртвый, но живой.
Глáзом неба кораблям жизни шлёт звёздный разум
Любовь зелёно-жёлтой телепатической волной.
Когда нормальная жизнь гáсит романтику разом,
Тогда тело уносят под землю, душá обретает покой.
B
Тогда тело уносят под Землю, душа обретает покой,
Но сейчас мне уж двадцать три года, вечно я словно бы последний,
Чего бы я ни достиг, я кажусь нищим родственником в передней
Младшим и стáршим брáтьям, сроднённым с пустотóй.
Чёрный свет и яркая мгла вечно меня гонят долóй
Из кáрмы бегства по городам за призрачною фéей,
Которой нет и нé было, перед временем не робéю,
Мне пятнадцать и семьдесят девять лет, скомканных за спиной.
Хватаюсь за каждый выступ при побеге без возврата,
Гашу передние фары. Знакомы капризные ноты: А куда идти?
По булыжникам из окаменевшей крови! Ей так надо!
Приземлённый обыватель! — Бог в страданьях душу хочет спасти,
Когда пляшут в трёх кругáх птицы, ленты и людское стадо,
Крýтится диск; антенну добра, о Боже, ломать прекрати ...
(1993 г.)
* * *
Quí serer' íngenuúm vólet ágrum
Líberat árva priús frúticíbus
Fálce rubós filicémqué resécat
Út nova frúge gravís Céres éat
Dúlcior ést apiúm máge lábor
Sí malus óra priús sápor édat
Grátius ástra nitént, úbi Nótus
Désinit ímbreferós dáre sónos
Lúcifer út tenebrás pépulérit
Púlchra diés roseós ágit équos
Tú quoque fálsa tuéns bóna príus
Íncipe cólla jugó rétrahére
Véra dehínc animúm súbiérint.
(Boétius. Ex “Consolatio
philosóphiae” libri tertii)
* * *
В дéвственном поле кто сеять хочет,
Землю он от сорняков очищает,
Куст ежевики и серп косит скорбно,
Снова Церéра вперёд гонит к жатве.
Сладок губáм сельдерéй в голод горький,
Ведь, то кошмар, растерял вкýс уж люд впрямь,
Звёздный приятен коль гром, если Нóтом
Кóнчены грохоты гроз пред дождями,
Бурю тогда Люцифéр пусть разбудит,
Так в день чудесный вперёд выйдет лошадь,
Так и взгляни на добро лживых раньше,
Стягивать с шéи ярмó чтоб решиться,
Правда поднúмется пусть сразу в дýшу.
(Боэций. Из «Утешéния
философией» книги третьей)
(конец 523 года)
Сонет Мáнлию Северину Боэцию', творцу и учёному, казни 524 года
Римский папа Григорий Первый' через век к слезе восклицал:
«Где теперь наш сенат средь Римлян? В кошмарах Рим' Древний пал!».
Взлёт поэта! Ибо Восток воспел вслух Его вассáл,
Теодóрих' — Боэцию с плеч срубить гóлову приказал:
За восторг столицей Византии'. В жутких бывших дворцах —
Римских светил казнь! А мрут на Муз' надежды в чутких сердцáх:
В латинских трудах Боэция — то варвар в средних векáх
Аристóтеля' во мраке сумел узнать, держа в руках.
К Теодóриху прéжнему мёртвой рыбы головой
К нашей смертности — Cиммáх', творца зять с искренней душой
Над ухóй вознёсся, чтоб скорбно позвать за собой.
Вскоре умер в безумстве Он, Теодóрих, грустно с мольбой.
Две личности... Поэт.., с кем полководец — вéщей судьбóй
Узел страшный сплетает у жизни смертью — грехóм немой.
Евлóгий и Даниил из преданий Византии
Жил Евлогий-камнесéчец, пóтом зá день зарабáтывал керáтий,
Так всегда он вечерами с пылом беднякá за стол голодных
Всех скитальцев бескорыстный — сéрдцем на ночлег звал в кров к себе, как братьев,
Вдруг бездумно Даниил стал, как за святых да богоугóдных,
За Евлóгия ручáться, и в день хмурый клад в скалé того богатым
Сделал, свéточ пусть во имя божье тратит всё для блага бедных.
Имя Бога предрекáло: «Пóмни, что ему богатство с властью адом
Обернётся, с чем померкнет луч добра без слёз в делах победных».
С драгоценностями да при злате уж в Константинóполе Евлогий,
Позабыл о давних скорбях, гонит Даниила в шею прочь вон
От Египетского дома: «Ты мне тут к позору, жалкий раб убогий,
Поп пресвитор града Скита, у Епáрхий близок мне царя трон!».
И лишь избранно безгрешным от рождения богатства — не кончина,
Кто-то с детства до смерти чист, словно ключ для родников хрустальных,
Да кому-то душу очищает с бедствий слёз в страданиях кручина,
Как везенье превратит сердца слепцов в рабов грехов астральных.
Даниилу стало жаль евлогиеву душу; о прощеньи старец
Принялся молиться Богу, чтоб не дать пропасть ей средь жертв аду.
Заступился за добро, — тем хищнику он в пасть засунул палец,
Умолял святой Евлогия судьбу падением спасти в награду.
Сила неба: мирозданьем кару дарит Даниилу во сне судном —
За бездумные поступки плетью принимая наказанье,
Порученье снял: и к заговорщикам пришёл Евлогий ко дню смуты.
Василевс тот бунт разбил, тут же Евлогий в рабстве у скитанья
Всё отдал, лишь убежать бы, возвратясь туда, где жил, свой крест таская,
Да сказал друзьям, что к Богу шёл всё по пустыне Иудеи,
А искать клад продолжал, но тщетно. Даниил, про зло не вспоминая,
Ведал, что к себе люд вновь звал, молвил: «Брось ты детские затеи».
* * *
Пускай из-под пальцев Ваших зажжётся музыка цветами,
Которых нет в радуге, а сердцу нарисуют они узор,
Чтоб, как с композитором, Бог с Вами завёл разговор,
Будьте такой, какой видеть себя захотите Вы сами.
Пусть классика с модернизмом вечно так парят над Вами;
Как взлёт мысли и бездна дух окрыляют с вершин скалистых гор,
Так же и Вы запишите, о чем поёт в Вашей душе хор
Чувств, что несётся ночью в медитации над городами.
Вы крыльям порадуйтесь, будто восторженный нежный ребёнок,
Пускай панорама созвездий Вам укажет Ваш путь,
Вы поверьте лишь, что Ваш Божий дар так романтичен и тонок,
Как рисунок стиха. То в музыке свет. Ему нельзя уснуть.
Госпожа, поймите, нынче лебедь — и гадкий утёнок.
Вы же профессионал. Верьте в себя. Дышите в полную грудь.
* * *
Спускаются, так закрываются, горящие цветáми, осенние
Вечерá.
И остывают зá день нагретые крыши.
На город не ложится звёздный покой.
Всегда летит Завтра на смену Вчера,
Не простятся даже пусть солнце с луной.
Спускаются, потом закрываются тысячи горящих
Эпох.
Человек? — Он всё рисует свой первобытный
Абстрактный сюжет —
В разноцветной улыбке:
В сознаньи опрáвданный вздох
Всесильного — «ДА»,
Но и мудрого «НЕТ».
* * *
Спичка вспыхнула. Погасла. Не фантом кто, оглянись...
Увидишь на её почерневшем конце остывающий прах.
От неведения одуряющего хотя бы на мгновение очнись,
Ты почувствуешь сконфуженный, невольный страх.
В микромире: секунда — это эпоха огня.
Хоть секунда в твоём представлении — миг.
Абстрактно никогда уж не поймешь меня,
Ведь ты лишь от «А» до «Я» мыслить привык.
Судьбе миллиардов простейших спичка как взрыв,
Ты спалил тысячи поколений, за кратчайший срок
Целые миры тем в углерод превратив,
Для нас всего одну только спичку зажёг.
Оглядываясь назад, вечно смотрим вперёд,
Пытаемся в прошлом найти понятный ответ,
А найдет его, к сожалению, в избранности тот,
Кто первым покажет иллюзорный рассвет.
Ибо мгновенная вечность — никем не осознанный миг —
Жизнь вся на ничтожной, но гигантской Земле.
Ведь кто поймёт, насколько наш мир примитивно велик,
Спичечный коробок тот воспламенит во мгле;
Он с ответственностью на нуле.
Таинства неограниченной власти постиг.
* * *
Pòscia che Constantìn l' aquìla vòlse
contr' al còrso del cièl , ch' ella seguìo
diètro a l'anìco che Lavìna tòlse
cènto e cènt' ànni e più l' uccèl di Dìo
ne lo strèmo d'Euròpa si ritènne,
vicìno a' mònti de ` quài prìma uscìo;
e sòtto l' òmbra de le sàcre pènne
governò 'l mòndo li di màno in màno
e, sì cangiàndo, in su la mìa pervènne
Cèsare fùi e son Giustiniàno
che, per volèr del prìmo Amòr ch' i'sènto
d'èntro le lèggi tràssi il tròppo e 'l vàno.
(Dàlla DIVÌNA COMMEDIA di Dànte
Alighièri, PARADÌSO, dal VI /sèsto/ Cànto)
* * *
В быт Константúна' ввысь взмыл орёл корóны
против хода небéс, в древность клюв всё же
следовал за тем, кто взял Лавúну'1 в жёны,
больше лет двухсот тáм держалась птица божья,
на границе Европы, где крутые
вершины,— царств сдревле исход от их подножья;
Под тенью крыл чьих, чтя перья святые,
управлять с ней из рук в руки великáнам,
стал с наследством моим орёл во дни былые,
Цéзарем' был я, зовусь Юстиниáном',
чем, чтоб желать, я первой Любовью чую,
как изнутрú обновúть законы стрáнам.
(Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ
Дáнте Алигьéри, РАЙ, из VI /шестой/ Песни)
—————
1 Лавина, она же Лавиния, вторая жена Энея.
Правил в грáде на Босфóре
Византийский свой Траян',
Средизéмное взял море
Скипетром у разных стран,
Возрождáв былýю славу,
В войске чинно принял Рим!
Дал знать вáрварскому нраву:
Глупость жалких — драться с ним.
Привязал сам к трону властно
У мидян' царя: «Darás!» [«Дарáс!»] —
Мол,— «Отдáшь всё, что напрасно
Бился ты урвáть у нас!»
Из законов царь нелéпость
Устранил в благих правах.
Воспевал поэт с ним крепость
В граде каждом — мощь в боях.
Велизáрий — полководец
До испанских берегóв
Зóрко зрил, чтоб инорóдец
Не шёл биться за врагóв.
По юстиниáнской' воле
Встал святой Софии храм.
Взвыть мне хочется от боли,
Что грозит творцóв дарáм!
Силентьярий' Павел в слóге
К пéсням слáвил храм ночной —
С фаэтóнтовой дороги
Образ — буквой неземнóй.
Сладкопéвцем, то, Ромáном'
Кóндак-стих народ читал,
Страна мнилась океаном
Без конца да без начáл.
Кто тогда лишь смел предстáвить,
Что заморский сарацин'
За полста лет смог возглавить
Армию простолюдин.
С верой новой средь пустыни,
Лет за тридцать чтоб отнять
Африку и все святыни,
Где Христа родила мать.
И в одиннадцатом веке
Анатóлии' уж нет!
К злу текут, как прежде, рéки,
Где, муллá, встречáй рассвет...
Зря к крестóвому походу
Возбуждался греков пыл —
Турцию вернуть в угоду
Войску итальянских сил.
Папа Иннокéнтий Третий'
Положил на Цáрьград глаз,
Но в тринáдцатом столéтьи
Верил вóрвар в его сказ:
«Православных весь акрополь,
Театры, ипподрóм — в грехах,
Стáтуй раб, Константинóполь'
С самозванцем прячет страх
Пред катóликами Рима,
Где царéвич Алексéй',
Власть злодейств преодолима,
Плыть, чтоб расквитаться с ней».
Века полтора Царьграду
Слал указы папства трон,
В ссоре просто вёл к распаду,
На столéтье, словно сон,
Царегрáд освобождённо
Одинóко дань платил...
Он в огне погиб зловонно,
Магомету став вдруг мил.
Там мечети в минаретах!
Может и такой Москва
Станет в горестных куплетах
Через семь веков аль два?!
На востоке тьма китайцев!
Юг — талибы, бьёт Чечня!
Волк голодный хочет зайцев,
Русь ждёт ночь к закату дня!!!
Никогда не знав Россию,
Я влюблён в неё душой,
Жил ведь в ЭСЭНГэ, в грязи я,
А сейчас бегу долой.
Лишь в Израиль, как в дым греки
На Венецию в ночи...
Русь вдали!.. Вокруг узбеки1
Вторят: «Хочешь жить — молчи!»...
_____________
1 подразумевается не великий узбекский народ,
ЗАЧЕМ РАБАМ СВОБОДА?
Вон дым марихуаны поднимался тоненькими кругами,
Не курящим её захотелось блевать, не кашлять.
Как, господа курящие, вам прикинуться дурачками?
Пластилиновой перестройки дочь — плод не ваш ли?
Ах, обманутые вождём Мао Цзэ Дуном' хунвейбины'!
Вы подражаете, республики патриоты-националисты!
Людские надежды разобьются да растают, как льдины.
Чтоб возродить их, вспорят животы экстремисты.
«Вcтавай, проклятьем заклеймлнный!..», — воет коммунистов братия.
Ей в кайф, что обстановка в стране, как чайник на плите, накаляется,
В дыму почти задохнулась рабов перестройка, демократия.
КГБ «подотчетное» в кавычках зло, при этом мудро улыбается!
Мы все увидели: ОГНЮ в обе щеки здорово треснули,
Необходимость во введеньи комендантского века ещё не настала?
КГБ пока всё всем разрешает, да и помалкивает вежливо:
«Вы сами помощи попросите в хаосе ЭСЭНГЭшного скандала...».
Ты, гитара, немая гласность, играй, и твои струны не лопнут,
Ведь ты в публичный дом гулом Рока заходишь невесело.
Продается, братва, свободно гашиш и опиум.
Ах, гитара, ты — пизда шалавы бесплодная,
Скажи, а маковые поля у тебя откуда в общем-то?
* * *
Вы стучались, Вас не впустили в дом.
Но увидьте же мир Вы вверх ногами.
Радость и печаль упорхнут с годами?
А жизнь разбавится жизненным сном...
«Sid ut sunt, aut non sind»
«Будь каким есть иль не будь никогда»
В стране нет легендарных фей,
Зато размалёванных девок сполна,
Которым нужен мощный кобель,
Тут же постель для валютного сна.
Их грубо смеющийся рот,
Что полон прокуренных
Да подвыбитых чёрных зубов,
Какого по счету поцелуя ждёт
После утёртых плевков?
Плюнь, заплатив, да разотри,
И ты всех на свете из мужиков
Станешь ей милее,
Ибо купаться в вонючей крови —
Основное хобби у блядей.
Вот чистая девочка, чтоб найти
Парня, мажет лицо, курит «Опал»,
Чтоб впечатление кайфа произвести,
Чтобы Зверь-Он её увидал.
Вот мальчик стоит, стесняясь белой руки,
С надеждой скрыть неосознанный стыд,
С горки бежит по блатному пути
И чистым хайлом чью-то мать материт.
Но что останется делать тому,
Кто плюнул на всё, тем создав идеал?
Скитаться придётся весь век одному
В слепом ожидании начала начал.
* * *
Радиоактивной судьбой ползут с развязанными глазáми,
Когда над мёртвым сердцем оранжево-синий снег пойдёт?
Слишком скоро завоет скорбь о «социализме наоборот»,
Ругай, иль хвали ты ЭСЭНГЭ культурными да неценцурными словами.
У наследников безвластия с красной звезды упала свобода к совкам
Воспели лидеру хвалý! Оглянувшись, ожили бродяга, фарцовщик и прачка.
Видят жизнь-змею, им мерéщилось, что свобода — подачка,
Зажгутся в генах пещерные чувства, зажаждется крóви глазам.
Встаньте, бьют уж и лидера павшего. Я тут же смолк. Что ответить?
В мутных глазах застыли слёзы, в теплé что превратятся в гной.
Из антимира дýхи палачей горем почти за каждой спиной.
Увы, подобным, всем драконьим рабам счастье ведь не светит.
Сontra epicuréos
Parcús deóum cúltor et ínfrequens,
insániéntis dúm sapientíae
consúltus érro, núnc retrórsum
véla daré atqu' íteraré currus
cogór relíctos: námque Diéspiter;
igní corúsco núbilá divídens
plerúmque, pér purúm tonántes
égit equós volucrémque cúrrum,
quo brúta téllus et vága flúmina,
quo Stýx et ínvisí horridá Taenári
sedés Atlánteusqué finis
cóncutitúr, Válet íma súmmis
mutáre ét insígnem áttenuát deus;
obscúra prómens; hínc apicém rapáx
Fortúna cúm stridóre ácuto
sústulit, híc posuissé gaudet.
(Quíntus Horátius Fláccus
/Annus 30 /trigésimus/ante Сhristum Natum)
Против эпикурейцев
Богóв поклонник рéдок; при слáбостях
в безумствах, но всегда он и в сознаньи,
ошибкам внял вновь; знать, как раньше,
свет брось дарить, чужúх повторявшим взлёт,
погонщик вдаль Юпúтером'-бáтюшкой,
сверкнуть летел, в раздоре, как на туче,
у многих; небом-громовержцем
гонит конéй, окрыляя в скáчке,
и сóхни суша, текла чтоб рéченька,
чтоб Стикс' страшился врат, света русел адских,
трясись трон на земном краю;
где сам Атлáнт крепнет, — тяжесть свода
чтоб сдвинуть, но тогда прозреть, бог убеждает;
наш танец, гасни; алчность короны здесь,
Фортýна зла, ад в шипéньи жаривший
прежних собьёт; млéли, лёжа, те.
(Квинт Горáций Флакк'
/30 год до нашей эры)
МАСКАРАД
Праздник для душ, ночной Маскарад
В океане огней утонул.
В сердце пал разноцветных искр град
Под монотонный, бездарный гул.
Маскарад у рабов больше, чем Бог.
Кто человека азартом взбодрил,
Открыл подсознаньям сотни дорог
И маску добра подарил?!
Маскарад сменил выраженье лица.
Человек нашёл маски под цвет фонарей.
Маскарад всё вернёт на свои места
В стране разноликих теней.
Как подобную ночку прожить?
Но Маскарад ничего не сделает зря,
Коль с этого маски начнут душить,
Как заалеет по воле неба заря.
И померкнет мираж в свете первых лучей.
Застывшие позы встретят рассвет.
Спалит лик солнца безликих людей,
Не знавших в ночь-жизнь понятия «НЕТ».
ПОСВЯЩАЕТСЯ ПЕРВОЙ МОЕЙ ЛЮБВИ
Бесполезно прятаться от лавы вулкана,
но слово не вернуть, не смыть его позора,
думал одно, говорил другое. Скоро ж
лопнет струнá обмана.
Вон украденный рассвет! Держите вора!
Красочная жизнь, солнце застало
длинные нити любви конца у начала,
что сплетут теплоту укора:
«Оскалом боли, волей секунды
вспомни, ненавижу
любовь и я глупую...». Тише.
Радужного нет утра
Посвящаю красоте души Кудáшевой Елены
Ах, время,.. Осознать жажду космос души твоей.., Елена!
За то, что не мог твоего сердца мудрость узрить, тебе измена
Надолго одному скромно существовать приказ отдаст. Гиена —
Страсть! Юность, знать, слепа... Ведь я тебя не домогаюсь ныне.
Ты — символ для меня. Как одинок я, чародей в пустыне.
Ты первой приняла мир мой ещё до того, как в загоне
Для грешных оценил соль серых дней я.., чей чад ироний
Судьб: глаз, смеясь, слепил мне? Каюсь пред тобой в прозревшем стоне.
Коварной жизни-зоне
Кáрмой в космосе умела
Мне погрешности прощать,
В юном дурне оголтело
Отверг свыше благодать.
Я оглядываюсь жалко
На концертный зал с тобой!..
Десять лет назад фиалка
Послана слепцу судьбой.
Глупый отрок в моём теле,
Надышавшись тобой всласть,
Лгал тебе на самом деле,
Не страшившись в грязь упасть.
Пред экзаменом последним
В школе для талантов ты
Отдавалась моим бредням,
Строя замки из мечты.
Заграбастал твоё время,
Ты всегда была светла,
Не заметила ты бремя,
Страсти иго в детстве зла.
Третий глаз с тобой впервые
В вечность дал мне заглянуть!
Нимф воззванья огневые
Гнали прыть на ложный путь.
Рано посланный мне в душу,
Ты — тот высший был мне дар.
Выбрал вместо моря лужу,
Чтоб потом взирать кошмар.
Наказанье шло от Бога,
В лужи с тухлою водой,
Не представить: сам как много
Окунался раз башкой.
Счастья же тебе, Светило,
Благородство каст богинь,
Тебя сердце окрылило
На безоблачную синь.
* * *
От поцелуя спички загорелся в поле костёр.
Всю ночь в ожидании зыбкой любви
Он с красной тревогой глядит на звёздный узор
Да душе говорит: «До утра подожди!».
То трещит одиноко, то пристально ждёт,
Катятся смолки-слёзы и тушат весь пыл,
Шоколадная спичка снова душу зажжёт
И он не жалеет последних óгненных сил.
Но никто не подходит, а от жажды костёр
Медленно гаснет в одиноком жáре ночном.
Останется в искрах-звёздах щемящая боль
Незаметно в ýгольном порошке седом.
А неизвестный путник присядет к костру,
Покуда плазмы душа ещё не сгорела дотла,
Любовью пусть испечет картошку к утрý
Уставшее сердце — слепая зола, куда жар жизнь привела.
1986 год
* * *
Чтобы не был вдруг задет
В словосочетаньях бред,
Графоманов высший свет
Себе равным даст ответ,
Их безжизненный скелет,
Как стал в злато разодет?
«Вы, стишочки ни о чём,
Древа почки пред ключом,
Ослепляющим лучом
Лезьте в царство, хоть бичом,
У безвластных палачом
Станьте славных рук мечом.
Для цветенья ерунды,
Чтобы избежать беды,
Средь пустыни чехарды
Стройте очередь в сады
Муз... — для жáждавших воды,
Ставшей поводом вражды».
* * *
Вселенский образ Грецию покорил всецело,
Раскрепощённость в сознаньи тысячелетья горела,
Эллады крылья — дух человеческий без предела
Афины в славе освободил для глáза тело.
Повсюду приняли то, что необычайно
В глазах Платóна да Сапфó, где вечность — тайна
Эпикýра да стóиков в стихах и в прозе.
Самопознанья, чтоб открыть дар людям в крайне
Жестоких схватках с персами, в давней угрозе,
До сих пор слáвится, как отчаянно
Мерцал Афины — град идей, подобный розе.
К ДВУХТЫСЯЧЕЛЕТИЮ СМЕРТИ ПЕВЦА
Еsse Alcáeumque latinum
Póscimús. Si quíd vacuí sub úmbra
lúsimús tecúm, quod et húnc in ánnum
vívat et plurés, age díc Latínum,
bárbite, cármen,
Lésbió primúm moduláte cívi
quí feróx belló, tamen ínter árma
síve jáctatám religárat údo
lítore návim,
Líberum ét[Liber’et] Musás Venerémqu’ et ílli 1
sémper háerentém puerúm canébat
ét Lycúm nigrís oculís nigróque
críne decórum,
O decús Phoebí et dápibús suprémi
gráta téstudó jovis, ó labórum
dúlce lénimén, mini cúmque sálve
ríte vocánti!
(Quíntus Horátius Fláccus/ ánnus 25/
vincésimus quíntus/ ánte Christum Natum
———————
1Líberum ét Musás Venerémque et ílli [Líber et Musás
Venerémqu еt ílli]
Быть и латинским Алкéем'
Просим чтить. Если ты не раб, под тенью
в играх мы с тобой, избранно, как ныне
славишься в веках, пой, твори с латúнской
лирой ты песню,
в Лéсбосе — иметь первого, — гражданкам,
как дерзнув в войне, жив среди оружья,
ведь в чужом порту властно держит в шторме
судно — дар в жертву,
Лаской Муз ' и детства, Венéрой' и за этим
навсегда стрела к чувству Купидóна',
Лúка' чёрных глаз будь, поэта волос,
лавром увенчан,
Фéба' о красá да с яствами богатства,
Ты, Юпúтер', дай стих творцу в награду,
сладко утешай, а меня прославь, коль
я — жрец поющий!
(Квинт Горáций Флакк'/ 25 год
до нашей эры)
* * *
Время, зри, как встал лирик, чтоб спеть с неба,
в ночь изгнанником, в шторм из строк Алкéя'
лира клетку рвёт. Шесть веков спустя,.. — пусть
Горáций славит
в Лéсбосе вражду; грек вернётся в праздность
песней моря жить... писарь, вóин Брýта'
с риском смерть принять у Принцéпса' вспыхнул
средь римлян дивом.
Вёл скалистый путь к дружбе с Меценáтом',
в лáвровом венкé плыл поэт к бессмертью,
Ликосом' сверкнул в Лáциуме' властном
певучим слóгом.
Музы' волей чьё смертное бессмертье
чтит двух тысяч лет слух! В векáх цветенье
пёстрых мнений, коль времени сильнее
твой стих, Гораций.
В средних ты веках и у Возрожденья,
с Данте' вечный луч в Первом круге ада,
над венком твоим всех вер преображенье,
светил награда.
Символ классик твой ритм из óды ранней,
гордых, словно ток мóлний греков песен,
ждёт романтик шторм, гром твоих исканий,
времён шар тесен.
В память о вечно любимой Грач
Лие Самуиловне – тёть-Лизочке
Вот, тёть-Лизочка, взрослый уж совсем я,
В незабвенности сказок лет ты моя,
Страх за маму жжёт, как прочел письма я
Строк давних для меня.
До восьми годов жили вместе мы,
Но унес тебя в вечность лёд зимы,
Двадцать лет спустя ночью вижу сны
С тобой из глубины.
Где я маленький всё ем твой рулет,
Лишь один тебе я в окошке свет,
Никогда сказать не могла мне нет.
Твои во мне труды:
Чую я, как не из пустоты,
А из райских звёзд на меня зришь ты.
Посвящается Лучáно Паварóтти
и его песне «Памяти Карýзо»
Глас — бесконечность бездны,
плен моря! Ветры симфоний,
пыл Карузо шлёт граций
наследье под цепью гармоний,
с Музой' к царству избранником оваций
стал Лучано в восхожденьи,
стих не опишет сам голос,
дух ждёт свободы пенья.
Я вечность чую ту,
но сколько, уж сколько красоту
я жажду слышать раз, звезду,
мне цепи вселенной
дарят песню ту.
Рай, улетевший, зрил в туннеле
дух Карузо до вещего берега,
там звёзды, чьи трели к зримой цели
голосом открыли Америку;
из нот, рождавших чувства музыки,
с оркестра и с фортепьяно
бьёт жизнь: те годы, эпохи, рожденья и имя смертностью;
и уж Паваротти затмил Карузо,
алость зорь с ним светило встретит,
и лун в отраженьи диск, и вид моря,
средь божьих царствий голос взмыл вне времени,
чтоб Музу отразить в просторе.
Я вечность чую ту,
но сколько, уж сколько красоту
я жажду слышать раз, звезду,
мне цепи вселенной
дарят песню ту.
Наследье неба лирики
глушил «Металл» — гром фальши,
кошмар из нот — весь век в звериной мимике,
связь жалких слов, что дальше?
Те звуки рыщут в душе у твари,
где и ангел жив в преддверье
у царств Вселенной: счастья с болью,
где разум рождает зверя.
И едва ль ответишь клипами,
с кем одичавшая Америка
душой живёт богатой жизнью.
Смерть — в ад и в рай — туннелями.
Спасенье — всё ж голос, дух гармоний.
Ты пой в ветрах веков душой гиганта,
о, путь в метагалактики симфоний,
ты, звёзд чистота — о, бельканто.
Я вечность чую ту,
но сколько, уж сколько красоту
я жажду слышать раз, звезду,
мне цепи вселенной
дарят песню ту.
* * *
Безумство сменила разумная лень
и тут же закрылась на сотни замков.
Ночь проводила бесформенный день
В иступленьи немых голосов.
Где они, десять лет?
/посвящается покойному отцу Ю. Н. Солнцеву/
Папа!
Ты не ложишься в больницу вечно.
Ты не скажешь ни слова, ни полслова.
Мы оба копаем лопатой.
Ты везде. Ты в моем подсознаньи...
... уходишь...
Нет ты живёшь, в раю поёшь: «Летят журавли,
Как мне хочется плакать».
Папа! Папочка! тебя нет!
А ты помнишь,
Как мы ездили на машине,
Как мы рыбу удили
В лесу каждым летом,
Лишь памяти свет.
Где они, десять лет?
(от 7 апреля 1989 года)
* * *
Образ вселенский, вкраплённый в непознанный город
Старый и новый в слияньи великий да жалкий,
Чернью загаженный, но вновь кристально рождённый,
Вспомни гигантские полчища в прошлом туманном,
Каждый хотел здесь остаться, но не удержался
В свыше подаренном граде Давида потомков,
Что из-за самовлюблённости дар растеряли
В треске пожарищ к изгнаньям бессмертного рода.
О не угасаемый патриотов огонь, призвавший
Против латинского проникновенья к восстаньям,
Ты обознался в надежде на помощь сил Торы,
И обречён был народ Авраама на муки.
Но ни арабов ножи, ни костры инквизиций
Жизнь у еврейской идеи в дыму не отняли
С правом вернуться на Обетовáнную землю,
Гор и пустыни безжизненной соли в разломах.
Древних четыре квартала судьбу всего мира
В Силе небесной всем излучают из камня:
Плача стеной, что плечом описуема сдревле,
Полу подземной Голгóфой христианского духа,
Боль миллиардов в истории здесь притушившей.
И синь Омара мечети исламской святыни
Подлинно верующих призывала к смиреньям
С горем в несчастной семье невиновно рождённых.
Вся эта воля да сила Всевышнего — тайна,
Что побуждает прислушаться к мыслям друг друга,
Ведь короткá жизнь, а ценности столь многослойны
Разного дерева в каждом народе от предков.
Sta carmína dicúntur ésse
Lactántii:
Est locus ín prunó felíx oriénte remótus
Quá paret éterní máxima pórta polí
Néc in estivás bienúsq’ propínquus ad órtus
ín quo sol vernó fúndit ab áxe diém:
Íllic planitiés tractús diffúndit apértus.
Néc tumulús crescít, néc cava vállis biát;
Séd tu ós montés quorúm juga célsa pútantur
Pér bisséx ulnás éminet ílle locús.
Híc solís nemus ést ex cónsitus árbore múlta,
Lúcus pérpetué fróndis bonó reveréns.
Cúm pheróntiadís flagrásset ab ígnibus áxis
Ílle locús flamís ínviolátus erát.
Ét cum díluviúm mertísset flúctibus órbem
Déucalióneás éxuperávit aquás,
Nón hic exangués morbí, non égra senéctus,
Nón mors crudelís, nec métus ásper adít.
Néc scelus ínfandúm, nec opúm vesána cupído
Áut metus, áut ardéns cédit amóre furór.
Lúctus acérbus ab ést, et egéstas óbsita pánnis,
Ét cure ínsontés, ét violénta famés,
Nón ibi témpestás, nec vís furít bórrida vénti.
(303/trecentésimus tértius/ annus)
Бытию посвященá песня
Лактáнция'
Знать, средь олив есть место, счастье востока чужого,
Вечность где родилáсь, громко порог чей воспой
В саженцах не от двух лет сближенье с востоком,
Солнце где весну льёт от рождения дня:
Плавная ведь равнина всем распростёрлась открытой,
Вырос не холм-курган, не из долин пустота;
О горé — нутром от горестей свыше мечтаемо,
На двенадцать то место локтей вознеслось.
Роща солнца его — украшена чудом деревьев,
Нескончаемый свет на листьях страданий добра
К катастрофам и запад вспыхнул бы огненной осью,
Да неподвластно их место огню бытия.
И с морским наводненьем всё опустилось бы в бездну,
С Девкалиóном' коль воды начнут бушевать,
Смерти и без жертвы нет, пока та — не старость,
Гибели здой нет, жгущий страх не взойдёт,
Ни несказáнный мрак, ни безумство жажды жизни,
Иль кошмар, иль любовь сменяет ярости зла.
Скорбь на востоке пронзит, насилье прожжённо в рубище;
Боль без вины стерпи, голод в сплошной нищете,
Где не тайфýны да ни сúлища воющих вéтров.
(303 год)
Пейзажи идей Шри Ауробиндо' и Нострадáмуса*
Свет с других планéт смотрит на материализовáвшиеся тéни,
Люди — развлечéнье, мишень вихрей из потусторонних измерений.
Есть лишь одно место áду неподвластное — Шáмбала'-спасение.
Ещё вечны в дикарях: Сáттва, тáмас, Рáджис — Блáго, зло, Сражение.
Ерушалáим да Гималáи, то — прошлое и будущее единство.
Любовь спустится из Шáмбалы Кришной и Бýддой избавлением
От культов, догм, нетерпимостей атеистов да религиозников,
От их скольженья по понятиям в пространствах резнóго времени.
В природе, верах, искусстве, науке, везде где-то ниточка Бога.
Держась за святость, люди не движутся к Истине, не Её возлюбя,
Лишь себя в культ возводят, когда дар взят в страхах навязанных образов.
Тела людей — передатчики без собственных идей, рабство у вибраций,
Зверь — неразумный дух. Разум грешной Земли шлёт ему чужие мысли.
Ничтожную часть их присвоив, счастливо Сито — Мозг человеческий.
Сознанье тупеет в мире самовлюблённых блаженных снежинок.
Боже! Пусть человечество избежит войны двадцатисемилетней,
Что предсказал к концу тысячелетия в стихах-шифрах Нострадáмус,
То новая раса и мир людей: высоких, низких и полосатых,
Когда нам явится Единая Вера в лике иного рожденья.
За секунду в людских душах и умах появятся миллионы мыслей.
Взирать на поток дивных картин в красках идей каждого Каждый сможет,
Как в мозгу одного организма иных восприятий жизни.
Из-за инертности колёс вековых привычек многие грешники
Или ж сойдут с ума, или, стыдясь обнаженья, сойдут к самоубийствам,
Коль преданность культу вчерашнего дня не примет Бога-Отца,
Всё сотворившего, Бога-Сына — Вселенную, где все измеренья
Да знаки в деленьи понятий Бытия, что в любви воплотились,
И Бога-Святого Духа, как единство Бога-Отца с Богом-сыном,
Но его мысли отвергли при жизни. Культам опасно спасенье
Из-за любови к предкам, пусть они, хоть как черти, дышат с образом Бога.
Бог один и неделим над всем этим: Отцом, Сыном и Духом.
Deús creátor ómnium
políque réctor,véstiens
diém decóro lúmine
noctém sopórtis grátia
(Ambrósius)
Господь, создатель всякого,
нарядно, бог, ты праведный,
день светом украшающий,
ночь снами грациозными.
(Амврóсий')
ПРЯМАЯ — ПРОКЛЯТЫЙ ЭЛЛИПС
Одним осенним вечером село солнце. На Земле лежала пыль. На крыльцо у подъезда, на пушистую землю и рядом в высохший арык падали жёлтые листья и наводили на душу тоску. В тот вечер сломался купленный пять лет назад цветной телевизор. Но работает он или нет, было мне до лампочки. Я пришёл домой, разделся, лёг на кровать-диван и принялся листать журналы. Вскоре уснул. Меня разбудил голос чужих мыслей, которые скреблись в голове. Похолодело в подмышках. За полированным столом на поломанном стуле, необычным светом осветившее комнату, сидело существо без волос, с длинными руками и с лицом фиолетового цвета, вытянутой формы, а в вытянутых снизу вверх к вискам глазах на пол-лица зрачки отсутствовали:
— Что Вы ждёте от жизни?
— Скажите, кто Вы? — машинально вслух спросил я.
— Вы вызывали меня столь объёмный промежуток времени, чтобы я изучил Вашу психологию, — будто бы не фраза, а нарисованная мысль без слов, метнулась в душу, — Вам не нужно уже задавать вопросы. Вы знаете, душа существовала раньше, нежели чем приняла форму и тело. Люди ...
— Фантомы? — ужаснулся я. Я встал с кровати. Свет не горел, похоже, и в противоположном доме. Инопланетный пришелец на мои действия не обратил внимания, будто не заметил ничего и не увидел, кроме одного: потока моих мыслей:
— Мир вас, землян, выполняет нужные и ненужные законы нейтралитета в отношении с миром из союза одиннадцати и одной десятой измерений, которые создают Красоту.
Я открыл дверь на лоджию и вышел на неё, взглянул на спокойные мерцающие звёзды. Затем вернулся в большую комнату. Сел от пришельца на расстоянии около полутора метров. В глазах закололо, у меня слёзы сразу выступили.
— На многих иных планетах мы используем в ходе эволюции цивилизации пять измерений, что присущи высшей математике, а вы всего два из трех, чем обладаете по воле Всевышнего: расстоянием и скоростью. Но ваша беда — ваш тупик не в этом. Слепо Минусу и Плюсу подчиняясь, девяносто девять и девять десятых процента своей энергии вы тратите впустую. Она улетает в пустоту и растворяется в пространстве. Более четырнадцати тысяч оборотов совершила Земля вокруг Солнца относительно синхронного времени, а в вас цивилизация всё по-прежнему выясняет в трёх измерениях, кто как среагировал на ту или иную реакцию с конфликтами в ходе событий. Вы всю жизнь доказываете: прав или виноват один и тот же субъект в трудностях, созданных вами же самими
Бесконечная энергия, жаждущая свободы, наполнила подсознание. Я хотел согласиться, вдруг почувствовал неведомую силу, которая заставила меня остаться. Моим сознанием овладел страх, что смутно будто бы мне шепнул: «Ты будешь жить вне Земли с подобными уродами оставшуюся жизнь животного в клетке, животного в бесконечной и многообразной клетке!». Я взглянул на пришельца. Лишь только в этот миг я заметил, что его тело излучало свет из цветов, которых я раньше не видел.
— Демоническая сила Антиразума не в состоянии людей отправить в ад, ибо наказание за предыдущие жизни — Земля — среднее между чистилищем и адом. Но вы, люди, на фоне цивилизации моей родины — полуразумные — полутвари. Находясь с вами, я выполняю ещё безмерное, многослойное, бессчётное количество функций также в моём внутреннем мире.
— Как устроен мир? Что собой представляет Бог?
— Мы настолько в настоящее время выше вас, насколько вы выше приматов. Но мы, так же как и вы, — единый организм.
Он достал из себя странный восьмиугольный аппарат:
— Воображайте, что хотите.
В моих глазах принялись бегать красочные силуэты, звёзды, абстрактные мысли, превращающиеся в скользящие ленты, красивые и уродливые людские лица, краски превращались в жизненные картины и исчезали. Размеры предметов выросли на глазах, тут же уменьшились, принимая вид песчинок. Звёзды космоса окрасились в цвета, уже не присущие цветам земной радуги. Руки затряслись. Я так чувствовал наслаждение от увиденной панорамы. Неслыханные размеры расслабили мышцы. Перед глазами, затылком, лицом проплывали звёздные системы, объединенные в галактики. «Не умер ли я?» — я видел одновременно и ничтожные элементарные частицы, видел скопления галактик, свету неподвластные, не движущиеся или улетающие одновременно, словно и в никуда. Вот я услышал и мысленный голос:
— Это Вселенная. Но Вселенная — не весь мир. Земля движется вокруг оси, вокруг Солнца, Солнце с его планетами — вокруг центра галактики, галактика несётся с непостижимой скоростью в скоплении галактик, где ион одного размера с галактикой, а нейтрон — со Вселенной при разных скоростях относительно обобщающей нас скорости света. Это и есть скорость земного условного нуля при борьбе энергии: одной, стремящейся вечно от нуля в объединении к сверхосознанному Плюсу, с другой, рвущейся от нуля к Минусу бесконечности. Без второй, противоположной невозможно бессчётное число элементарных частиц, откуда благодаря им в объединениях образуется Плюс бесконечность. Но другие знаки, кроме Плюса и Минуса, также подвластные через цикличность лет Богу, ничто ни с той, ни с другой силой не связует.
Вот так двадцать четыре миллиарда лет тому назад скорость одного из избранных нейтронов, зачатка ещё не сотворённой, но уже как бы сотворённой нашей будущей Вселенной, словно в нескончаемой матрёшке Плюса бесконечности сравнялась в понятиях с точкой прямого четвертого угла в общей математической окружности, равной миллиону двумстам тысячам километрам в секунду в нейтроне для наших измерений, но также и во Вселенной, где образуются пространства, где нейтрон становится равным Вселенной по массе через мгновенный взрыв. В том союзе для измерений: одиннадцати и одной десятой, массой раздув воронку гармонии: нейтрино и антинейтрино, симметрия вытесняет сквозные измерения. Разрушив, накалила всё сила Антиразума энергией аннигиляции. В водородных ионах начилась так война за нейтроны, тут же мультиплицирующихся в количестве. Ведь каждый нейтрон, уж словно бездонная матрёшка, в себе содержит в нескольких сцеплениях измерений своеобразные метаскопления галактик, скопления галактик, звёздные системы, и так до их нейтронов, а те одновременно в свою очередь делимы также вплоть до Минуса бесконечности. Нейтроны будто б надевают платья протонов в атомах в эволюции многократно, где протон — Плюс — Бог, а закабаляемое к Плюсу бесконечности, электронное облако Минус — Чёрт, рвущий в распаде нуклонов атом и всю сцепляющую им материю вокруг. Через радиоактивность Минус проникает С и л о й Б О Г А в ядро. Та разрушающая сила есть Антиразум, в различных ситуациях проявляющийся у Вселенной под знаком «штрих». Насколько нарушает Минус, настолько нарушает Плюс, и наоборот. Я не в силах убедить Вас, поэтому оперирую не абстрактной мыслью, а фантомным изображением прошлой, будущей, реальной, но и не сбывшейся — единой действительности. Частота колебаний электронов на каждой скорости разная.
— Я не математик.
— Нескончаемое кольцо связей породило Нейтралитет. Из-за этого Абсолют не может помочь потенциально разумным существам. Когда систематически приносит в жертву людей Минус, Господь-Абсолют после смерти использует, обогащая, умершие их души для роста массы нуклонов в Раю тем, что есть в протоне, или заново возрождает в более высоких цивилизациях, ибо то — Сгусток Жизненных Нитей БОГА, через всё пространство тьмы, несущийся Ангел Смерти, не ослепляющий божественной яркостью, оранжевый его свет, что излучает душа единства. Вселенные-Нейтроны — всеединые взаимозависимые сверхразумные организмы, они устремляют метагалактики к критической точке через сцепления и расцепления измерений. Протоны переходят в Нейтроны, и наоборот. Скорости нейтронов увеличиваются в замкнутости атомов, Вселенные претворяют ту же картину там, где уже время течет во столько раз медленнее, во сколько нейтрон меньше Нейтрона Вселенной в скоростной пропорции как в жидкости, меняющей постоянно форму.
— Точность пропорций?
— Точности не существует. Поэтому измерить душу нельзя. Нейтроны проходят, как через вечность, четыре прямых угла всеобщей земной математики, где девяносто градусов по ускорению для материи — скорость света, равная трёмстам тысячам километрам в секунду. Создала этот закон Энергия БОГА. Над всем представленным мной Вашему сознанию БОГ и он неделим.
— Сколько времени?
— Прошли сутки. Энергетически я питал организм. До моего появления убедились, что человечество сожрало само себя. Перед смертью миллиардов сном не надышаться.
— Необходимо создать защитное поле от незримой радиации, нам искажающей воображение?! Человек Отношений обязан понять, что он не есть Человек Разумный?! Что создавалось тысячелетиями, в эволюции распадётся в бездне мгновенных мыслей, если вынуждены будут отказаться от зла и добра, иль от обычной людской ненависти, также любви!!
— Кроме симфонической музыки.
— Куда денутся цикличные дары лет?
— Закон Нейтралитета преодолеть нельзя. Человек — скопление энергий. Ведь грехи людей преследуют и будут преследовать на каждом шагу. Цивилизации другой жизни не вступают с вами в контакт потому, что вы — призраки, подчиняющиеся гипнотическому приказанию, познающие не Бога, а звериные религии. Реальнее существуют умершие людские души, чем живые. Людские тела вместе с нами с изменяющимися подсознаниями или покинут замученную планету, или их ждёт апокалипсис. От четырнадцатитысячелетней псевдоцивилизации откажетесь ли, вот допустим, лично Вы? Должны мы субъективно для каждой личности сосчитать количество клеток коры головного мозга. Вы же, люди, если сами займётесь размагничиванием ненужных, грехи цепляющих зарядов, превратитесь в рабов-марионеток не заполненных разумом клеток мозга. Ведь их у каждого от двухсот пятидесяти миллиардов плюс-минус десятки миллионов — до важнейших единиц. Улетаете Вы со мной или остаётесь?
Я головой испуганно замотал.
— Прощайте! — он вышел на балкон и ещё раз взглянул глазами без зрачков на меня, — Одумайтесь.
Я стоял и тупо смотрел, как пришелец подлетел к решётке. Он пронзил железные прутья и, не оставив на них ни малейшего следа, вдруг скрылся за пожелтевшими деревьями. У меня от боли раскалывалась голова. В глазах появились синие круги. Я закрыл дверь на балкон и с трудом добрался до постели.
Я бежал по синему плато. Красный свет омрачал сознание. Осколок упавшего сверху и разбившегося прошлого. Я остановился у восьмиугольного жёлтого ионно-пульсирующего, входного спуска. Я оказался у оранжевого озера в необъятной пещере, лишь с одной стороны с красными и зелёными сводами. Плазматический пар наш поднимался над неподвижной зеркальной жидкостью. Плазма мной потрясена:
— Люди знают, что апокалипсис ожидает их планету?
— Очищение невозможно.
— За бесформенный визит на Землю — Будущее в Прошлом! Ты умрёшь на годы. Абсолют вдыхает твою душу в новорождённого человека. В того, к кому ты спустился. Углы. Миражи. Пропорции. Они завернули мир в шар. Листья деревьев. Смех: «Всего несколько десятков оборотов Земли вокруг Солнца, и очистишься ты-ыыы-ы». «Может быть, я вернусь!». Тебе поможет девочка, такая же, как и ты, в дурацком людском хаосе мыслей, что валяются под натиском рока судьбы. И никто их не увидит. Кому нужны в рабстве у добра и зла импульсы жизни?!» О горы! Вулканы! Клетки! Оскалы созвездий! Я все забыл, зеленея, розовея... Фау! Фау! Фау!
ПЕРВЫЕ ШАГИ В ПОЭЗИИ
В ВОЗРАСТЕ ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ
Ташкентской моей сто седьмой школе
Вскройте, училкú, совесть, если она у вас есть,
Ваши речи — дикий обман,
Повседневная лесть, это я говорю вам.
Я стоял на коленях. В двенадцать лет мне отрубили хвост.
Кровь запеклась. Шрам превращался в мозоль.
Я встал во весь рост, не глядя на боль.
В крике: «Заткнись!» — сконфуженный страх,
Годы в ночú, их разбáвленный смех,
Красивый удар, но и меткий размах?
С позиции мира ВСЕГО и ВСЕХ?!
Вы ждёте тепла, где его уже больше нет,
Для страховки надевайте противогаз.
Солнце заходит для вас, трубите вы: Рассвет!.
Может быть светило взойдёт сейчас.
Вскройте, училкú, совесть, если она у вас есть!
* * *
Одиночеством юное судно в открытом море
Ласково синие волны качают,
На востоке в лазурном просторе
С ним полёт чайки — утро любви встречает.
Сердце алость зари покорила.
Всю жизнь лишь плыть бы и плыть,
На рассвете чтоб встретить светило,
Да в сумерках на покой проводить.
Так всю жизнь ждёт счастья одинокое судно,
Только чайки в седые уж волны ныряют.
Но почему-то верится вечности трудно,
Что сердце парусника изнемогает.
Юность 1985 года
Мне холод честью будет,
Когда весна посетит мой дом,
Она святую ложь осудит,
Не оправдаетесь потом.
О участь хлипкого подростка.
Вы — гордость школы, я — позор.
Но пусть моя жизнь хлёстка
И наглый детский взор.
Вы говорите правду детям,
Вы так сеете добро,
Его развеет ветер
Да засорит дерьмо.
Уйдут года, взойдёт и семя,
Вскормлённое защитой лжи,
Боль исцелит лекарство — время,
Останется плач души.
Летний этюд
Колышется озеро у подножья гор,
Надрываясь, сердце нервозно скулит.
В полумраке шумит сосновый бор,
И с тоской по воде закат скользит.
Солнечный диск садился на глазах.
Пыл, кáверзная жизнь умеет ли любить?
Завывает ветер, шурша в замёрзших ушах:
Надо о чарах любви навек забыть!
Нáчался между озером и небом бой.
Мурашки чувств по телу бегут.
Так сердце осваивает холодный зной.
Да, пророчества тоже лгут.
В разговоре природы сердце — мишень
К вечному финалу сгоревшего уж дня,
Где метнулась во тьме какой-то девочки тень
С надеждой отыскать, быть может, меня.
ПРИМЕЧАНИЯ
Авéринцев Сергей Сергеевич — с духом из потустороннего измерения самобытный и многогранный поэт конца двадцатого века, председатель московского общества «Мандельштам», один из выдающихся византинистов не только России, но и мира, академик, автор множества научных трудов по истории литературы Древней Греции, Древнего Рима, Византии, чьи авторские работы, переводы как прозы, так и поэзии, — главные источники для стихов о Византии в настоящей книге. (26, 38)
Неотразимым остриём меча,
Отточенного для последней битвы,
Да будет слово краткое молитвы
И ясным знаком — тихая свеча.
Да будут взоры к ней устремлены
В тот недалёкий, строгий час возмездья,
Когда померкнут в небесах созвездья
И свет уйдёт из солнца и луны.
(Сергей Аверинцев. 21 ноября 1998 года)
Агрúппа, М. Випсáниус Агриппа (63 — 12 гг. до новой эры) — передовой полководец и зять Октавиáна Августа, победитель при Миллах, Акции и других местах, друг Пýблия Вергилия Марóна и Квинта Горáция Флáкка. (21, 22)
Адмéт — наследник Ферéта, царя города Фер. ( 94)
Акциум — или Актий — город, также мыс в Акарнáнии, где терпели поражение Антóний и Клеопáтра. (24)
Алáрих — варварский грабитель, ненасытный король у вестгóтов (ок. 370 — 410 гг. новой эры). (23)
Алексей — сын византийского императора, заточённого самозванцем в темницу в конце XII века. (7)
Алкéй — лирический поэт Древней Греции из Митилéны, увенчанный лавровым венком на празднике поэтов-певцов в 610 году до новой эры. (22, 88)
Амфитрúта — в античности у римлян богиня моря, жена Нептýна. (40)
Анакреонтúчески — приближаясь поэтически слогом и духом к Анакреóнту, греческому поэту-лирику VI-V веков до новой эры. (28)
Анастáсий Библиотéкарь — один из римских писателей-эрудитов IX века, которому не была чýжда византийская образованность. Переводчик на латынь греческих историков: Никифора, Геóригия Синкéлла, Феофáна Исповéдника. С 875 по 876 год полностью отдался работе над переводом с греческого оригинала, подáренного Мефóдием Константинóпольским, «Мýченичества Дионисия Ареопагита». Большой вклад в историю латинской литературы внесли его переводы «Хроногрáфии» Феофáна и проповедей Феóдора Студита. По истории славян от его наследия главные сведенья о переводе на старославянский язык Евангелия Кириллом и литургических текстов Мефóдием. Основной труд писателя-эрудита — «Трёхчастная хронография» по всемирной истории от греческих источников с 277 года новой эры. Умер в 897 году. (38)
Андрей Критский (660-740 гг.) — знаменитый византийский поэт, создатель и мастер нового жанра в церковной гимнографии, канона. Уроженец Дамаска. Монах в Иерусалиме, позже диакон в Константинóполе. Скончался на Крите. Наиболее популярное произведение — «Великий канон» из 250 строф. Ему характерен своеобразный отход от нарочито символического толкования конкретных событий в сторону иносказания. (30)
Андрей Тарковский — кинорежиссёр России модернистского, мистического начала в понимании мира и человеческих судеб, автор фильмов: «Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Зеркало», «Стáлкер», «Солярис», а также, в эмиграции, «Ностальгия» и «Жертвоприношение». (47)
Амврóсий Медиолáнский — основатель своеобразной традиции в литературе поздней Римской империи, мелодист, гимнóграф. Скончался в 397 году. (30, 95)
Апис — священный бык в Древнем Египте. (28)
Аристóтель (384-323 гг. до н.э.) — древнегреческий философ и учёный-энциклопедист. С 17 лет ученик Платóна в течение 20 лет, до его смерти. Воспитатель и наставник Александра Македонского. После его смерти возвращается в александрийскую Грецию. За создание перипатетической школы «Ликéя» на пятидесятом году подвергнут гонению. В 327 году вынужден, не дожидаясь суда, бежать из родных Афин. Автор рабóт по логике «Органóн», учения о началах бытия «Метафизика» и так далее. (30)
Армагеддóн — конец существования или конец света. (26)
Архилóх VII в. до н.э. — поэт-лирик Древней Греции, сын обедневшего аристократа и рабыни, погибший во всенародной битве с воинами островóв Пáрос и Нáксос. В отношении языка и техники брал за образец Гомéра. Известен тем, что в 680 году до н.э. он впервые начал пользоваться ямбом как литературно-поэтическим жанром. До ХХ века дошло не более ста отрывков, найдены две каменные плиты с 30 строфами из его самобытных стихотворений. (26)
Атлáнт — титан, сын Иапéта и Климéны, отец Плеяд, Гиáд, Гесперид и Калипсó. Держал земной небосвод. (76)
Атлантúда — легендарный материк между Америкой, Африкой и Европой, опустившийся на дно океана в 12 тысячелетии до новой эры. По древнеегипетскому календарю из семи циклов, каждый из которых по 1460 лет, в 11 653 году до н.э., по древнеиндийскому календарю из лунных циклов, каждый из которых по 1805 лет, конец одного из них пришёлся на 712 год до новой эры в исторических памятниках, шесть циклов назад гибель Атлантиды и, чьё теоретическое начало летосчисления, в 11 651 году до н.э., по календарю Майя, где начало календарной эры от 3373 года, там один из его циклов из 2760 лет, они приводят опять неизменно к 11 653 году до н.э.. Свидетельство всему этому — древнейший, первый язык из согласных, гласных и полугласных, давший исходное начало развитию афразийского, индоевропейского и индокитайского направлений в формировании языковых семей («Знание — сила» номер 5 и 7 за 1985 год). (59)
Боэций, Аннúций Мáнлий Северúн Боэций (родился ок. 475, казнён в 524 гг. новой эзы) — поэт византийского Рима, учёный-энциклопедист, непревзойдённый в течение долгих веков доктор философских, исторических, филологических и риторических наук раннего средневековья. Сын консула 487 года. В 510 году сам назначается на пост консула. Переводчик на латинский язык поздних веков бывшей империи работ Аристóтеля и отдельных страниц из книг Платóна. Литературовед часто опирался на работы александрийца Аммóния Сáккаса (175 — 242 гг. н.э.).Боэций — aвтор труда «Четвертные двери» по арифметике, геометрии, музыке и астрономии. Работал как исследователь книги Порфирия из Тира (III век н.э.), анализировал «Введение в категории, или о пяти звучаниях» Аристóтеля, а также «Второй аналитики» и «Топик» Цицерóна. Создатель со стихами философского трактата «Утешение философией». Защищая патриция Альбина и сенат от обвинения в зáговоре в пользу племянника императора Юстина I, Юстиниáна, Боэций был отвезён в Пáвию, затем в тюрьму Канвельцáно возле Милана, и после жестоких пыток обезглавлен в 524 году. (55, 69)
Coms fo de Rоma e аc ta gran valоr
Aprоb mаlio lo rеy imperadоr
El еra' l mеler de tоta la honоr
De tot' l impеriel' tеnien per sonоr
Mas d' una cаusa u nom аvia genzоr,
De sapiеntia l'apellаven doctоr.
Как сам из Рима, стал одним из светил,
Творил Манлий при дворе имперских сил,
Как самый умный, сердца нам покорил,
Был страной любим, творцом прослыл,
Так мудрость славилась его, знать, заслужил
Званье доктора, народ коль обучил.
(Из провансальской поэмы «Боэций» ХI века объёмом в 257 строф.) (Поэтический перевод с провансальского А.Кирияцкого)
Брут — здесь М. Юниус Брýтус (85 — 42 гг. до н. э.), племянник Катóна Младшего, организатор убийства Цезаря как приёмный сын. Он совершил этот поступок во имя чести и спасения республики, политик-патриот, покончивший жизнь самоубийством после поражения в битве у Филиппов, в войне со Вторым триумвиратом. (35, 65)
Букóлики — первая эпическая поэма из десяти эклог лучшего поэта Древнего Рима, Пýблия Вергилия Марóна, написанная с 42 по 37 год до новой эры об идеализированной красоте пастушеского раздолья. Вроде вступительного слова — диалог между юным Мелебеем, покидавшим конфискованные земли в пользу ветеранов, и умудрённым жизнью бывшим рабом, выпросившим себе свободу, Титиром о непохожем на другие городе Риме. Основная идея произведения — на чувствах во второй, шестой, седьмой, восьмой и десятой эклогах и на примиряющем равенстве в беседе пастухов Менáлка, Дамёта и Палемóна, где видна реминисценция на творчество древнего грека, поэта Феокрита, на его персонажи, такие как Комóт и Лакóн. В дальнейших эклогах-глáвах просто шли поэтические авторские суждения, разговор Ликида и Мёриса, также Мóпса и Меналка и прочих. Поэтический памятник сóздан человеком Вергилием на основе реальных событий из жизни: на батáлии между маленьким собственником Вергилием и ветерáнами (I, IX), на поэтических школах (III), на отношениях с поэтически одарённым человеком, Полиóном, генералом Октавиáна и другом поэта (III, IV), на несчастной любви в других отношениях друга, смещённого легкомысленного наместника в Египте, Гáлла (X), на мнении и поддержке Вáрия (VI, IX), на его цезарианских взглядах (VI). (42)
Ex Bucólica Vergílii
Áspice \\cónve\\xó nu\\tántem \\póndere \\múndum,
Térras\\qué trac\\túsque ma\\rís cae\\lúmque pro\\fúndum;
Áspice,\\ véntu\\ró lae\\tántur ut \\ómnia \\sáeclo.
Ó mihi \\túm lon\\gáe mane\\át pars \\última \\vítae,
Spíritus\\ ét quan\\túm sat e\\rít tua \\dícere \\fácta!
Nón me \\cármini\\bús vin\\cét nec\\Thrácius \\Órpheus,
Néc Linus,\\húic[hujk] ma\\tér quamvis\\átqu' huic[hujk] \\páter \\ádsit,
Órphe\\í Cal\\lío\\péа,\\ Líno for\\mósus A\\póllo.
Pán e\\tiám, Arcadi\\á[Pán e\\tj'Árcadi\\á] me\\cúm si \\ júdice \\cértet,
Pán e\\tiám, Arcadi\\á[Pán e\\tj'Árcadi\\á] di\\cát se \\júdice \\víctum.
Íncipe, \\párve pu\\ér, ri\\sú cog\\nóscere \\mátrem:
Mátri \\lónga de\\cém tule\\rúnt fas\\tídia \\ménses.
Íncipe,\\párve pu\\ér: qui \\nón ri\\sére pa\\rénti
Néc de\\ús hunc men\\sá, dea \\néc dig\\náta cu\\bíli est [ku\\bíli’ st].
Из Букóлик Вергúлия
Глянь-ка, колеблю я весы, где света картины,
Земли и волненья морей, да неба глубины,
Глянь-ка, на радость всякий век ожидаемый встретит.
Но, и мне дольше чуть ты в последнем дай пожить веке,
Дух сколько властен, станет глаголить твоим предсказаньем.
Не меня победит фракúйской не Орфéй песней лишь,
Не Лúна мать его, мир сжигал, не отец чей земной.
С Каллиопéей Орфей, дан Лину стан Аполлóна.
Аркадúйских лесов коль бог со мной об этом заспорит,
Аркадийских лесов коль бог сказал, он уж побеждённый.
Начинай в смехе, малыш, как любит мать познавать мир.
Мáтери десять месяцев, сложных, знать, суждены всё ж,
Начинай в смехе, малыш, и не смеяться над отчим
Да не пир дан богу, коль богине не лечь на ложе.
(Конец IVой эклоги)
(октябрь или начало ноября 40го года до новой эры)
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Вáрий — Л. В. Вáриус, влиятельный древнеримский поэт, считался одним из почитателей Вергилия и Горáция. (21, 22)
Василевс — византийский император, слово нáчало употребляться в Византии после VI века в честь титула самодержцев Древней Эллады. (31, 32)
Венáнций Фортунáт, Гонóрий Климéнтий. В Италии последним античным угасавшим факелом, бежавшим от варваров, оказался Венанций Фортунат (ок. 530 — ок. 600 гг. новой эры) — епископ Пуатьé, поэт, агиограф. Гений в 540 году покинул Равéнну, где он получил образование, он покинул родину под угрозой нашествия лангобардов; он ушёл пешком в меровингскую Гáллию (Францию). Там нашёл общество, которое было способно оценить и понять стихи последнего римского могиканина. Искренность и, при этом, лирическая окрашенность творений Венанция Фортуната, и обращённость их к чувству читателя, объясняют воздействие его поэзии на французских, а также ирландских и английских поэтов многих последующих столетий. Последнее его стихотворение написано в 591 году. (56, 57)
Вéста — дочь Сатурна и богини Опс, латиняне поклонялись ей как богине домашнего очага и чистоты семейной жизни. Храм ей находился на южной части римского форума. (34).
Вестáлка — должность жрицы Весты, их было в храме для Весты шесть во главе с понтифекс максимус, они были связаны обетом безбрачия, обязаны были поддерживать в храме неугасимый огонь, который возобновлялся ежегодно 1 марта. (25)
Византúя — Восточно-римская, Византийская империя со столицей в Константинóполе с 330 года изначально. Этот город с 660 года до новой эры назывался Византием. Но официально Константинополь превратился во Второй Рим со смерти Феодóссия, императора Рима с 395 года, став столицей страны. Основные этапы развития: с 395 по 476 год — первый этап, с 476 по 555 год после падения Рима и присоединения бывшей столицы империи к Византии — этап государственного становления, с 555 по 634 (гóда захвата арабами Сирии) — великий (после завоевания Юстиниáном всего северного средиземноморского побережья Африки, востока Испании, Италии и юга Франции) средиземноморский период, с 634 по 720 — тёмный средневекóвый период, с 720 года по 842 — иконоборческая эпоха, с 842 по 1071 год — анатолийский период до первых весомых потерь территории всей современной Турции под натиском полчищ турок-сельджýков, с 1071 по 1204 год — время крестовых походов и Раннего Византийского Возрождения, с 1204 по 1453 после сдачи Константинополя войскам крестоносцев, действовавшим по указу римского папы Иннокéнтия Третьего — Поздневизантийское Возрождение, упадок и смерть от турок-османов и переименование Константинополя в турецкий город Стамбýл. (18, 29, 30, 31, 32, 69, 70, 75)
Виттóрия Колóнна — итальянская поэтесса XVI века, с ней Микеланджело Буонарроти связывала любовь и духовная близость, с 1537 года по 1547, на седьмом десятке лет его жизненных поисков. Ей посвящаются многие его философские сонеты. (69)
Владислáв Листьев — тележурналист ОРТ конца ХХ века, убит у себя в подъезде 7 марта 1995 года мафиозными структурами России. Автор ряда популярных передач: «Взгляд», «Тема», «Поле чудес», «Час-пик»; борец с рекламными роликами. (79)
Второй триумвирáт после убийства Цéзаря и побед его сторонников на форуме и в сенате, при поспешном бегстве республиканцев: Брýта, Цицерóна и прочих, волей черни и ничтожной части аристократии, уже второй раз провозглашается диктатура трёх личностей, приближённых людей поверженного императора: Антóния и Лепида, а с ними по завещанию восемнадцатилетнего наследника Октавиáна, будущего Августа. Период правления и существования Второго триумвирата официально — годы с 43 по 31 до н.э. (34, 35)
Гай Юлий Цéзарь (100-44 гг. до нашей эры) — политик, полководец, прекрасный оратор, писатель-историк, описавший в прозе собственные походы в завоевании Галлии. В 68 году был назначен квестором Рима. Родственники его тётки происходили от рода великих Юлиев. Их прародителем считался Юл, сын Энéя, внук богини Венеры. Цезарь, как эдил с 65 по 64 год, был, несомненно, причастен к заговору Катилины. Избран на должность консула в 59 году как противник Цицерона. Член Первого триумвирата с 59 года по 48. Первый в истории самодержец вне законов и конституции Римской республики с 48 по 44 год, убитый заговорщиками во главе с его приёмным сыном Брýтом. (23, 24, 34, 35)
Гéлиос — бог солнца по древнегреческой мифологии, мудрый отец Фаэтóнта. (32, 40)
Геóргики — вторая эпическая поэма короля латинских поэтов — Пýблия Вергилия Марóна, созданная им с 37го по 30ый год до новой эры как зеркало нестабильности его эпохи. Баталия Антония с Октавианом ставила Римскую республику перед лицом гражданской войны с анархией. Тогда поэтом была закончена в 36ом году первая книга эпоса, состоящего из четырёх книг: «Работа землепашца», «Деревья и вина», «Живность» и «Пчёлы» об идеализированной Вергилием сказочной сельской жизни. Дебют первой части — живой бог — Октавиан. Известно, что конец третьей книги приходится на 31 год — победу Октавиана в Акциуме. В 30ом году при триумфальном возвращении победившего Октавия из Египта датируется завершение произведения, и в течение четырёх дней Октавиану вместе с Афелией Публий Вергилий Марон читает всю поэму от начала до конца. (34)
Гéрман Парúжский — глава парижского клира середины VI века. Принц по происхождению, один из почитателей поэтических дарований Венáция Фортунáта. Можно сказать, первый его спонсор вместе с Бодегизилом, которым он посвятил несколько стихотворений. (57)
Гермéс — Меркурий по-латыни, сын Юпитера (Зевса) и Мáйи, считается крылатым вестником богов, также проводником душ усопших, покровитель гимнастики, торговли и красноречия, изобретатель лиры. Здесь, как персонаж пьесы Эсхила «Огонь Прометея» или «Прометей прикованный», он издевается над Прометéем, не осознающим своих поступков. (53)
Герофúл — Лжемарий, по происхождению грек. Он именовал себя внуком Мария, подбивая чернь Рима к гражданской войне отомстить за убийство Цéзаря. Это движение черни в защиту греческого культа самодержавия заставило республиканцев: Марка Брýта, Кáссия Лóнга, Цицерóна и многих других тогда покинуть Рим, а Антония и других цезарианцев, но ещё сторонников демократического подхода к власти с «Первым среди равных» — прийти к сотрудничеству с тогдашними сенаторами. Антóний арестовал Лжемáрия и без суда казнил. (35)
Геспéрия — Запад, у греков — Италия, у римлян — Испания, Западная Африка. (59, 60)
Гефéст — персонаж из пьесы Эсхила «Прометéй прикованный», кузнец Олимпа Зевса, друг Прометея, который здесь по приказу громовержца приковывает, за подаренный людям огонь, несчастного Прометея к скале. (53)
Горáций, Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н.э.) — латинский поэт золотого века, он — бессмертный лирик двух последних тысячелетий, автор на классической латыни филологического трактата «О поэтике и поэзии», сатир, эпóд, од, также песен. Взгляды Горация берутся за основу в развитии поэзии всех народов Европы. Его отец, освобождённый раб, талантливому сыну даёт прекрасное гумантитарное образование, с 54 года сначала в Риме, а с 43 года в Афинах, в кругу аристокрáтии. Квинт Гораций Флакк с 45 по 41 год — военный трибун демократии Брýта при Филиппах. После морального падения и разочарования в идеалах республики, попадая под амнистию, в страхе возвращается в Рим. Квинт Гораций с 41 года, с подрезанными крыльями, работает писарем в столице. С 39 года до нашей эры, благодаря дружбе с Меценáтом, знакомится с Вáрием, после лично с Вергилием. С 19 года, когда Вергилий покидает мир, становится первым среди живущих поэтов. Хорошо знавшего греческий язык и писавшего на нём, для Горация идеалы — такие поэты Греции, как Архилóх, Лик, Алкéй и многие другие. (21, 22, 23, 24, 29, 37, 38, 77, 88, 88)
Intànto vòce fu per me udìta:
«Onoràte l' altìssimo poèta!
l' òmbra sùa tòrna, ch' èra disparìta».
Pòi che la vòce fu restàta e quèta,
vìdi quàttro grand' òmbre a nòi venìre:
sembiànza avèan né trìsta né lièta.
Lo buòn maèstro cominciò a dìre.
«Mìra colùi con quèlla spàda in màno,
che vièn dinànzi ài tre sì còme sìre.
Quèlli è Omèro poèta sovràno;
l' àltro è Oràzio satìro che vène;
Ovìdeo è il tèrzo, e l' ùltimo Lucàno.»
(Dàlla DIVìNA COMMEDIA
di DànteAlighièri, INFÈRNO, IV /quàrto/Cànto)
Меж тем, как голос душ был мной услышан:
«Честь величью поэта на диво!
Тень, уйдя, вернулась, мёртвым он возвышен».
После тот голос замолчал горделиво,
зрил четыре я тени, что нам предстали,
похоже, не радостно и не тоскливо.
Вот благой маэстро мне сказал в начале:
«Видишь того, с мечом в руке, с царя станом,
трое лавром его короновали.
Это сам Гомер, в слепце — поэт над Приáмом;
а другой Гораций, с сатирой пришедший,
Овидий с ним рядом третий, последний был Лукáном.»
(Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ
Данте Алигьери, АД, IV /четвёртая/ Песня)
(Поэтический перевод со староитальянского А. Кирияцкого)
Григóрий Первый Великий — писатель-агиóграф, римский папа с 590 по 604 год, сторонник теории Бенедикта из Нурсии, основателя аббатства «Монтекассино» 8 апреля 529 года: о бессмысленности мирских знаний в угоду знаниям Библии. Для этого миропонимания кассиодорова доктрина об их мирном сосуществовании — язычества и христианства — оказалась абсолютно неприемлемой. Григорий Первый был ознакомлен с наследием античности, как наиобразованнейший человек своей эпохи. За неприятием прошлого народа Рима — возвеличивает нового героя, вызванного к жизни необычайным развитием в эти столетия социальных потрясений и народных бедствий. Он родился в 540 году в патрицианской семье Анициев. В возрасте 30 лет Григорий назначается императором Юстином Вторым на должность префекта Рима. Шесть лет Григорий проводит в Константинополе как папский апокрипсиáрий, где изучил греческий, но стал противником византийско-эллинистического начала. Его фантастически красочные описания жизни святых, такие, как «Гомилии на книгу Иезекиля» (593 г.), «Моралия в Иóве» (597 г.), «Книга — правила пастыря» и прочие являются несомненным богатством всемирной агиографической литературы раннего средневековья. (69)
Дáнте Алигьéри (1265 — 1321 гг.). «В мировой поэзии Данте — никем не превзойдённый поэт. Пушкин писал: «Есть высшая смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью...»» (Голенищев-Кутузов, «Божественная комедия», стр. 468, перевод Лозинского). Данте родился во Флоренции в дворянской семье. Начал свою литературную жизнь поэтом-лириком, описывая óтроческие чувства любви к Беатриче Портинари в своей первой книге, написанной в прозе с поэтическими вставками, названной им «Новая жизнь» с 1291 по 1292 год, которую он создал в традициях «нового сладкого стиля». Данте, как республиканец, принимал активное участие в политических событиях родного города. Как член коллегии шести преоров, после поражения демократической партии «Белых гвéльфов», оказывается изгнанным из родного крáя в 1302 году, и оставшуюся жизнь Данте провёл на чужбине. Его перу принадлежат три трактата: «Пир» — энциклопедия знаний, современных поэту, «О монархии» — о его взглядах на политику, «О родной речи» — первая в истории филологии научная книга по ромáнскому языкознанию, где ярко выражена мысль о необходимости создания единого национального итальянского языка. Самое грандиозное произведение Данте — «Божественная комедия», где синтез средневековой культуры и новых осознаний жизни, открывших эпоху Возрождения через трилогию: «Ад», «Чистилище» и «Рай». (64, 65, 74, 89, 132, 133)
«S'ìo ti fiammèggio nel càldo d' amòre
di la dal mòdo che 'n tèrra si vède,
sì che de li òcchi tuòi vìnco il valòre,
nòn ti maraviglàr; che ciò procède
da perfètto vedèr, che, còme apprènde,
così nel bène apprèso mòve il piède.
ìo vèggio ben si còme già risplènde
nè l' intellètto tùo l' etèrna lùce,
che, vìsta, sòla sèmpre amòr accènde
e s' àltra còsa vòstro amòr sedùce,
non é se non di quella alcun vestigio
mal conosciùto, che quìdi tralùce.
Tu vuò' sapèr se con àltro servìgio,
per mànco vóto, si può rendèr tànto,
che l' ànima sicùri di letìgio».
Sì cominciò Beatrìce quèsto cànto;
e sì com' uòm che sùo parlàr non spèzza,
continuò così 'l procèsso sànto:
«Lo maggiòr don che Dìo per sùa larghèzza
fèsse creàndo, ed a la sùa bontàte
più conformàto e quel che più aprèzza,
fu de la voluntà la libertàte;
di che le creatùre intelligènti,
e tùtte e sòle, fùro e son dotàte...»
(Dàlla DIVìNA COMMEDIA
di Dànte Alighièri, PARADìSO, V /quìnto/ Cànto)
«Я зажгусь тобой для любви в путь по Раю,
ибо вне тела, что на земле зримо,
я глаз твоих ценность всякую предвосхищаю
не тебя удивлять, сколь постижимо
зрить всецелым Бога, он воспламеняет,
с таким красивым призывом плоть движет мимо.
Я взираю, как волшебно уж сияет
и в твоих взглядах бесконечность света,
что видно, лишь одна век любовь зажигает,
а всё другое манит любовь за это
не верным, а тем ложным платьем наряда,
знаний нет, где отраженье Завета.
Ты хочешь всё знать, но с другого обряда,
с ним без зарока вернуть можно везенье,
душа порой без греха не рада».
Так началá Беатрúче это пенье;
и, как человек, голос чей неизменен,
продолжила святых идей движенье:
«Послан дар высший, вечен Бог и мгновенен,
веру творúв, мы красотóй его заречённы,
выбор в нас свободный более цéнен,
его мы волей освобождённы;
люди и áнгелы, с рáзумом созданья,
да, все, но лишь только они одарённы...»
(Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ
Дáнте Алигьéри, РАЙ, V /пятая/ Песня)
(Поэтический перевод со староитальянского А. Кирияцкого)
Девкалиóн — сын Прометея, царь Фтии в Фесалии, по греко-римским преданиям Девкалион спасся с супругой Пиррой от с неба посланного всемирного потопа, а после он стал родоначаль-ником нового человеческого рода. (92, 93)
Деметриáда — город в Фессалии, который победил и колонизировал Полиоктéт. (66)
Джордáно Брýно (1548 — 1600 гг.), настоящее имя — Филиппо, в монашестве при получении сана назван Джордано, Филиппо принадлежал поначалу к ордену францискáнцев. Хотя при всём при этом он развивал мысли Копéрника о бесконечности миров и материальности вселенной, что Земле не шесть тысяч лет, также, что она не в центре мира. За это он был обвинён папской инквизицией в éреси. Процесс суда над ним длился 8 лет, но он не отрёкся от своего мировоззрения и, подобно Копернику, не признал его бесовским. Он был сожжён в Риме на площади Цветов. Ренессансcкое наследие Джордано Бруно — диалоги: «О причине, начале и едином», «О бесконечности вселенной и мирах», «О героическом энтузиазме», также им была написана комедия «Подсвечник», сонеты и многое другое. (48, 49)
Дон Арáтор — ритор и поэт первой половины и середины VI века новой эры. Сын юриста из Лигýрии. После смерти отца воспитывался в Милáне на церковные деньги. В Равéнне он продолжал изучение литературы под руководством поэта-философа Эннóдия. Он испытáл влияние Вергилия, Дракóнтия, Прудéнция, Амврóсия Медиолáнского. С 527 года направлен Алáрихом Вторым личным послом в Константинополь. Кассиодóр ему помог сделать карьеру среди придворных. Аратору присущ талант красноречия, который довольно высоко ценился среди римлян даже в период безвременья. (28, 29)
Иеронúм, Евсéвий Софрóний из Стридóра (родился ок. 340 года, скончался ок. 420 года новой эры) — поэт-теолог, ритор, анахорет, аскет, ругатель, прозаик, переводчик с древнегреческого и с еврейского Тóры и Нового Завета на латынь, филолог, чей теологический конфликт между религиозными воззрениями в произведениях с литературным наследием классики Рима никогда не был изжит. С юных лет он учился в Риме у грамматика Элия Донáта. В дальнейшем превратился в последователя Мáрия Викторина. В Риме крестился в детстве. «Христианство не удержало его в юности от пороков и увлечений, которым он предавался вместе с Руфином, ставшим впоследствии его злейшим врагом» (Издательство «Наука», Москва 1972 года, «Средневековая латинская литература Италии», И. Н Голенищев-Кутузов, стр. 79). Написал серию риторических обвинений в адрес бывшего друга Руфина, и толпа в Константинополе Руфина в землю втоптала заживо. С 373 по 375 — годы обрёл основательные знания в греческом, углубляясь в богословие Греции. А с 375 по 378 в Халкидской пустыне после больших усилий выучил основы еврейского. Сам о себе Иероним писал: «Я — философ, ритор, грамматик и диалектик, иудей, грек и латинянин». Тору он перевёл заново, как Ветхий Завет, с древнееврейского на позднюю латынь с 390 по 404 год. Псалтырь остался в двух вариантах: в так называемом римском и галликанском. Иероним Софроний из Стридора о древнееврейском вопрошал: «Он подобен нашему Флакку или греку Пиндáру, то течёт ямбом, то вещает алкейским слогом, или величаво льётся стихом сапфическим. Что прекраснее Второзакония Исáйи? Что величественнее Соломона, что совершеннее Иóва? Всё это в еврейском оригинале плавно льётся гекзаметром и пентаметром...» (66)
Изáра — река, теперь она носит имя Изéр, левый приток большой реки под названием Родáн. (66)
Иннокентий Третий — римский папа, подбивавший с 1198 по 1204 год войска Европы на Третий крестовый поход, главный виновник взятия ослабленного Константинополя крестоносцами. (74)
Иоáнн Геомéтр — византийский высокóобразованный поэт IX века. Его творчество отображало облик идеального героя, сравнивало поступки и происходящие события с историей Византии и Европы. Его поэзия включала в себя собрание эпиграмм на исторические темы. В мире любимы четыре его гимна, «Похвала святому Пантелеймóну», парафрáза «Песня песней» и многие другие вещи. Наиболее частые размеры в его стихах: двенадцатисложник, гекзáметр и элегический дистих. Он не скупился на похвалу философам и творцам Древней Эллáды, но делал это с константинóпольским превосходством: (30)
Хвалитесь вашей древностью, афиняне,
Сокрáтами, Платóнами, Пиррóнами,
И славьте Эпикýра с Аристóтелем,
И тени предков, и мотивы славные,
А мудрость, та живёт в Константинóполе.
(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева)
Ипполúт — персонаж из пьесы Еврипида «Ипполит». Прекрасный сын Тесéя не только внешне, но и внутренне, который отказал мачехе Фéдре, признавшейся в любви юноше. От страха она оклеветала пасынка, и Тесей ринулся мстить. Но Ипполит сбросился со скалы. Позже от богов отец Тесей в ужасе узнал правду. (52)
Йегхудá Халевú — исторический герой еврейского народа конца XI и начала XII века, поэт, сефардский раввин в Испании периода арабской конкисты. Перу творца принадлежат множества патриотических стихотворений на иврите по романским правилам стихосложения. Поэт всю жизнь мечтал вернуться на свою историческую родину, Иудею, но был убит в скитаниях по дороге к ней. (19)
Кáйзар — одно из классических прочтений имени Цезарь. (22)
Кáссия — самая непревзойдённая и человечная поэтесса в истории поэзии Европы второй половины первого тысячелетия. Её творческое наследие считается далеко незаурядным в Византийской империи первой половины IX века. В людских душах её мысли и чувства ассоциируются с загадочной, античной поэтессой, Сапфó. Но образованность и подход к жизни ставят Кассию намного выше лесбосской дикарки. Хотя незримая общность обеих — единый поток греческой, музыкально-поэтической лирики, льющейся из души в другие души. Эта глубина Кассии наиболее ярко выражена в заступничествах перед Богом за падшую, но прозревшую блудницу, а также в «Каноне не для усопших» («Kanòn anapafsìmos is kìmasin») из девяти од, чувствуется волнение поэтессы за тех, кто должен предстать перед Богом на страшном суде в апокалипсисе. Она просила Всевышнего, как человек, помиловать их, рисуя краткими и сильными строками величие Бога, высоту и несоизмеримости ни с чем силы Владыки, Суд под трубный звон, что явится с её строк к читателям. В ярких страстных стихотворных формах ею описывается паства из всех зверей перед Гóсподом в часы страшного суда, где в стихах византийской поэтессы высота гуманизма и всечеловеческая терпимость. При всём при этом она презирает и ненавидит человеческие повседневные недостатки, что выражает в слове «Mìso»— «Ненавижу»:
Ненавижу доносчика на своих друзей,
ненавижу речистого не ко времени,
ненавижу того, кто всем готóв поддакивать...
(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева)
Также Кáссия жаждет осудить зависть:
Подобно змеé, растерзывающей
собственного детёныша,
зависть уничтожает завúстников,
пусть из себя каждый изгонит зависть,
ибо зависть — это смерть.
Смерть от зависти — многих участь.
Ужасная зависть, скажи, кто тебя породил,
и кто уничтожит и одолеет?..
(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева). (30, 31, 32)
Катилúна — из рода Сéргиев, Л. Сéргиус Катилина родился в 108 году до нашей эры, считается организатором заговора, раскрытого Цицероном в 63 году до новой эры. Пал в сражении с войскáми Петрéя при Пистóнии в марте 62 года до новой эры. (23)
Катýлл — Валерий Катулл, лирик-поэт со свободным взглядом на политику. Родился ок. 87 года до новой эры на севере, в Верóне. Умер в Риме около 54 года. (23)
Керáтий — византийская серебряная монета, её стоимость в одну двадцать четвёртую номисмы. (70)
Кассáндра — вещая дочь Приáма и Гекýбы, троянцы не поверили мрачным её пророчествам, по взятии Трои похищена Эáнтом (Аяксом), сыном Оилáя, затем досталась Агамемнóну, который ей опять же не поверил, что родная жена его убьёт у себя в доме и вместе с ним по мифологии Кассáндру убивают в Микенах из-за проклятия Фиéсты до семи колен. (52)
Кéсарь— в честь Гáя Юлия Цéзаря — титул самодержца, тоже самое, что Кáйзар и Цéзарь. (31)
Колумбáн из Бангóра — (533 — 615 гг. нашей эры) поэт, философ-агиограф, организовавший в Ирландии среди первобытно-варварского населения свою деятельность, как просветитель с академическими научными, теологическими и историческими знаниями раннего средневековья. С 12 учениками Колумбан начал «Великий исход» на континент учёных монáхов-латинистов, продолжавшийся вóлнами разной интенсивности на протяжении нескольких столетий. Он — основатель в северной Италии аббáтства Бóббио с огромнейшей библиотекой. В его стихотворениях нерéдки реминисцéнции из Горация и Ювенáла, Дракóнтия, Прудéнция и Ювéнка. (33)
Константин Первый, Великий, Флáвий Валéрий (ок.285 — 337 гг. н.э.) — первый римский император, который перешёл к покровительству христианской церкви с 313 года, написав Миланский эдикт о веротерпимости. Он был председателем на Первом Вселенском соборе в Риме 325 гóда. В 330 годý решил перенести столицу империи в город Византий, который стал называться с 11 мая того года Константинополем. Константин Великий принял христианство на смертном одрé. (36, 7)
Константинóполь — столица Византийской империи с 330 года новой эры до завоевания турками-осмáнами и его переименования в Стамбул в 1453 году. (19, 30, 31, 36, 71, 76)
Кроманьóнцы — древние люди, жившие приблизительно сорок тысяч лет тому назад (с ориентацией на тéстер по радиоактивным распадам различных веществ). Мозг этих гонителей и уничтожителей неандертáльцев объёмом идентичен и даже в полушариях, предположительно, превосходит в корé современного человека. (59)
Купидóн — юноша-бог, людям дарующий стрелой любовь с волшебством, как сын Венеры. (89)
Куриóн, Гай Скрибóний — прежде сторонник оптиматов, преданных республике, которые в период правления Первого триумвирáта поддерживали Помпéя в борьбе с Цéзарем, приводящей к гражданской войне. Куриона, в 50 году избранного народным трибуном, Цезарь подкупает, уплатив его крупные долги. Чтобы скрыть переход на его сторону, Курион демонстративно выступал за то, чтобы и Цезарь и Помпей сложили свои военные полномочия. Неожиданно сенаторы поддерживают данное предложение. При этих условиях выигрывал лишь Цезарь, обладавший побеждённой им Гáллией и своими связями с плебеями, в большинстве которые поддерживали монархию, зарождённую ещё в идеях Спартакá о «добром» самодéржце, понимавшем чáянья рабов и бедняков, напоминавшую о не состоявшемся императоре Спартакé, их изначальном стороннике. (24)
Лавúна — по «Энеидам» Вергилия жена Энéя. (74)
Лактáнций, Лýций Цéлий Фирмиáн Лактáнций (ок. 250 — ок. 325 гг. новой эры.) — поэт-философ, богослов, историк, апологéт. После крещения, с 303 года вёл монашескую жизнь в Никомéдии, прежде обучал провинциалов-грéков латинскому языку. С 313 года воспитатель сына по имени Крипс Константина Первого, в будущем убитого самим отцом-императором. Гуманисты, идеализируя творческое наследие Лактанция, называют его «христианским Цицероном». (94)
Лангобáрды — варварские племена из германцев, венéдов, славян, скифов и прочих, покоривших всю северную часть византийской Италии, которые владели ею с 568 по 754 год. Они полностью уничтожили формы управления странóй и юрисдикцию и Рима, и Византии на северной половине Апеннинского полуострова, но они так и не смогли создать, из-за распрей, своё стабильное государство. (57)
Лаомедóнт — сын Ила, отец Приáма, царь Трóи. Нептун и Аполлон ему в подарок построили стену вокруг престýпного гóрода. (21, 22)
Лáциум — центр Италии, расположенный между Террéнским морем и óбластями Этрýрией и Кампáнией, в сердце этой территории находится город Рим; у многих поэтов античности часто Лациум или Лáций — вся Римская империя. (24)
Лик, Лúкос — поэт Древней Греции VI века до новой эры. История этого творческого деятеля вращается вокруг друзей Алкéя. (88)
Лорéнцо — здесь не Лоренцо Мéдичи, а Лоренцо Великолепный. В его владениях Микелáнджело Буонаррóти провёл два года как ученик по ренессансской живописи и скульптýре. (64)
Лóпе де Вéга, Лопе Фéликс де Вега Кáрпио (1562 — 1635 гг.) — классик испанской драматургии и поэзии. Он родился в семье ремесленника-золотошвéя. Несмотря на свою всеевропейскую известность, Лопе де Вега работал за маленькое жалование секретарём у разных официальных вельмож. По этой самой причине принял священнический сан в 1614 году, но это событие мало что изменило. По воле судьбы он был злейшим врагом творчества другого клáссика Мигéля де Сервáнтеса Саавáдры. Автор двух тысяч стихотворных пьес, нескольких десятков поэм, новелл, романов, сонетов и стихов. (48)
Árdase Troya
Árdase Troya, y sube el humo oscuro
Al enemigo cielo, y entre tanto
Alegre Juno mira el fuego y llanto,
¡Venganza de mujer, castigo duro!
El vulgo, aun en los templos mal seguro,
Huye, cubierto de amarillo espanto;
Corre cuajada sangre el turbio Xanto
Y viene a tierra el levantado muro.
Crece el incendio propio al fuego extraño;
Las empinadas máquinas cayendo
de que se ven ruinas y pedazos;
Y la dura ocasión de tanto daño,
Mientras vencido París muere ardiendo,
Del griego vencedor duerme en los brazos.
Cгорает Трóя
Мрачно там дым поднимается, сжигают Трóю,
Под врáжескими небесами в победе таланта,
Во славе Юн взирал огонь очáми гиганта,
Плач — жéнщины местью — кáра герою.
Простые шли в храм, слабá верность чья, я не скрою,
Жёлтого цвéта страх поэта-музыканта,
Бьёт, свернувшись, кровь у тумáнного Ксáнта
Снисходит на землю, вздымáющейся стенóю.
Сблизятся пожары в городе с огнями чужúми,
Огрóмнейшие машины ломáя,
Они ведут к руинам в проклятьях.
И жестокой судьбóй с расправой над ними
Там, побеждённый, Парúс гибнет, сгорáя,
У грека-победú теля спит в объятьях.
(Поэтический перевод с испанского А. Кирияцкого)
Лукрéций Кар (96 — 55 гг. до новой эры) — римский поэт, автор энциклопедической поэмы из шести глав, им не завершённого произведения из-за самоубийства, под названием «О природе вещéй» (58-55 годы), где в стихах самобытный поэт описáл философию Эпикýра: о шарообразности Вселенной, о её атомном строении, о природной селекции, о бесконечности и многообрáзии мирóв, о том, что у энергии одна форма всегда обязательно переходит в другую. (29)
Illud in\\ his re\\bus non \\est mi\\rabile\\ quare,
omnia \\cum re\\rum pri\\mordia \\sint in \\motu,
summa ta\\men sum\\ma vide\\atur \\stare qui\\ete,
praeter\\quam si \\quid propi\\o dat \\corpore \\motus.
Omnis en\\ im lon\\ge nos\\tris ab\\sensibus \\infra
primo\\rum na\\tura ja\\cet; qua\\ propter, ubi[propter-ub]\\ipsa
cernere \\jam neque\\as, mo\\tus quoque \\surpere \\debent;
praesertim \\cum, quae\\ possimus\\ cernere,\\celent
saepe ta\\men mo\\tus, spati\\o di\\ducta lo\\corum.
Cущности в вещáх, они незримые будто,
именно тело в мире движется изначально
цельность, лишь цельность, статика да покой в ходе всяком,
кроме, них телесным дана и собственность рвенья.
Каждый из нас ведь удалён сам от совершенства,
первых разум даришь, природа; главное коли—
знать ничего не рождённо, мы зайдём внутрь себя так,
через свой разум, что нам домысливать скрытно
часто движенье стихий в нас пространств многозначных.
(Из Второй книги «Атомная физика») (Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Майóния (Мэония) — устаревшее, для классического периода Золотого века Августа, название Лидии, реже Энтýрии, сохранившееся в употреблении только как поэтический образ. (21, 22)
Мáо Цзэ Дун — один из самых страшных тиранов ХХ века, генералиссимус и самодержец с неизвестной миру властью в предыдущие годы в социалистическом Китае с 1946 года, патриарх культурной революции в шестидесятые годы, он умер в 1976 году. Мао всё время лежит в пекинском мавзолее. (74)
Мáрий (156 — 86 гг. до новой эры) — происхождением из Кереáты, победитель Югýрты в 106 году до новой эры, тевтóнов в 102 году и кимбров уже в 101. Назначался семь раз консулом, глава народной партии популяров, считался основным противником Сýллы. (35)
Марс — как сын Юпитера, вначале бог и покровитель полей и стад крупного, а также мелкого рогатого скотá, ему был посвящён весенний месяц март, впоследствии бог войны, он отождествлён с греческим Арéсом. Здесь также четвёртая по счёту планета в солнечной системе. (21, 22, 34, 59, 84, 86)
Марцéл, Марк Клáвдий — римский консул 51 года до нашей эры, республиканец, но и сторонник консерватизма в сенате. После поддержки нарочного предложения, данного Курионом, сенаторами о сложении полномочий триумвиров Цéзарю и Помпéю, в конце заседания сказал: «Вы побеждайте, чтобы получить в Цезаре дéспота». (24)
Маюмский Косьмá (VII-VIII века н.э.) — византийский поэт, всю жизнь пишущий в жанре канона. Современник и приёмный брат Иоáна Дамаскина (автора «Песни о Варлаáме и Иосáфе», «Источника знаний» и прочего). Вместе с ним Косьма стал монахом лавры савваитов близ Иерусалима, позднее епископом города Маюмы вблизи Гáзы. (30)
Мериóн — критянин, сын Мóла, по Гомéру— гнавший возницу Идоменéя при осаде Трóи. ( 21)
Метаморфóзы — здесь основное эпическое поэтическое произведение Пýблия Овидия Назóна, сóзданное им с 3го по 8ой год новой эры. Это рассказы о легендарных превращениях и чудесах богов или героев. Овидий не придумал эти повествования. Но он попытался их объединить, в них вложил все силы таланта и духа. Он повествует в общем 250 метаморфоз в 14ти тысячах стихах 15ти книг, которые берут начало от сотворения мира и завершаются смертью Цезаря. «Метаморфозы» потребовали от Овидия многих лет работы и поисков. Источники: самые различные сюжеты из разрозненных метаморфоз Гомера, Гесиóда, трагиков Греции, поэтов александрийского периода и латинян: Катýлла, Вергилия; специальные книги: Третий век до Рождества Христова: собрания из метаморфоз о крылатых героях: Орнитогония; второго века «Метаморфозы», написанные историком греком Никáндром Колофáнским; первого века похожее произведение Парфéния Никéйского; различные репертуары по традициям греко-римских школ. Хочется предположить, что не все «Метаморфозы» написаны Овидием Назоном в форме традиционного гекзаметра. (40, 50, 51, 58)
Vix ea limitibus dissaepserat omnia certis,
cum,quae pressa diu massa latuere sub illa,
sidera coeperunt toto effervescere caelo.
Neu regio foret ulla suis animantibus orba,
astra tenent caeleste solum formaeque Deorum,
cesserunt nitidis habitandae piscibus undae,
terra feras cepit, volucres agitabilis aёr.
Sanctius his animal mentisque capacius altae
deerat adhuc, et quod dominare in cetera posset.
Natus homo est: sive hunc divino semine fecit
ille opifex rerum, mundi melioris origo,
sive recens tellus, seductaque nuper ab alto
aethere, cognati retinebat semina caeli;
quam satus lapeto, mixtam fluvialibus undis,
finxit in efigiem moderantum cuncta Deorum.
Pronaque cum spectent animalia cetera terram,
Os homini sublima dedit, caelumque videre
jussit et erectos ad sidera tollere vultus.
Sic, modo quae fuerat rudis et sine imagine, tellus
induit ignotas hominum conversa figuras.
Природа границею рéзала уверенно хáос
тем, с чем плотность бúлась слитком, стеной под нею,
созвездьями вспыхнуло злато массой в небе.
Не прямáя чтобы стала неким крýгом оживленьем злых вéпрей,
звёзды сменяет с лошадьмú лишь обличье дневное,
затихнут к рассвету, населяясь рыбами, волны,
землю зверь засéлит, как пернатые лёгкий воздух.
Святостью само оживление с духом незыблемой выси
до сих пор мчится, ибо над каждой силою царствовать сможет.
Рождён род людской, если же божествý семенá сеял
славный творец вселенной, святого мира начáло,
если ж свежей пашней и паденьем тут же с выси
эфúра с землёй родство хранили семена неба,
огонь Прометéя, смесь волн речных и небесных
гладит отражение, расслабляя, вместе с богами.
Ведь склонясь покорно, смотрят в землю остальные звери,
коль людская речь должнá взметнуться нéба зреть синь
да с восторгом ввысь велúт к созвéздиям взор направить.
Но первых дýши из безгрешных прежде рождённы, пашня
вырастила родом, лишь вскормив, люд по образам.
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Мидяне — персы, которых так и не победил Красс, а позже также Антóний, член Второго триумвирата и последователь дел Гáя Юлия Цезаря. (24, 73)
Миф — самая ранняя форма в отображениях жизни, также жизненных восприятий действительности в фантастическом облике: богóв, существ, героев, стихий. В основе его — первобытное, не расчленённое человеческое мышление с богатым авторским воображением при устной передаче с древности для каждого поколения, изменяясь под тяжестью времени до первой его записи как литературного памятника у каждого народа. (24)
Моисéй — величайший иудейский пророк, который вывел евреев из Египта и через сорок лет, когда умер последний раб, показал им Землю обетовáнную,в будущем Иудéи и Изрáиля, автор Танáха, Пятикнижья. (20, 62)
Микелáнджело Буонаррóти (1475 — 1564 гг.) — величайший скульптор, зодчий, живописец и поэт высокого Возрождения. Прошёл латинскую школу во Флорéнции. Против воли отца поступил сначала в мастерскую Домéнико Гирляндáйо, затем в художественную школу, основанную Лорéнцо Великолепным. Там он подружился с философами-гуманистами: Днджело Полициáно, Марсилио Фичино, Пико делла Мирáндола, которые приобщили юного Микеланджело к идеям Платоновской Академии. В своей поэзии он опирался на творчество Данте и Петрáрки. Поэзия Микеланджело вырастала из духовных запросов времени. Первое издание стихотворений Буонарроти вышло в свет в 1623 году с чудовищными исправлениями М. Буонарроти-младшего как редактора. Лишь в 1897 году после тщательного исследования прижизненных списков стихов Микеланджело Буонарроти свет увидел его подлинные творения. (64)
Муза — одна из девяти покровительниц искусств, каждая в античность считалась дочерью Зевса. (21, 22, 26, 29, 48, 88, 89)
Меценáт Цúльний — всадник и предводитель Древнего Рима из знатного этрусского рода Лукумóнов, близкий друг Августа, наставник и покровитель поэтов: Вергилия, Горáция и многих других. В честь него спонсоры, безвозмездно помогающие людям культуры, науки и искусства, с почётом несýт его имя. (89)
Нерóн (37-68 гг. новой эры). В 54 году Тибéрий Клáвдий Нерон стал императором уже полностью сформировавшейся Римской империи. До 62 года Нерон был под влияниями префéкта претóрия, Сéкста Афрáния Бýрра и поэта-философа, драматурга, Лýция Аннéя Сенеки. Мать Нерона, Агриппина, из-за неуёмной жажды влиять на политику, теряет власть и положение в обществе. При сенаторах за столом Нероном был отравлен её юный сын Бритáник, которого она мыслила противопоставить властолюбцу. Вскоре за это к ней были принцéпсом подосланы убийцы. В 62 году Бурр умер, а Сенека тихо удаляется в закрытую частную жизнь вне политики. Новый фаворит Офрóний Тигеллин на постý префéкта претóрия, потворствовал жестокостям и страстным поступкам Нерона не в пользу империи. После свадьбы монарха на Сабине начались репрессии с кáрами сенаторам с конфискацией имуществ. В 65 году был раскрыт зáговор Гая Кальпýрния Пизóна, который после вскрыл свои вены. Бывший воспитатель Сенека тоже покончил жизнь самоубийством, как поэт Лукáн из четвёрки Первого круга ада Данте. За зрелища и раздачи плебс обожал императора. После пожара им, Нероном, учинённого, Рим был заново отстроен по его приказу. Самодéржец продолжал править, но после путешествия по Греции и гражданской войны с Гáллией восстали преторианцы, Нерон же с помощью друга покончил жизнь самоубийством, он, взрезав себе вены, повторял: «Какой актёр умирает...» (23)
Никúфор — византийский историк, поэт и патриарх, создатель краткой истории «Бревáрия», написанной им в IX веке. (30)
Нúмфы — второстепенные божества, женщины. Нимфы олицетворяли силы природы в зависимости от места, где по воле судьбы обитали. (58, 85)
Нирвáна — подлинное бытиё, затуманенное выдуманной людьми Сансáрой за границей неподготовленного восприятия. (42)
Нон Понаполитáнский (V век) — поэт ранней Византии, живший в Египте, инициатор реформы гекзáметра, направленной на примирение традиционной метрики с лексическими и грамматическими правилами языка, которая была усвоена целым рядом эпических поэтов. Автор поэмы о реинкарнации «Деяния Диониса», равной по объёму «Илиáде» и «Одиссéе», вместе взятым. «По версии, принятой Ноном, Дионис перевоплощался трижды — как Загрéй, как Дионис и как Иáкх, причём первое воплощение было одновременно перевоплощением Зевса... Всё отражается во всём: прошлое — в будущем, будущее — в прошедшем, то и другое — в настоящем, миф — в истории, история — в мифе... Поэзия Нона — поэзия косвенного обозначения и двоящегося образа, поэзия намёка и загадки... Это уже не древнее, дохристианское язычество. Это язычество — как «иноверие», инобытиё христианской эпохи, её вторая, запретная возможность, её дурная совесть, но одновременно и доказательство её идейных основ от противного» (С. Авéринцев, «Поэтика ранневизантийской литературы», Москва, CODA 1997: «Мир как загадка и разгадка», стр. 152, 153, 154). Он также автор гекзаметрического переложения Евáнгелия от Иоáнна в стихотворную форму. (29)
Нострадáмус, Мишель де Нотр Дам (1503-1566) — врач, еврейский выкрест, мистический предсказатель будущего: как ближайшего, так и на много столетий вперёд. В своих сонетах и других произведениях он предсказал почти все кошмарные исторические события, вплоть до XXI века. Пророчества и провидения в творчестве самой незаурядной личности второго тысячелетия уходят ещё на семнадцать столетий в сомнительное и потому туманное будущее. (95)
Овúдий, Пýблий Овúдий Назóн (43 год до новой эры — 18 год нашей эры) — бессмертный поэт эпического жанра, входящий в тройку лучших поэтов золотого века áвгустской римской империи. «С 30 по 27 год вместе с братом в Риме учит мифологию и древних поэтов Рима, таких, как Эний,— на оценку. С 27 по 25 мечтает о тоге взрослого поэта в школе ритора, изучая ораторские законы и развитие любого сюжета. С 25 по 23 — путешествие в Грецию и Малую Азию с Помпéем Мацéром. С 22 по 20 год допущен в кружок элитных поэтов, где связывает свою карьеру с Тибýлом и Проперцием. С 20 года по 15 на публику чтение собственных поэтических произведений, им создаваемых в ту пóру: «Влюблённых» и «Гигантомахию», основа — бои богов и героев. В 15 году публикует книгу «Влюблённые» и получает звание мирового поэта Рима. В 12 году — «Медéю» — трагедию до нас не сохранившуюся, в его «Героидах» образы и персонажи заимствованы у героев мифологии. В 1 году новой эры издаёт «Искусство любви». С 3 по 8 год пишет «Отблески»— поэтический календарь римских праздников и в то же время работает над композицией «Метаморфóз». В 8 году по неизвестным причинам внезапно сослан по указу Октавиáна Августа на край Римской империи, В ТóМЫ (КОНСТАНЦИЯ, НА БЕРЕГУ ЧЁРНОГО МОРЯ). С 8 ПО 18 ГОД ПИШЕТ ИМПЕРАТОРУ И СВОИМ римским друзьям письма с искренними слезами и мольбой: «Скóрби», «Понтики» и там, не дождавшись прощения, умирает.» (40, 50, 51, 58)
Октáвий, он же Октавиáн Август (63 год до новой эры— 14 год новой эры) — по завещанию Цезаря, он — его наследник, Гай Юлий Цезарь Октавиан. Октавий вошёл в историю как первый император в Древнем Риме с 31 года до нашей эры по 14 год новой эры, чьи годы царствования считаются золотым веком в искусстве, просвещении, науке и градостроительстве в Древнеримской империи.
Когда Август на земле воцарился,
истребляется народов многовластие...
(Кáссия /Византия/ IX век) (Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева) (34, 35)
Паллáда, полностью Афина Паллáда — здесь мифический образ греческой богини мудрости и любви. (21, 22)
Парúс — лучше Парид, он и Алкесандр, сын Приáма и Гекýбы, судья при споре трёх богинь о яблоке, как похититель Елены, жены Менелáя, непосредственный виновник Троянской войны. Его убила стрела Филоктéта. (32)
Пелúд — сын Пелéя, и он — Ахил, убивший на поединке Гéктора. (21, 22)
Пелóп — сын фригийского царя Тантáла, брат Ниóбы, муж Гиподáмии, как царь Элиды и Аргóса, он — отец Атрéя с Тиéстом, дед Агамемнóна и Менелáя. В детстве наследник заколот отцом и подан в качестве угощения богам, но злодеяние Тантáла было тотчáс раскрыто, и Юпитер воскресил мальчика, съеденное Церéрой плечо заменил плечом из слоновой кóсти. В возрасте он овладевáет óстровом, который в будущем, при его жестокой политике, назовýт Пелóповым. (21, 22)
Перúкл (495-429 гг. до н.э.) — крупнейший из демократических деятелей политики классического периода Древних Афин. Был выбран на пост этой должности с 461 года. Он в 462 году до новой эры, годом раньше, голосовал за реформы Эфиáльта, ограничивавшие аристократов. Он многого добился для строительства Одеóна, Парфенóна и Пропилéи. В Афины при нём приехали жить учёные и творческие деятели, такие, как Анаксагóр, Геродóт, Софóкл, Фидий. Он являлся всего лишь стратегом, но избирался народным собранием на эту должность 15 раз. Время его оказалось блистающей эпохой Древней Греции. (31)
Петрáрка, Франчéско Петрáрка (1304 — 1374 гг.) итальянский лирик эпохи Возрождения, продолжавший через пятьсот лет тенденцию поэтической человечности Кáссии в стихах о не принятой жизнью любви. Его отец был большим другом Данте Алигьери в изгнании. В Авиньоне, в городе, где жил римский папа, Франческо Петрарка принял сан монаха-священника, но продолжал оставаться аббáтом светским. Его перу принадлежат: поэма «Африка», написанная им на латыни, повествующая о подвигах в войне с карфагенянами полководца Сципиóна Африканского, и «Канцоньéри» по-итальянски, книга сонетов, посвящённых идеалу, любимой Лáуре, созданных в течение двадцати лет при жизни и десяти — посмертно. (33)
Платóн — (427-347 гг. до н.э.) крупнейший философ античности, ученик Сокрáта. Родом аристократ от царя Кóрда. Платон — его прозвище от слова «плáтис»— широкий. Настоящее имя — Аристóкл. После казни Сократа жил в Мигéрах, путешествовал по Египту. В Сиракýзах за политические распри был арестован и продан в рабство, но выкуплен друзьями-сторонниками на ярмарке рабов в Эгине в 386 году до новой эры. В священной роще, посвящённой легендарному герою Акадéму, основывает школу для своей философии, Платоновскую Академию. До наших лет дошли его трактаты: «Аполóгия Сократа», 34 диалога, письма, эпигрáммы. Основа его школы — выявление условных и безусловных категорий. Его задача — поиск прекрасного, идея безусловного блага, безусловной истины и вечной любви к душе человека Абсолютом — всецело единым и совершенным. (33, 87)
Принцéпc — по Тациту — Август, первым принял верховную власть с демократическим званием принцепса в республике, подобно сегодняшнему пожизненному президенту-императору. (88)
Прометéй — персонаж из пьесы Эсхила «Прометéй прикованный», который подарил людям огонь и научил ремеслу. Зевс кузнецу Гефéсту приказал приковать Прометея к скале, а под каждое утро, воскресшему, орёл выклёвывал печень. (53)
Пурúм — еврейский народный праздник, посвящённый спасению от персов, благодаря еврейке, жене тирáна Ахашверóша. В память этому, как и другим событиям, зажигаются семисвечники, в честь тому, из Хáнуки, которому масла хватило на один день, но он не угасал — восемь. (20)
Рим, Древний Рим — столица Италии. Здесь — столица Древне-Римского раннего царства с 753 по 510 годы до новой эры, Древне-Римской республики с 510 по 31 годы до новой эры, Древне-Римской империи-принципата с 31 года до новой эры по 284 год нашей эры, с 284 по 476 год Римской империи абсолютной монархии, а также в византийской провинции вторая столица Римского дукáта после Равéнны с 476 года по 800 — первой коронации римским папой Львом Третьим Карла Первого, Великого как прежних императоров для гóрода Аахéна. (23, 24, 27, 29, 30, 35, 55, 57, 69, 89)
Родóсский Константúн — византийский поэт X века, времён правления василéвса Константина Седьмого, Багрянородного. Его стихи, обращённые к нéдругам, своеобразной манерностью напоминают аристофановские комедии античности. В истории он остался благодаря бессмертному классическому собственному произведению из 961 двенадцатисложника, стихотворного эксфрáсиса столичной церкви святых Апóстолов, где он описывал семь чудес Константинополя и мозаичные, разноцветные церковные изображения в интерьере цареградского храма. (30)
Ромáн Сладкопéвец (родился в конце V века — скончался ок. 560 года новой эры) — ранневизантийский поэт. Роман придал максимальное совершенство жанровой форме кóндака. По данным новооткрытого жития, был монахом, уроженцем Сирии, работал диаконом в Берите (Бейрýте), в преклонном возрасте в Константинополе. Гимны Сладкопевца высоко ценятся, но в эпоху верховенства жанра канóна были вытеснены из церковной поэзии. Его творения мыслились как полутеатральные диалоги-беседы по библейской темáтике. (36, 74)
Рóмул — потомок Энéя, вместе с братом Рéмом построил на холме первые строения будущего города Рима. После он убил Рема и стал первым римским царём по летописям с 753 года до новой эры. (34)
Сансáра — мир обыденности, иллюзорно воспринимаемый органами чувств мнимой реальности, порабощённой колесом жизни. (42)
Сапфó (VII — VI века до новой эры) — древнегреческая бессмертная поэтесса родом из аристократии. Жила в Митилéне на острове Лéсбосе, затем в Сиракýзах на Сицилии, где собирáла кружок из именитых девушек, их она обучала стихосложéнию, музыке и танцам. Её стихотворные открытия посвящались им, брату, сестре Клеиде и другим. Сапфо оказалась идеалом античности. Порой её нарекáли десятой Музой. Катýлл и Горáций ей строфой подражали. Она сразу отвергла посвáтавшегося к ней талантливого поэта Алкéя. Но сбросилась со скалы из-за несчастной любви к Фáону. (52, 87)
Сарацúн — араб, здесь Мухаммéд. (74)
Сатýрн — муж богини Опс, бог земледелия в древней Италии. В период эллинизации стал ассоциироваться с греческим Крóносом, а также превращаться в отца Юпитера, Юнóны, Нептýна и Плутóна. В мифах, свергнутый с небесного престола, нáчал царить в Лáции. Время царствования Сатурна считается «золотым веком» в лéтописях. В книге — планета с двумя кольцами, шестая по счёту и вторая по размерам в солнечной системе. (59, 84, 86)
Сéнека, Лýций Аннéй Сенека младший (ок. 4 года до н.э. — 65 год н.э.) — философ, поэт, драматург, писатель.До наших лет дошли десять трагедий из его наследия как реминисценции на темы драматургических памятников Эсхила, Софóкла и Еврепида. В творчестве Сенеки доминировала патéтика в связи с мрачным временем Нерóна. (23)
Силентьярий Павел — ранневизантийский поэт, занимал при дворе Юстиниáна должность блюстителя тишины. Его поэтическое наследие — вершина ранневизантийской эпиграмматической поэзии шестого столетья. По велению императора им были написаны две поэмы об архитектурных шедеврах века: «Описание храма святой Софии» и «Описание амвона» храма. И в этих сочинениях образная система, лексика и метрика часто соприкасаются с языческой античностью. (74)
Симмáх, Квинт Аврéлий Меммúй младший — сенатор, назначался на должность консула в 485 году новой эры после падения западной Римской империи, по крóви патриций, правнук язычника Симмаха старшего, тесть Боэция, казнён в 525 году по указу Теодóриха за защиту учёного поэта. (69)
Сиóн — или Циóн — одно из названий Иерусалима. (19)
Сир — понятие, подразумевающее в средневековье одного для всех: господина, сеньора, царя, в IX веке — Карла Великого, также его титул в «Песне о Ролáнде». (52)
Сирены — баснословные существа с телами птиц, а при этом головáми дев, жили где-то на юге Италии, по мифологии своими пениями пленяющие купцов-мореплавателей, чтобы их убить. (64)
Сокрáт (470 — 379 гг. до н.э.) — выдающийся философ, воплощение мудрости Древней Греции. Наставник Ксенофóнта, Крития, Алквиáда, Платóна, Федóна и других. За школу против афинской демократии приговорён к казни. Кредо его существования — от природно-внешнего — поиск первоэлементов бытия. (39)
Софóкл (496 — 406 гг. до н.э.) — великий классик-драматург классического периода Афин, при этом прославившийся политический деятель. С 443 года хранитель казны Афинского морского союза, с 441 — стратег наравне с Периклом. Его наследию принадлежат 123 пьесы. Но до нашего времени дошли всего лишь семь полностью: «Аяксы», «Филоктéт», «Трахинянка», «Эдип-царь», «Эдип в Колóне», «Антигóна» и «Элéктра». Остальные только во фрагментах и фразах. (32)
Стикс — озеро или река в подземном царстве. (77)
Студúт, Феóдор Студúт (759 — 826 гг. н.э.) — византийский поэт, творивший в литургическом жанре. (30)
Теодóрих (454-526 гг. н.э.) — великий король остготов, свергнувший Одоáкра, победитель в войне с болгарами, вассал византийского императора. (69)
Тидéй — сын калидонского царя Ойнéя и отец Диомéда. (21, 22)
Титáн — у Овидия в «Метаморфóзах» нечто — до бога солнца. В других случаях преимущественно бог солнца Гéлиос. Титаны — сыновья и дочери Урáна и Гéи. Они свергли отца, но были отправлены Зéвсом (Юпитером) в Тáртар. (40)
Триумвирáт — диктатура трёх человек, подпадавшая под законы Римского права, со званиями и полномочиями диктаторов-триумвиров. В Первый триумвират входили: Помпей, Цезарь, Красс. Он существовал с 59 года по 48 год до новой эры. (34)
Траян, Цезарь Нéрва Траянус Авгýстус (53-117 гг новой эры) — величайший император с 98 по 117 год. Его политика отмечена широкими наступательными действиями в Пáрфии, Дáкии и так далее. (73)
Трóя — легендарный город, чей царь, Лаомедóнт, в «Илиáде» Гомéра проиграл воинам Греции, отомстившим за похищенную Парисом царицу Елену. (21, 22)
Тýсский Тибр — река в средней Италии, которая впадает в Тиррéнское море в Остии. (34)
Улúсс — Одиссей, персонаж из поэтического эпоса Гомера «Одиссéя», который через годы приплыл победителем из Трóи, через фантастические приключения, на родной остров Итáку. (21)
Фаэтóнт — сын бога солнца и Климéны, взявшийся управлять солнечной колесницей, но чуть не сжёгший Землю и убитый молнией Юпитера, а также гигантская планета, массивнее Юпитера, меж ним и Марсом, взорвавшаяся при странных обстоятельствах, по многочисленным гипотезам ряда учёных ХХ века, три миллиарда лет тому назад, в конце Кéмбрия, времени появления жизни на Земле, а может и 65 милл. лет тому назад, от чего умерли динозавры (50, 51, 58, 59, 84, 86)
Феб — Аполлон по греческой мифологии, сын Зéвса-Юпитера и Латóны, бог прорицания, света, поэзии, а также медицины. Здесь у Овидия в начале «Метаморфоз» в Хáосе нечто похожее на рог в небе, из чего образовалась луна. (40)
Феодóсий Диáкон (середина Х века нашей эры) — византийский поэт, возродивший военную тематику в ромéйско-греческой поэзии, оставшийся в истории благодаря образности поэмы, в 961 году написанной им, под названием «На захват Крита». (31)
О Древний Рим! Кичиться полководцами
Не смей пред Римом новым, ты не сравнивай,
С владыкой нашим: даже Сципиóнов блеск
Померк и славу растерял извечную.
(Поэтический перевод с греческого Л. А. Фрéйберга)
Феодóра — византийская императрица, жена скончавшегося в 842 году василевса Феофила, последнего из иконобóрцев. Она была согласна на смотринах невест в храме святого Стефáна, что всё зло от женщин, в отличие от романтически, восторженно настроенной Кáссии. После кончины совсем ещё нестарого мужа, она разрешила восстановить иконы в интерьерах дворцов и храмов Константинополя. (32)
Феофúл — византийский император, коронованный в 829 году, скончавшийся в 842, вошёл в историю как самый ярый иконобóрец. Жестокий самодержец до самой смерти своей держал в заключении трёх иерусалимских иконопочитателей ортодоксально-православной церкви: Михаила Пресвитера-Синкéлла (761-845 гг) и его учеников: братьев Феодора (ок. 775 — ок. 884 гг.) и поэта Феофáна Песнописца (ок. 778 — 846 гг.). (31, 32)
Филимóн — представитель новоаттической комедии, был родом из Киликии, также современник и соперник Менáндра. (80)
Фóрум — здесь центр общественной жизни древнего Рима республиканского периода. В поздней империи их было четыре. Республиканский форум располагался на восточной части Капитолийского и северной Палáтинского холмов, являясь честью и свободой Римской республики. (23, 24, 36)
Хаэт Вениамин Арнольдович — смотрите — Вениамин Арнольдович Хаэт. (9, 18)
Хинаяна — ответвление в индокитайском буддизме, предназначенном для карм и каст «избранных» с переходом из Сансáры в Нирвáну. (42)
Хоáн Руúс, архиепúскоп úтский — скончался или перестал занимать эту должность в 1351 году новой эры, но книга под его именем датируется 1381 годом. Её творца можно назвать одним из первых эпических поэтов уже сложившегося языка Кастилии эпохи раннего Возрождения Испании. Им сóздана «Книга о прекрасной любви», оставшейся в самой ранней достоверной саламанской рукописи начала XV века. Она состоит из лирико-дидактических стихотворений и дидактическо-эпических поэм на историческую, психологическую и проповедническую проблематику с философскими поисками XIVстолетья. (46)
Hay aquí fábla de la constelaçión
e de la planéta en que los ómes nás-
çen, el del juýzio que los cínco
ssábios naturáles diéron en el nas-
çemiénto del fíjo del rey Alcaréz.
Los antíguos astrólogos dízen en la çiénçia
De la astrología úna buéna sabiénçia:
Qu' el óme, quándo násçe, luégo en su nasçénçia
El sígno en que násçe le júzgan por senténçia.
Esto diz' Tholoméo e dízelo Platón,
ótros múnchos maéstros en éste acuérdo son:
Qual es el asçendiénte e la costellaçión
Del que náçe, tal es su fádo e su don.
Тут сказ о созвездии и о планете
под которой люди рождаются, и о
судúлище, что пять настоящих
мудрецов от рождения предрекли
сыну царя Алкарéса.
Сказ античных астрóлогов с их искусств учению
Об астрологии для знанья по звёздам к прочтению,
Чтоб, когда рождались, место знали рождению,
Знак рода всем дан с приговором к наречéнию.
То сказал Птолемéй да молвил так Платóн,
И другие познавшие с ним согласились с крон
Дрéва рока от предков, чтобы убрать заслон,
Знать с рожденья талант, но и порой урон.
(Из поэмы Хоана Руиса, архиепископа итского в 32 четверостишья)
(Поэтический перевод со староиспанского А. Кирияцкого)
Хунвейбúны — массовые каратели в китайской культурной революции 60х годов ХХ века. (74)
Царьград или Цареград — Константинополь, позже Стамбул, на Руси. (28, 31, 32, 73)
Цéзарь — см. Гай Юлий Цезарь или кесарь — титул самодéржца со времён Октавиáна (время царствования: 31 год до новой эры — 14 год нашей эры), от внучатого племянника и наследника, приёмного сына Юлия Цезаря, остальные императоры сами принимали этот титул: кáйзар, цезарь или кéсарь, после присваивали его своим будущим наследникам. (21, 23, 24, 30, 33, 34, 35, 73)
Цицерóн, Марк Тýлий Цицерон (106-43 гг. до нашей эры) — великий оратор-республиканец, ритор и адвокат. В 70 году способствовал привлечению к ответственности за злоупотребление властью наместника Сицилии, Гая Вéреса. Выступал в сенате против Сервилия Рýлла и его проекта закона, позволяющего в будущем очистить Рим от люмпен-пролетариев. Раскрыл заговор Катилины против Республики, за этот подвиг, не будучи аристократом, провозглашён консулом в 63 году, а также сенаторами назван «Отцом отечества». В 59 году ушёл в оппозицию Первому триумвирату, в 58 году обвинён Клóдием и Помпéем в казни катилинáриев и высылается из Рима. При Цезаре с 48 года по 44 — проконсул в провинции. А после убийства Гая Юлия Цезаря проголосовал зря за то, чтобы зачитывать народу его завещание. Идею о правлении одного человека поддержал плебс. В репрессии Второго триумвирáта из-за морской болезни он не покинул Италию. Предатели уже не как «отцу», а уже «врагу отечества», ему рубят голову и привозят её в Рим как символ полной победы цезарианцев. Его имя осталось в истории как особенно выдающегося ритора, филолога, стилиста, оратора, республиканца, патриота. (23, 24, 35)
Шáмбала — зона в Гималáях, защищённая магнитным полем, куда не проник даже взрыв атомной бомбы, совершённый исследователями Соединённых Штатов Америки. (95)
Шри Ауробúндо — индийский философ, мыслитель начала ХХ века, переосмысливающий основы бытия и структурное человеческое осознание этого мира и других миров в целом, а также живых и неживых тел. (95)
Эльдáр Кайдáни (1960-1995 гг.) — поэт-историк модернистского самобытного стихосложéния, скончался от рака мозга у себя дóма в Ташкéнте, до самой смерти продолжавший, улыбаясь, работать и держать себя в руках, знающим, что однозначно умирает, автор стихотворений с философским поиском смысла жизни, изданных его близкими после смерти в Казани, также ряда исторических работ по философии и искусствознáнию. (45)
Эннóдий (473-521 гг. новой эры) — величайший ритор, писатель и поэт византийского Рима, который пытался соединить в себе наследие Авзóния и Сидóния Аполлинария с христианством, как языческое божество с новой верой. Автор прозаических и поэтических памятников, где в изобилии цитировал строки из мифов. Считался учителем Дóна Арáтора. (29)
Эпикýр (341-270 гг. до н.э.) — древнегреческий философ периода распада Македонской империи. Автор 300 философских трудов: «Об атомах и пустоте», «О природе», «О цели», «О предопределённости» и прочих. Основа его учений — счастье при удовольствиях, но с избежанием зол, чтобы жизнь прожить незамеченными, не в погоне за наслаждениями, а в царстве свобод от страданий, где воля духа — атараксия — достигается независимостью от влияний внешних, что Горáций представлял совсем иначе, как роскошь и распутство. (77)
Эридáн — в мифологии река на крайнем западе Европы. (58, 59)
Эрос — греко-римский бог горячей плотской любви. (52)
Эсхúл (годы жизни: 525-456 гг. до новой эры) — первый трагик в истории мировой драматургии, из-за Софóкла удалившийся из Афин в Сиракýзы на Сицилию. Его перу принадлежат 90 пьес. До нашей эпохи дошли всего 79 их названий, а полностью только 7: «Персы», «Семеро против Фив», «Мóлящие», «Прометей прикованный», также трилóгия «Орестéя». (53).
Юлиáн — он же Юлиан Отступник, римский император с 361 по 363 год новой эры, сторонник теории Оригéна: связи христианства с философией Платона, пытавшийся понапрасну соединить новое со старым. Автор ряда философских трактатов. В чём-то ему подсознательно следовали Аврелий Августин, Кассиодóр, Эннóдий, Боэций, Венáций Фортунáт, в Византии: Нон Понаполитанский, Прокóпий Кесарийский, Юстиниан, Павел Силентьярий и прочие. (57)
Юнона — старшая дочь Сатурна и Гéи, жена Юпитера, она же Гéра, мать Марса, Вулкана и Гéбы. Потому статую, для неё вылепленную в эпоху античности, но стоявшую до 1204 года на середине площади вроде бы христианского Константинополя, крестоносцы рубили с безумным остервенением. (30)
Юпúтер — сын Сатурна и Гéи, громовéржец, царь богов и людей, а также самая большая планета в солнечной системе, пятая по счёту. (59, 84, 86)
Юстиниáн (482 — 565 гг. н.э.) — величайший император Восточно-римской (Византийской) империи с 527 по 565 год, чьё долголетнее правление — «золотой век» в византийском градостроительстве, развитии литературы, кодификации римского права и патриотической государственности. Его полководцы усмирили восставших в Персии, Сирии и Египте, покорили всю северную Африку, часть Испании, Галлии и всю Италию при грандиозной попытке вернуть остальные земли варваризированной западной провинции уже не существовавшей, посрамлённой Римской империи. (30, 74)
Юстиниáнское градостроúтельство — бессмертный образ из памятника «О постройках Юстиниана» — исторический труд современника Прокóпия Кесарийского, предназначенный для читателя с образованием, написанный в 50 годы VI столетия, повествовавший о восстановлении монастыря Хóра из тёмно-красного кирпича, красочно описывается там интерьер шедевра Храма святой Софии и так далее. (30)
Бóльшая часть примечания составлена автором по научным и творческим трудам И. Н. Голенищева-Кутузова и академика, переводчика и поэта С. С. Авéринцева.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАШЕЙ ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ
Миров идею с совершенством Бог предпочитал,
Семнадцать кратких измерений, вне времён накал…
Взрыв к метрикам трём – Космоса, что Стариться устал,
Грядущий крах сплетенья мест расширил, вмиг, овал.
Чрез миллиардов пятьдесят – кругов к ним смерть придёт,
Раздроблены молекулы, масс нет, зри мрак пустот,
Победы расстояний жди над сущностью.., разброд
Из Чёрных Дыр, что спрячутся с последней вязью нот.
Хвостов галактик правильность к находкам всяких вер,
Их вероятность видится на каждой точке мер.
Противоречья плотностью свет держат без войн сфер,
Возможно, отодвинули конец вселенских эр.
Внутри Дыр Чёрных: расстояний
Нет у им преданных частиц,
Закон могущества влияний
Связал частично и цариц
С мирами Абсолюта в теле …
Тринадцать миллиардов лет,
С одной из сфер Вы захотели
Мутанту в Вечность дать совет,
Там нет пространств до их времён,
Грядущим в прошлых не прочти:
То, что сцепить даёт закон
Со скоростью, как луч почти.
Галактик всех не вечен лес,
Их Минимум создал ... Дитя
Из первых звёзд взрывает бес,
Шесть миллиардов лет спустя.
Раздвинешь ими жар на кризисе, единств урон:
Ты будишь настоящее, а прошлое, прочь, вон!
Нет совершенств! Опасности у граней от сторон,
Ещё – анти материи – у бездн мерил заслон.
Семнадцать измерений цельно пали у основ
Мощнее, чем Вселенная, нейтрон без берегов.
У противоположности нет войн её врагов,
И кажется: реальное у царства «благ» оков.
Раз в миллиард: начальное над нами превзошло,
Коль пустотелы атомы, их отдалять могло:
Материей потерями делилось мира зло,
Невидимо, исчезло чтоб последнее число.
Протоны с нами, электрон
Слаб формой, упорхнуть ему
Галактики исчезнут. Фон
Пронзит уже без края тьму,
Заставит каждую звезду
Угаснуть в будущем. Чтоб пал
Мир расширенья, гиб в аду,
Пусты зияния, развал,
Сил гравитаций Плюс спасти,
Единствами бой собирал.
Знак «минус» разрушал пути,
Куда вёл свыше идеал,
Грей дрёму, солнце, сразу
Пять миллиардов лет, но трон
Людей подобен вязу,
Росла чтоб личность у персон.
Мои объяснения НЛО, что я снял на видео 10 апреля 2025 года
Как муравьи, люд слеп, думать перестают не зря,
Что царь природы - он, честь чья, брось якоря
Правления Землёй, планету всю посвяти, дуря,
Дичайшей власти мерзких, дурных кланов, не смотря
На жёсткий инопланетян контроль без дум шагòв,
Все ваши битвы похожи на тяжбу драк средь псов,
А так, как нынче псин признали за земных "богов"
Обожествил экстаз их и элиту дураков.
Всему причина - ограничен в нас мозгов заряд,
Правленьем их оцèнено развитье, как распад:
До уровня закрытий в склепе душ из-за наград
Царькам нас гуманоидов - умом, как у телят.
За справедливость у врагов - мёртв ваш интерес.
Вне точностей Хорошего - нас нет, пустой замес
Без зла, но вне добра конкретный Ноль остался без
Конфликтов их, он - суть сюжета, что лишь нам прогресс.
Те самые сражения воспримут НЛО,
Как мы пещеру каннибалов, звёздное галò...
В анализах учёных то к единству их вело
Зависимым потоком, что отрицает зло.
Общаться с нами не хотят, до целей их созрей,
Им отношений круг наш - дик... Творит он у людей
Воздушным колебаньем с абстракцией - резкость речей,
Что не опишут телепатию, красу вещей.
Количество малò в нас клеток с мыслью козырей
Не могут увеличить связь у разума быстрей.
Показываю их визиты, как всякий из зверей
За тридцать девять лет то, что сниму для дикарей.
Не позволяет оперировать мозги наш груз
Из ген, чтоб душу каждую к ним пригласить в союз
С её лишь аватаром ... Чтоб и восприятьем Муз
Очистить дух от отношений у безгрешных уз,
Я мог прочесть бы мысли их. А человек-то глуп
С абстракцией ничтожнейшей, я сброшу её труп
Реальностью конкретной. За убежденьем губ
Помочь разумнейшим молю я Бога, как их шуруп.
Решили бы проблемы все, светила б им звезда,
Их Мудрость чтоб не уставала, к злу под пресс, беда!,
Пусть Абсолют их слышит: храмы - в небе города,
Но после смерти тел: финал один - Господь всегда.
Чтоб Бог создатель всех Вселенных из под матрёшек мер
К контактам вёл разумные творенья... Из-за сфер
Они достичь пытались чудес материй. С даром эр
Идеи строят пусть стихами космоса размер.
Что взорвано тринадцать с половиной миллиардов лет назад -
Нейтрон гигант, в других измереньях предотвратил распад
Бескрайний ... Божьей частицей - родись, Вселенная, - не рай, не ад,
Клади галактики в нейтрон иных миров на бесконечный лад
До беспредельных групп Вселенных, за элементарнейших частиц
У Макрокосмосов их ядер, атомов бессчётных единиц
Льют Сущность Абсолюта, Он не определён.., не Ноль, павший ниц
Пред Ней, Ничто вне всех времён мерилами играет без границ,
Чтоб удалять объекты все в космосах и в ядрах, атом - ров
Ставлю вопрос: мы и в галактиках несовершенных из углов?,
Где между адом и нашим Раем оставлен человек оков,
Подняться чтоб под верами к Абсолюту из-под куполов.
I
О всевышнем предвидении по катренам Нострадамуса
.... ayant voulu taire et délaisser pour cause de l' injure, et non tant seulement du temps présent, mais aussi de la plus grande part du futeure, de mettre par éscrit, pource que les régnes, sectes et religions feront changes si opposites, voire au respect du présent diamétralement, que si je venois à l' advenir sera ceux de régne, secte, religion, et foy trouveroyent si mal accordant à leur fantasie auriculaire, qu' ils viendroyent à damner ce que par les siècles advenir on cognoîstra êstre veu et apperceu.... возжелав утаить и отказаться от причины оскорбления и, не столь только настоящего времени, но таково большей части будущего — от уложения записью— потому, что царства, секты и религии сотворят изменения, как противоположные видимо к почтению настоящего диаметрально, что если я теперь то совершил бы, окажется это у царств, сект, религий и вер нахождением, столь плохо согласующимся с их слабой ушной фантазией, что они тут же явились бы проклясть то, что через века произойдёт, признают сущностью видимой да явной.
(Из «Предисловия месьё Мишеля Нострадамуса к его пророчествам Цезарю Нострадамусу, сыну, к Жизни и радости»)
Вместо Бога
Евреев, мусульман, христиан
Божок – песчинка. Великан
Вселенских многогранных стран
Его вампирсту не был дан.
Царьку подвластны: лишь Земля
C ней человечек. Астры тля
Грозится адом, разум зля,
Что создан ею "свет" с нуля.
Почти шесть тысяч лет назад
Витал меж звёзд астральный гад.
Его притягивал распад,
Тот, что тащил миры назад:
Статичный, мёртвый, как кристалл,
Для духа мрак, как пьедестал,
Оттуда видел без начал,
Творенья Божьи, где гад спал.
Ждёт oн, чтоб разум в нас потух:
Люд только с «богом», а "рай" в двух
Иль трёх тысячелетьях, пух –
Земля, весь космос нам – злой дух
A все созданья в нём, как ад,
Гад только – «бог», что спит в шабат,
Мир проклинает невпопад,
Сулит за ложь – хаОс наград.
Врёт: "Прежде Землю он слепил, -
Мол, Òн-Царь, до других светил". -
ВО ВРЕМЕНИ, божку был мил
Обман, что дух рабам внушил,
Как в «Пятом элементе» шар,
Крах-Апокàлипсис, кошмар,
Земле придумал ворох кар,
Что всё живое съеcт пожар.
А лишь на Землю его зол
Достаточно, на произвол,
В войне чтоб голоден и гол
Стал люд и в космос не yшёл
От мести душам и умам,…
В них настоящий Бог, где сам
Гад непригляден поясам,
Вселенским, как их существам.
Влиять мечтал лгун на миры,
Как смерть, в побеге из дыры
Галактики, как кожуры
Другой Вселенной, от игры
Со временем, в нём дух рождён
Астральной пылью испокон
Веков коротеньких, там он
Землян заставит бить поклон.
Ему вруну из тьмы божков
В Египте роют первый ров,
Он возле душ, людских даров,
Где гибель тел – дверь в Божий кров
Всеx смертных, также и ему,
Его низверг Бог, как в тюрьму,
Во время… Он ведь потому
Ненужен стал в нём никому.
Шесть миллионов люди лет,
Покинув плоти, в Божий свет
Шли к Богу за дела, а вслед
Никто им не шептал зло: «НЕТ!»
Нейтралитет материй сфер
Служил для гада, как пример.
По нарушениям размер –
Судьба в условностяx всех вер.
В границах качества, как сны.
А в Боге всё одной длины
Безгранной. НЕРАЗДЕЛЕНЫ
Все времена без сатаны.
Мы – в прошлом-будущем-сейчас,
Всё вместе Благом слито в нас
Из всех цивилизаций враз,
Как бесконечности рассказ.
Граница «СЛÒВА» уст – «милà»,
Глагол чей, мол, пускал в дела
БОЖОК ВО ВРЕМЕНИ - ХУЛА
Творцу, она Мошè лгала.
Когда достаточно умён
Люд станет, «СЛОВО», пласт времён
Забудется, чей раб имён
Пред чтеньем мыслей посрамлён:
У телепатов языка
Нет, ибо мыслей их река
Для «СЛОВА» - слишком глубока,
А для абстракции – тонка.
Дал имя Богу паразиТ
Астральный, он в субботу спит,
Земли ничтожный сателлит,
ДурИт с невидимых орбит.
Тварь – дух, но oн - не сатана.
Десятком тысяч сочтена
Годками жизнь божка, вина
В людские влезла времена:
Пред Богом за дела в Раю,
Cыграть со временем - в ничью,
А eй бы попадAть в струю
Задумок Божьих, как ручью
Рекою y двуликих вер,
Где с правдой ложь в стихах химер,
Где гад – божок да люцифер,
Не больше Богу, чем Гомер,
Евреев взялся подчинить,
Порвал навеки с прошлым нить,
В ислам с христианством манит прыть,
Европу к Азии пришить.
Единым культом этот "бог",
Во времени "творил" эпох
Шести, устал, чуть не подох,
Уснул, и вот, переполох
"БЕЗ БОГА"?! Твари ложь – Адам!
Мрак не прибил к лжи берегам?
При встрече с Абсолютом нам
Поверье в адский бред – не срам?
Бог сразу сотворил весь свет
Тринадцать миллиардов лет
Назад, как всех времён рассвет, -
Грядущее, где злoбы нет.
Жил кто-то в будущем сперва,
Не оправдал на ум права.
Второй раз в прошлом. Булава
Настигла, с плеч чтоб голова.
Ну, жил в трёхтысячном году,
Скорбя, потом блуждал в аду,
Вот с крестоносцами в бреду
Он после, к смерти на беду
Приехал в Иерусалим,
Зря обезглавлен, пал под ним,
Он с мусульманином одним
В Pай улетел. Непостижим
До Абсолюта, как всех путь,
Когда разумных понял суть,
Ты осознал: Не потянуть, -
О прошлом быстро позабудь,
Чтоб в двадцать первый век душа
Твоя влетела, не гpеша,
В новорождённого, где вша
В семье талантов без гроша.
Когда смерть ищет душу-дочь,
Из тела ложь та мигом прочь
Бежит, во мгле, мол, нe помочь,
Но Бог там освещает ночь.
Тысячелетья третьего, за ним ряды эпох,
Предвиденье событий, что нёс врачу сам Бог
В шестнадцатом столетии, — осмыслил я в стихах,
Мной собранных в единый сказ, их превратят во прах
Безумные сторонники средневековых вер,
Мишель для них ссылался на прообраз царств химер
Из мифа Торы с Библией, чтоб не родилось зло,
Сколь с первых тварей суши до Рождества прошло,
Столь жить и всей Земле пока, чтоб в будущем мозг смог
Оставить дом свой вовремя, отмеренный знав срок,
Быть может Нострадамусу сто — в сотне тысяч лет,
Как пишет, зашифрован им от глупых глаз завет.
Но двести миллионов зим всё ж в двадцати веках
Оставил я в терцинах уж своих, скрывая страх
Шагов меня, ничтожного под кодом свыше строк,
Где предвещал грядущее из Франции пророк.
1. 16 Faulx а l' éstang joinct vers le Sagitaire,
En son hault AUGE de l' exaltation,
Peste, famine, mort de main militaire,
Le siècle approche de renouation.
1.18 Ложность в пруду 1 поведёт к созвездью Стрельца,
Её высь УМНОЖАЕТ хвала,
Мор, голод, смерть от рук войск отца,
Эпоха перемену приближала.
(Нострадамус 1555 год)
То Сатурн во лжи был зажжён лишь глазу
Нострадамуса, самодержец сразу
В казнях с голодом подведёт к экстазу
Винтики-народы,
Перед ним падут те, кто для свободы
Власть ему вручат с рабством от природы,
Страх, заставь забыть о первопричине
В чёртовой святыне,
Что дала цель им и свела к кончине
Всех рабов мечты, ведь иного ждали
От столетия в радужном начале,
Чтоб все осознали:
Не всегда слова сходятся с делами!..
«Чёрный карлик» и с тайными мечтами!
Чтоб спаслась душа и не короновали
Первого средь равных!
Даст он избежать двадцать лет бесправных —
Рок рабов немых вдоль свобод недавних?
Но Сатурн пройдёт звёзды Скорпиона,
И падёт корона
Сил проклятых по правилам закона
Прошлого. И мы вознесём другое,
К утру вещему время золотое
Нового устоя
________________________________
1 откуда вода не вытекает и куда не втекает,
нечто вроде железного занавеса
1.18 Par la discorde négligence Gauloise,
Sera passaige à Mahomet ouvert;
De sang trempé la terre et mer Sénoise,
Le port Phocen de voilles et nefz couvert.
1.18 Из-за раздора к распрям, о галл,
Будь, как врата Магомету, открыт,
Кровь чтоб от моря брег Сьены впитал,
Ливанский порт парусами судов скрыт.
(Нострадамус 1555 год)
Части шестой своего населения скрытно
Франция, перепугавшись, безлико постыдно
К третьей войне мировой подведя, очевидно
В распрях поддержит к джихаду на Ближнем востоке.
Быстро забывшая шестидесятых уроки,
Вместе с Россией летящая в адском потоке,
Тех защитит, кто её круче всех проклинали,
Ибо корану французы хвалу не воздали.
Трус не предвидит угрозу оружья в вуали.
Словно она не оставила страны колоний,
Мстят и мстить будут всегда до военных агоний
Против сплетающихся европейских гармоний.
Силы фанатиков выпадут ядерным взрывом,
В прах превратится мечтанье о радуге с миром.
Франция, чтобы спастись от войны той с призывом,
Вдруг обратится к Европе принять Магомета?
По мусульманам ударить ли? Те без ответа
Выйдут пасть ниц или Землю бомбить к концу света?
В суре «Добыча» под номером восемь в коране
В строчке двенадцатой писано: «...О, мусульмане,
Бейте неверных по шеям, по пальцам...». В преданьи
Суры и сорок седьмой из главы Мухаммада:
«После удара мечом по неверному надо
Силы свои укреплять, за то — гурий награда».
___________________________________
1 Финикийский, ныне ливанский
1.22 Ce que vivra et n' ayant aucun sens,
Viendra leser à mort son artifice:
Austun, Chalon, Langre et deux Sens,
La grêsle et glace fera grand malefice
1.22 То, что проживёт и без чувств для замен,
Придёт вредить, к смерти чьё мастерство:
Отона, Шалона, Лàнгра, двух Сен,
Град да лёд воплотят порч колдовство.
(Нострадамус 1555 год)
Представлялся Нострадамусу животным
В будущем котле многонародном
Монстр техногенный — инородным
Устрашением; без чувств он сразу
Станет страшен неприятельскому глазу,
Что украденным, взорвётся по приказу
Оскорблённого с востока самодержца,
Кто средневековый рай от всего сердца
Возжелает заслужить, он иноверца
Вседержавного сразит гигантским взрывом,
Что падёт опасным градом над всем миром,
То — война над прòклятым заливом.
А тогда от Индостана до Китая,
От Европы до Австралии другая
Для Америки взлетит идея! Не взирая
Ни на что, забыть заставит Магомета —
Мусульман — войной заразною планета
С Пакистана до Морокко, чтобы следа
Не оставить, так же в древность насадили
Эту веру, как и все другие, на могиле
Беспринципной неизменности чтоб жили
На Всевышнего иные взгляды
Без догматов устаревших, чьи обряды
Порождают предков — старых вер распады.
1.17 Par quarante ans l' Iris n' apparoîstra
Par quarante ans tous les jours sera veu:
La terre aride en siccité croîstra,
Et grand déluge quand sera aperceu.
1.17 Сорок лет не встать под радугой-дугой,
Сорок лет все дни та видима, чтоб
При засухе претворяться земле сухой,
Страшнейший когда явится потоп.
(Нострадамус 1555 год)
Предупрежденье последствий — за веру — всемирной войны
Предотвратит ли ответы на происки в нас сатаны?
Свет, победишь, но ценой какой тьму! Скроют тучи светило,
Оледененье — с заразой пургой без дождей, как могила
Для большей части растений с животными, чтоб отрезвило —
Культам своих диких предков — молившихся, чтоб прекратило
Всё человечество жить по звериным стопам старины.
Религиозники чтоб поняли тяжесть любых вер вины.
За сорок лет всей радиоактивной смертельной зимы
На дикарей и разумных лишь горстку разделимся мы
Не по вине, но по воле нашествий случайного рока.
Жертвы посадят на трон всей Земли самодержца-пророка.
Сын его в роли Счастливого Генриха мудрость Востока
Соединит с европейским остатком культуры, но строго
Карать дикарей начнёт как животных, посланников тьмы.
Грядут насильные чистки сознанья, спасая умы.
При самодержце наследнике Генриха, (коли беда
Третьей борьбы мировой не минует планету, когда
Противоречья перенаселения обострятся)
Оледенения кончатся к гибелям множества наций
В таяньях льдов из-за непредсказуемости ситуаций.
В неудержимом потопе опять всё должно разрушаться.
Генриха время, как век золотой, воспоют навсегда.
На возрожденье утраты — уйдут века, не года.
1.96 Celuy qu' aura la charge de déstruire
Temples, et sectes, changez par fantasie:
Plus aux rochiers qu’ aux vivants viendra nuire,
Par langue ornée d' oreilles ressasie.
1.96 Кто иметь будет тяжбу: сокрушить
Храм, сменённый фантазией всей,
Больше скале, чем живым, придёт вредить
Красноречьем для покорных ушей.
(Нострадамус 1555 год)
Каждая религия лишь своего ученья
Путь — избранным считает — к истине Всевышнего,
Чуждые и схожие веры брата ближнего —
Путь в ад от «лишнего»
Знания, крушившего мглы стойкость убежденья?
Цель — культ во имя культа тёмными испугами,
Как в средневековье, — борьба души с недугами
Зверей потугами.
В будущем наукой тот, кто вер нерасчлененье
Докажет, опровергнет полудиких мнение
О лжесемидневности мира сотворения,
Коль без сомнения,
Об «Адамоевстве» сказ — трём жречествам кормушка,
Откуда, взялся люд при Каине и Авеле?
Бог всем Тот, кто Есть, не тот, кого представили,
Переписали и
Сделали сверхсимволом, что в детстве колотушка
Народам непослушным при переселениях
Тысяча пятьсот лет назад в гибнущих империях —
Мораль в общениях.
Догмы ведь статичные — бесовская игрушка
В божественной одежде кличет инквизицию
Для защит писания «божею десницею»
Благòй светлицею.
1.30 La nef éstrange par le tourment marin,
Abourdera près de port incogneu:
Nonobstant signes de rameau palmerin,
Après mort pille bon avis tard venu.
1.30 Чуждый корабль пусть из-за бурь морских
Причалит к незнакомому порту,
Не вняв сигналам ладоней сплющенных,—
Смерть, опоздал лучший совет на беду.
(Нострадамус 1555 год)
Мыслящие существа, что вращались над шаром друзьями
Душам людским с их судьбой, о себе знать не дали веками
Из-за опасности сферам Земли навредить, долго с нами
В тесный не вступят контакт из-за наших пороков абстракций,
Станем нуждаться в них мы в безысходнейший пик ситуаций,
Где умирать нам иль выжить с другим пониманием граций
Жизни на синей планете, признаем: мы прежде, как звери,
Путь эволюции выбрали, верный, по крайнейшей мере,
Только до этого времени. Те осторожно нам двери
В цивилизации близкие — отворят. Чтоб промежутки
Между двумя ипостасями не были люду столь жутки,
На неизвестное плато корабль приземлится на сутки,
Чтобы оставить ключ, запись-код, как без потерь идеала
Ценностей прошлых культур чтоб на верный путь наша жизнь встала,
Не приближаться: суть предупрежденья пришельцев сигнала,
Что и защитное поле вокруг корабля не спасало
От бурь, реакций Земли на посадку межзвёздного судна,
Но любопытнейший нрав у людей осознает лишь смутно,
Что будет с нами, коль нам овладеть телепатией скудно, —
То, что и с тварью ручной. Возвращаться назад в лес свой трудно,
Зверю не стать человеком, как людям не быть существами
На частоте с не дарованными ещё временами,
Тем, кто уйдут далеко в бездну ту — смерть на Земле! Сами
Люди поймут первобытность свою в опозданьи с мольбами.
1.46 Tout auprès d' Aux, de Léstore et Mirande,
Grand feu du Ciel en trois nuicts tumbera:
Cause adviendra bien stupende et mirande,
Bien peu après la terre tremblera.
1. 46 Где Лектор, Оз, Миранда, всё вокруг
В три ночи с неба великий cвет примет для
Дел поразительно дивных, и вдруг
Немного позже вздрогнет Земля.
(Нострадамус 1555 год)
В прошлом, в годы шестидесятые
Былого века в небе — богатые
С волшебными цветами — плыли
Ночью объекты, чужеродной силе
Инопланетной цивилизации
Подвластные, что нас в изоляции
Аквариума от налёта
Прочих существ держат, чтоб природа
Не возмутилась, и землетрясения
Не поразили люда творения.
Спустя века, для нас спасенье —
Жадным — губительных грёз свершенье.
Состарившихся тех современники
Стремлений давних часто изменники
Своей же юности ожога! —
Гордо решат, их верна дорога
Споров друг с другом с пагубной грозностью.
Три дня Европе ждать с грандиозностью
Контакта с многоцветным чудом
Разочарованным глупым людом,
Вновь убеждённым, что первобытному
Духу на свет к цели ползти одному,
Земное поле зря задето,
Пусть в тех местах загудит планета.
Вырастет, спустя века, дух-разум в генах
Правильнее понимать (при переменах
Форм общений) мы друг друга будем. В венах
Пульс пусть стучит иначе.
Битвы зла с добром иметь не будут веса
При перерожденьях в душах интереса
К ценности в ориентации прогресса...
Жизнь всем задаст задачи
Те, что не поймём, как звери, мы сегодня,
Временем разрушит коль зло — Цель Господня,
В будущем взойдёт с Земли гнать нас преисподня,
Мозг так получит сдачи,
Солнца провоцируя ядра активность,
Медленно крушить людей планеты дивность...
Ролью высших, несмотря на примитивность,
Вступят с людьми в контакты
Из иных миров послы во имя долга
Трёх цивилизаций, что мы очень долго
Ждали, констатируя и вновь без толка
Их вдруг ответа факты.
Главным из событий их прибытье это
Будет в эволюции ума рассвета,
Но без войн стихий эпоху нас — планета
Закончит, как антракты
Буйства катаклизмов, уж не в Четвертичный
Временный период на челе двуличной
Матери-завистницы эгоистичной
К детям своим взрослевшим.
Таять ледники начнут над полюсами,
Зимы не настанут, лишь падут дождями
Трети суши быть затòпленной морями,
К счастью, уцелевшим
В невообразимом доме с кораблями
В воздухе и в водах, суше со зверями
Стать неизменяемой руками
Их — шанс дать путь к безгрешным.
1.91 Les dieux feront aux humains apparence,
Ce qu' ilz seront auteurs de grand conflict:
Avant ciel veu serain éspée et lance,
Que vers main gauche sera plus grand affict.
1.91 Появятся боги перед людьми;
И будут авторами сверхвражды,
Пред небом виден простак с копьями,
Что руке левой масштабность беды.
(Нострадамус 1555 год)
Много лет пройдёт с тех пор,
Как исчезнет грех-раздор
Меж людьми, уж им — простор
Представлений о мирах
Озарится на глазах
Средь преодолевших страх
Пред подарком, что был дан
В кодах инопланетян,
Что покажет, как в капкан
Зверских войн добра со злом
Сто веков люд полз рабом,
Поколений тьма потом
Среди множества дорог
Выберет одну, чтоб мог
Выйти на иной виток
Нашего ума злой рок.
Жители с других планет
Рано нам дадут ответ,
Что, как сад, растят наш свет
Уж пятнадцать тысяч лет.
Знанья о былом убьют
Гордость дикую, шквал смут
Бросит ещё слабый люд
К давнему, на божий суд.
1.63 Les fleaux passé diminue le monde,
Long temps la paix terres inhabitées:
Seur marchera par Ciel, terre, mer et onde:
Puis de nouveau les guerres suscitées.
1.63 С колец пройдённых — сжаться мирам,
Мир долгий на тверди нежилой,
Верен шаг по Небу, тверди, волнам,
Потом и вновь выдумки с войной.
(Нострадамус 1555 год)
Оставившие Атлантиду тех пришельцев предки
Стремились к cпутникy вокруг Сатурна. Словно в клетке,
Летели долго, ведь, согласно их былой разведке,
Внутри нeго тогда было построить город можно,
Умами строгими освоить тверди осторожно,
Не стать им на Земле вновь первобытными ничтожно
Почти двенадцать тысяч лет назад до нашей эры,
Как в будущем потомки люда в изученьи сферы
Земли, влияющей на мозг, к рожденью общей веры,
Освободятся от влияний недр на чистых души,
В конце тридцать восьмого века уж намного хуже
Сулит жить в кораблях закрытых на безводной суше,
Чем улетавшим в страхе с отвергавшей их планеты.
За несколько веков до появления кометы,
Пророчицы беды, людских наук расцветы
Построят межпланетные суда, чтобы земляне
Приблизились к кольцу Сатурна; в целостном сознаньи
Потомки у атлантов, нынче — инопланетяне
Как клетки макроорганизма мудро наблюдали
Тысячелетья за развитьем диких на Земле, в начале
Учили их герои, умирая там, чтоб знали,
Как строить люди, сеять хлеб, чтоб вылезти из мрака,
Тысячелетья ожидать подарка Бога знака,
Где их планета в Близнецаx или в созвездьи Рака.
Вблизи колец Сатурна кокон
Перерождал былых землян-
Атлантов в инопланетян.
Столетий сто прошло там. Дан
Им Божий знак к открытью окон
В свет их разумнее сетей
Цивилизаций сверхвещей1 —
Сатурн — peaльнocть для людей.
Не может знак быть истолкован
В часы, когда мы улетим
С Земли, и нам, непостижим,
Земных он десять тысяч зим
В потомках будет приближаем.
В те годы только приглашаем
На вcтpeчи люд, как уже знаем,
Инопланетными друзьями
За несколько веков до мора
Под солнцем жгучим, чтоб без спора
Шли к расширенью кругозора
Мы с полудикими умами,
Ничтожной звёздная система
Покажется, а перемена
Закружит голову. Дилемма
Pacплacтаннoго с городами,
Что нам оставлены в былом,
Последним пагубным грехом,
Нас очищаемым звеном
Окажется за гранью
Меж людом и тем существом,
Перерождённым в неземном
Мериле времени ином —
Подходе к сверхсознанью
В телепатическом одном
Пpaмакромозге, что потом
Душой воспримyт бyдто гром, —
К непостижимому желанью.
________________________________________
1 Например НЛО, летающие почти со скоростью света, достигнувшие созвездия Рака
1.47 Du lac Léman les sermons fâscheront,
Des jours seront réduicts par les sepmaines:
Puis moys, puis an, puis tous déffailliront,
Les magistrats damneront leurs loix vaines.
1.47 В Женеве с òзера речь огорчит,
Дней бег в неделях уж будет укращён,
В месяцâх, в годах, всё после смолчит,
И проклянёт власть свой пустой закон.
(Нострадамус 1555 год)
Как растают ледники по всей планете,
Чтоб за гибель жизни всем не быть в ответе,
Мы в последнее взойдём тысячелетье,
К фатальным сожаленьям,
Ведь бессилен люд перед Земли сожженьем.
Из Женевы власти стран всех с заточеньем
В городах закрытых убедят смириться,
Что вымрут зверь да птица,
Рыбе же свариться, коль не небылица —
Людям улетать с Земли, пока веками
Зреть мутацию всей живности с лесами,
С убийством их песками.
В джунглях людям в пять минут — смерть от жарищи,
Чтобы тут же стать гигантских гадов пищей,
Что мутантами придут на пепелище
Заброшенных строений.
В будущих веках при смене поколений
Связи с энэло да пессимизм суждений.
Бесполезны станут всех землян старанья,
Проклянут тогда законы вымиранья,
Что опустошит мудрейшие сознанья.
Тварей всех почти спасут в подземных странах,
Как дельфинам — помощь в инопланетянах,
Цунами — в океанах.
1.69 La grand montaigne ronde de septs stades,
Après paix, guerre, faim, inodation:
Roulera loin abismant grans contrades,
Mesmes antiques, et grand fondations.
1.69 Шар двух километров горы,
Потом мир, война, голод, разлив:
Вдаль покатит, круша сверхстран миры
С самых древних сил основы див.
(Нострадамус 1555 год)
В огнe растущее светило
Не даст Сатурну люд спасти
От Магм из солнца — по пути
К Земле, тьму перемен снести,
Чью ось сместит кометы сила
Ударом оземь даст нам знать,
Пора оставить Землю-мать,
Безжизненную, ей под стать
Венеры в роль войти. Могила
На ней под градусов пятьсот
Металл разлит средь гор пород
Коричневых, где небосвод
Закрыт цветными облаками.
Мгновенно океан вскипит,
Её паденье люд смирит.
Другой нам кольца примут вид,
Разделы сделают врагами
С высоким нравом беглецов,
Как рухнет купол праотцов,
За жизни зря творить борцов
В подземных бункерах годами.
Те безвозвратно улетят:
На станцию вернуть отряд
Учёных, как солдат, назад.
1.80 De la sixièsme claire splendeur celeste,
Viendra tonner si fort en la Bourgongne:
Puis naîstra monstre de très hideuse bêste,
Mars, Avril, May, Juin grand charpin et rongne.
1.80 Богатством с небес ясным, шестым
Придёт силач, коль Бургундии1— гром,
Родится монстр зверем после сверхзлым,
Март, Апрель, Май, Июнь — к разлуке с умом.
(Нострадамус 1555 год)
Понятьями пяти чувств органов о мире
Не ограничимся мы — в рвеньи знать всё шире...
Зависимости нас от ада и от рая
Докажет, всех нейронов связь соизмеряя,
Потоками частиц — мозг — в солнечном эфире —
Поймёт, как управляем, чуждых мысль вбирая,
Как в губки — в души... Люди — просто мари[ь]онетки
Друг в друга вросших сил грехов,— не Бога — в клетке:
На битвах разума и небытья мы жили.
Защитой от частиц освобожденье! Или
Нам рок сидящих на пилимой гордо ветке.
В путь к телепатии, могущественной силе,
Отправится зверь-шеф искавших ключ учёных,
Забудет, что он уж не на Земле в погонах,
Захочет для себя нас сделать муравьями,
Чтоб знал он мысли всех и управлял умами,
Под токами «Защит» неведомо в поклонах
Четыре месяца люд под его ногами.
Так даст он всем колец святые колебанья.
Поймёт он, что рабом был сам у подсознанья,
С ума его сведёт за глупый грех — расплата.
Судьбу не удержать, там каждый телепата
Дорогою пойдёт к последнему смущенью,
Нутра закрытого к глобальному прочтенью.
____________________________________________
1 Возможно, название звездолёта
1.53 Las qu' on verra grand peuple tourmenté,
Et la Loy saincte en totale ruine:
Par autres loix toute Chéstienité,
Quand d' or d' argent trouve nouvelle mine.
1.53 Неуправляем, велик народ,
Святой закон в руинах, добро
Христиан к иным законам ведёт,
Как новых шахт1 злато, серебро.
(Нострадамус 1555 год)
Как откроются сознанья телепатам, с первых дней
Друг про друга мы узнаем, что внутри у всех людей,
Негодующие толпы многих превратят в зверей,
Коль одни послушны аду, то другие жмут в сердцах
Миру их — чужие мысли, типы искушений страх
Пробуждают в чистых душах или в мыслящих умах:
Неразумные ещё мы, в нас нутро — дремучий лес,
Часть души всегда в нём будет, часть имеет перевес
То на сторону Господню, то свет побеждает бес
Средь всех лучшие, почуем, как грех свой не утаят,
То нас псевдонаслажденьем тешит, как животных, ад.
Снимем маски, устремимся мы на сто веков назад.
В детстве и Нерон был добрым, безнаказанность сожгла
В нём частичку свыше силы удовольствием от зла,
Как увидим то в натуре, от культур и вер зола
Лишь останется у жречеств диких культов предков нас.
Взгляд на веры всё погасит, от того войдёт в экстаз
Люд неуправляем будет, не страшась своих проказ,
Всё изменится: и цели, и конфликты, и дела,
В нас пещерный мир проснётся обнажённых догола,
Лишь немногих не сумеет задушить конфузий мгла
Личностей в понятьях свежих к проявленью новых схизм,
Ценность вечности подарит им один мозг-организм,
Восприятьями иными остановит катаклизм.
__________________________________________________
1 Иные ценности
1.48 Vingt ans du regne de la Lune passez,
Sept mil ans autre tiendra sa monarchie:
Quand le Soleil prendra ses jours lassez,
Lors accomplit et mine ma prophitie.
1.48 Пройдите двадцать лет царств Луны,
Власть держать иному семь тысяч лет:
Как солнце битые в себе скроет дни,
Свершившись, иссякнет мой завет.
(Нострадамус 1555 год)
До Солнца превращенья в красного,
Планетам близким всем — в опасного
Гиганта, станет Луна газами,
Давно с Земли уйдя с наказами
Сатурна, завершат напрасного
Эксперимента ход на станции,
Исследованье магмолазами
Встречавшей гибель в экзальтации
Земли души перед кремацией
Светилом, что в тот год состарится.
Длиннющий звездолёт, как палица,
Растенья, люд и птиц с животными
Направит к кольцам, им свободными
Стать, и там человек останется.
Семь тысяч лет всем быть покорными
Сатурну, что в цивилизации
Межзвёздные людей мутации
Растить начнёт, уча прочтениям
Мыслей друг друга к очищениям
Нас без расплывчатой абстракции,
Но с ясным мира осознанием,
До тех пор сбыться предсказаниям.
Семь тысяч лет —путь к строгим грациям,
Три тысячи — для знака к знаниям.
O Предвидении Нострадамуса
ПРЕДИСЛОВИЕ
Car les secrets de Dieu incompréhensibles, et la vertu effectrice contingent de longue éstetude de la cognoissance naturelle prenant leur plus prochain origine du libéral arbitre, faict apparoir les causes qui d'elles mêsme ne peuvent acquérir celle notice pour êstre cogneus, ne par les humains augures, ne par autre cognoissance, ou vetru occulte, comprinse soubs la concavisé du Ciel mêsme, du faict présent de la totale éternité, qui vient en soy embrasser tout le temps. (34-36. Préface de M. Nostradamus à ses Prophéties. Ad Caesarem Nostradamum filium, Vie et félicité.)
Из-за того, что секреты Бога неосознаваемы и настоящая добродетель неопределены путём длительного природного познания, беря более близкое происхождение их у свободной воли, факт появления причин, из-за которых сами не могут овладеть теми понятиями (секретов Бога), чтоб быть изученными не человеческими предсказаниями, не иным знанием, или скрытой добродетельностью, взятыми у Неба самого, у подлинного факта бесконечности, что приходит собой объять всё время. (34-36. Предисловие М. Нострадамуса к eго Пророчествам. Цезарю Нострадамусу сыну, Жизнь и счастье)
* * *
Бог – это ВСЕ измеренья, // ВСЕ знаки материи,
Звёзды, планеты, сплетенья // пространств там, где звери, и
С разумом разным – творенья, // Бог в каждой вере, и
В сгустках энергий рожденья.// Hе культ лицемерия!
Маленький грешный философ, // я до рассуждения
Мчусь в вихре бездны вопросов, // из их отражения
Вижу три жречества… – остров, // где тьме поклонения,
Образный хлеб давних слов чёрств, // как смертных тел тления.
Верам готовят паденья // в слепых догмах древности,
Клятвой для «самоспасенья», // мгле с идолом в верности!
Ложь их – над Богом глумленья! // А бред шестидневности
Господом света творенья // – как адский горб вредности.
Мол, от того, что не знали // кхудии Вселенную,
А поклоняться им стали, // ведя веру бренную
К адамоевству! Изгнали // науку нетленную,
Аду и космос продали // за куплю «бесценною».
Бога низводит до точки // Земли, как животные,
Не полу люд ли?! Верь в строчки // трёх книжек – угодные
Дьяволу! С порохом в бочки, // иль век назад в модные
Шляпы, кафтаны, сорочки, // безумья народные.
Выкрал МошE о едином // творце мироздания
Правду. С ней стал господином // проклятья изгнания.
Истину простолюдинам // всё ж дал для слияния
С Богом, в Египте хранимым, // жрецов обрезания.
Бог промолчал! Как Платону // не дал откровения
Вору бежавшему к трону, // чей культ ради культа брожения.
Тот, кто открыл Божью крону // от обожествления
Лично себя, по закону, // далёк от зажжения
Бога в себе, он Сократу // отдал голос-искренность.
Вёл и Моше жить к закату // судьбы на безлиcтвенность
Новой отчизны. К возврату // двух тысяч лет в истинность,
К мифу на лжи да распаду // к «Тебе, Мышь», за численность.
Бог, ты всё ж добрый, в молитве // всем трём отвечающий,
К миру, не к адовой битве, // обман тот карающий.
Коль, Бог, припрёшь, лгун молчит, ведь // он – культ защищающий –
С порохом бочки, ад в ритме, // за «Мышь» разрывающий.
А ни слова при общеньи, // коль мысль, телепатия,
Если нет рук для крещенья, // а ног – для распятия
Так же грехов, где мышленья // – иные понятия,
Им от вер трёх отлученья, // из «рая» проклятия.
«Раю», где только земляне, // «раёк» дал хоть деспот сам,
Чужды инопланетяне // пусть святые, мест те там,
Знай, не найдут, как христиане // понять как тем крест? Вот срам!!!
Лучше враги мусульмане, // ну иль иудеи нам.
Верю, рождён Сын Марии // от Духа Спасителем,
Он же воскрес от зари и // стал освободителем
Варваров! В теле умри! И // взлети победителем
Мглы той поры, не твори и // сам зло разрушителем.
Божьих Сынов бесконечность // как цивилизаций и
Разных форм жизни, где млечность // сквозь реинкарнации
Движется к Господу в вечность, // и как не стараться, им
Богом не быть! Быстротечность // времён просит сдаться, и,
Вот, ты смиришься, при встрече // Бог дарит прощение,
Где Он, не может быть речи // о формах крещения,
Дикость – при лампочках свечи // с ним меркнет, как рвение
К идолу! Путь наш далече, // тогда Бог – спасение.
_______________________________________
K тебе –(алах) Акбар (Мышь) – на иврите.
2. 10 Avant long temps le tout sera rangé
Nous espérons un siècle bien sénestre :
L’éstat des masques et des seuls bien changé,
Peu trouverant qu’à son rang vueille êstre.
2. 10 Пред временем долгим всё введено
В строй, подождём века леваков:
В стране масок добро изменено,
Мало желавших тут жить дураков.
(Нострадамус 1555 год)
Играм ЭНЭЛО // жизней наших лента,
Люди фишками // на рулетке ставка …
Славит не талант, // а судьба момента,
Нас переплавка.
Из других миров // правится планета.
Им решать: кого // выбрать знаменитым,
Чтоб к забвенью гнать // стрёмного поэта:
В кому - забытым.
Жалких бездарей // смотрят миллионы.
Радость в облаках // разными цветами
Быстро фон меняй! // У рабов поклоны
Перед «богами».
Отношений вы // также гниль в спирали,
С бòльшей силой лишь // стрекозой в астрале:
Мысли мне не слать // больше, чтоб не знал и
Я о реале,
Стрекозу поймал, // выпустил. Титаны
Место мне моё, // молча, указали:
Мой один процент // примут океаны
В их идеале.
Я, когда умру, // просмотрю с кончины
До рожденья жизнь, // призову к ответу,
Каждой травли миг. // Буду бить причины,
Где смысла нету.
La pesanteur de la terre avoir perdu son naturel mouvement, et êstre abismée en perpétuelles ténèbres, seront précédans au temps vernal et s’en enfuyant après d’extrêmes changemens, permutation de règnes, par grand tremblemens de terre, avec pullulation de la neusve Babylonne fille misérable augmenté par l’abomination du premier holocauste, et ne tiendra tant seulement que septante trois ans, sept mois, puis après en sortira du tige celle qui avoit demeuré tant long temps. (89-91 de l’Épîstre à l’invictissime et très puissant et très-chistien Henry Roy de France Seconde. Michel Nostradamus son très-humble, très-obéissant serviteur et subiect, victoire et félicité.)
Тяжести Земли потерять своё природное движение и быть низвергнутой в вечные мраки, и будут предшествующими к весеннему времени и, уводящий собой вдаль после чрезвычайных перемен передел королевств по великим землетрясениям с кишением нового Вавилона, дочь отверженная, возрастающая из-за отвращения первого холокоста, и не продержится более семидесяти трёх лет, семи месяцев, потом, после, выйдет в себе из этого родового начала (сбережения), которое жило cтоль дoлгое время.
(89-91 из Эпистолы непобедимейшему, наиболее всемогущему и наихристианнейшему Генриху, Королю Франции, Второму. Мишель Нострадамус его сверх смиренный и сверх покорный слуга и субъект, победа и счастье.)
Tайфун
Пролетал над Сибирью, спустился в Тайге ,
Тот час же взлетел на одной лишь ноге
Из оврага, не кратера в ветре-пурге,
Завертевшемся, словно тайфун.
Как языческий бог, позабытый Перун,
Неведомый люду вселенский бегун,
От ноги металлический бросил носок,
Как трамплин, от него шар тот cмог
Быстро сам оттолкнуться, оставив порог
Не тронутой, не поражённой Земли,
Чтобы в центрe тайфуна в небесной пыли,
Раствориться, мы чтоб не cмогли
О визите пришельца узнать. Людям след
Свой он не оставил для уймы бесед,
Как тунгусский изгнанник на множество лет,
Не нарушил земной он закон.
Бросил искры со шлейфами со всех сторон
На груду машин, где стоял полигон
Человечества в прошлом. Теперь только лес
Здесь растёт, а когда-то исчез
Век назад целый город российских чудес.
Крyг цветa, как солнце, где пыль серых туч
Перевёрнутый неба вулкан круглых круч
Вспоминает, как люд был могуч.
2. 3 Pour la chaleur solaire sus la mer
De Négrepoint les poissons demi cuis
Les habitants les viendront entamer,
Quand Rhon et Gennes leur faudra le biscuit.
2. 3 В море Эвбея солнца тепло
Наполовину сварит морскую тварь,
Чтоб взять её поселенье пришло,
Как в Роне с Женевой исчезнет сухарь.
(Нострадамус 1555 год)
Ветер солнечный // изрыгает пламень
На поля, леса, // обращает в камень
Земли да горы.
Гляньте в никуда, // мёртвые просторы.
Реки и моря, // тут же океаны
Закипают, чтоб // голодали страны.
В вечно закрытых
Зданиях еды // нет, огнём убитых,
Сваренных живьём // будет тварей мало,
Где ещё вчера // море клокотало,
К зыбкой надежде
Ищут люди рыб // в шлеме да в одежде,
Защищающей // тело от ожога,
В бункере пожить // хоть ещё б немного.
В мареве только
Жёлтый пар один, // а воды нисколько.
Тень былых времён, // из стекла плакаты,
Смотрит в мёртвый мир: // «Съедены ли гады?»
К звёздному свету
Кто-то улетит, // тем предаст планету.
2. 12 Yeux clos, ouvert d'antique fantasie,
L'habit des seuls seront mis à néant:
Le grand monarque chastiera leur frénésie,
Ravir des temples le trésor par-devant.
2. 12 Глаз закрыт, древним фантазиям власть,
Привычки одиноких ни к чему:
Великому монарху карать их страсть,
Пред храмами красть богатство ему.
(Нострадамус 1555 год)
Арийский образ в двадцать первом веке рвётся
Закрыть глаза, у масс достать со дна колодца
Из подсознанья плод. Одно у всех уродство
Спряталось где-то.
Мутация сошла до музыки народов,
Ещё в столетьи прошлом с грохотом заводов,
Что быстро в культе-пляске у немых уродов
Модой воспета.
Монархи разгромили всех поверий храмы,
Вошли в войну с их подсознаньем к воплю: «Хамы,
Мужчины словно девки, возмужали дамы,
Нету просвета».
Шпана злость вымешать взялась на одиноких,
На тихих, слабых, нищих да без прав, убогих
От хулиганов до законодательств строгих
Власти советской.
Но возвращаться люди в тайне к вере стали,
Стpана рабов рассыпалась за культом цвета стали,
Земля ушла на подсознание печали
Из под ног детской
Судьбы, подростками очнулись злые дети
Всё отражают новым творчеством сквозь сети
Когда увидено их альтер эго в свете
Песни немецкой.
2.23 Palais, oyaseau, par oyaseau deschassé,
Bien tost après le prince parvenu:
Combien qu'hors fleuve ennemi repoulsé,
Dehors saisi trait d'oyaseau soutenu.
2.23 Дворец, птицами изгнана птица, враги,
После принца-выскочки: вот, должник,
Бед сколько по ту сторону реки,
Поддержан - без стрел птицей схваченный - миг.
(Нострадамус 1555 год)
KAPA
Измени Земли картину,
Сделай времени машину,
Двадцать третий век,
Ведь при скоростном прорыве,
Как в молниеносном взрыве,
Тут же таит снег,
Непрoдуманный поступок,
Не представим, рок сколь хрупок,
Шаг, вот, нет людей,
Но божественная сила
Зря собой плод наш кормила,
За поток идей?
Бог и прошлом, и в грядущем,
А лишь глупым, манны ждущим,
Кажется порой,
Человек богоподобен,
Осознать он неспособен,
Что не caм – герой?
В прошлое, вот, ляжет судно,
Мир пойдёт, понять не трудно
По иным путям.
В Мезозое кушать надо,
Там застрелят просто гада,
Что не рад гостям.
Не родятся его дети
Пищей тех, кто на планете
Время ставит в ряд.
Ящерицы мышек предков,
Ползавших среди объедков,
С голоду съедят –
Порождeниe животных,
Молоком кормивших родных
Чад своих, тогда
Грудью выйдет в миp - кормиться
Утконосами лишь птица,
Cлучая беда.
В разуме природы судьи,
Полуптицы, полулюди,
С клювом вместо рта,
Люд задержат в настоящем,
В корабле, злом им грозящем,
Зря запрут врата.
В прошлое, взлетев, машина,
Грубая людей детина,
Не сядь без ума,
Исправлять ошибки страшно,
Рок судьбы не трогать важно,
Чей плод – ты сама.
2. 28 Le penultièsme du surnom du prophète
Prendra Diane pour son jour et repos:
Loing vaguera par frénétique têste,
Et délivrant un grand peuple d'impôs.
2.28 Пророка предпоследнее из имён
Диану для отдыха дня возьмёт,
Далеко, буйной головы закон,
В путь, освобождать – гигант-народ.
(Нострадамус 1555 год)
Бог в двадцать пять веков раз // сам колесо Драхмы крутит,
Духа незримый мотор, // чтобы землян на одну
К звёздам пустили ступень, // как времена пройдут, будет
Новое нечто-то вокруг, // с ним все войдут в глубину
Тайн сверхсознаний, в рассвет // непостижимой идеи.
Пульт управленья Землёй // женщины в пальцы берут,
Мысль от раздора спасти, // пламень у образа феи
В свете от полной Луны, // где медитации труд
«Третьим Дхыаны зрачком» // назван, как на Атлантиде
Был ров пророчицы слёз (1), // чей пал осколок в Санскрит (1)
Бездну столетий назад, // снова льёт луч в том же виде.
Как в двадцать восемь ночей // раз полнолунье горит:
«Но тех несчастных землян, // в пламени бросивших Землю,
Ввысь вёл последний пророк», // люди куда полетят,
Глаз у Дхыаны молчит, // я Нострадамусу внемлю,
Что мир ждёт проще узнать, // чем им вернуться назад».
Кто-то очистит свой ум, // также кому-то пасть зверем,
Коль мысли смогут читать // все друг у друга за миг,
Нас обезножат вне зла // крылья, которым поверим,
Тех, кто упал разлучат // с теми, кто космос постиг.
2. 41 La grand' éstoille sept jours brûslera,
Nuée fera deux soleils apparoir:
Le gros mastin toute nuit hurlera,
Quand grand pontife changera de terroir.
2. 41 Зажжёт большая звезда семь дней,
Туча два солнца заставит сиять,
Гигантский пёс всю ночь провоет под ней,
Как понтифик взойдёт земли менять.
(Нострадамус 1555 год)
Когда атмосферы ревущее пламя кометы
Коснётся, земные пласты станут столь разогреты,
Что в самом прохладном подвале засохнет клоака
От жара – под лампой пред тучей бетонного мрака.
Из метеоритов на Землю метнётся прямая атака,
На тверди без жизни при вспышке двух солнц к чувству краха
Оставшихся чудом в живых. Из старейшин советы
Понтифика веры одной изберут, чтоб ракеты
Скорее он в космос отправил на спутник Сатурна,
Коль сравнивать с пеклом-Землёй, на Титане недурно
Покажется странникам, жившим в закрытом овале,
Когда камнепады из шлейфов кометы прорвали
Над бункером-городом купол, где жить продолжали,
Как волк на фонарик,
что схож был с Луной, – при печали
Огромнейший пёс ноту взял глубоко, там сумбурно
Чуть выше топчётся люд, где человечества урна.
2. 62 Mabus 1 puis tost alors mourra, viendra, 1 в зеркале sudaM
De gens et bêste une horrible défete:
Puis tout à coup la vengeance on verra,
Cent, main, soit, faim, quand courra la comète.
2. 62 Саддам умрёт скоро, идёт, как есть,
Адова бестия, людей дефект,
Потом увидят удивлённо месть,
Сто рук, жажду, голод в налёт комет.
(Нострадамус 1555 год)
В двадцать первый век // возвратился снова
Нострадамус к нам.// Знал сколь нездорова
В странах диких жизнь, // как судьба сурова
К тем, кто без крова.
Запад ненависть // вызвал у беднейших,
В голоде сплотил // против богатейших
В мире государств, // техники новейших
Сил врагов злейших
Для народов, где // не имели права
Знаньями сверкать, // быть благого нрава,
Из учёных их // мощная орава –
Белым отрава.
Вот поэтому // и сплотил Коран их,
Символ их, Ирак, // пал в кровавых ранах,
Как вождя казнят, // взбесятся в тиранах,
Боли поганых.
Европейских стран // университеты
Не считались, но // и на них запреты
Даже тем, кто жил // в странах, где куплеты
Равенству спеты.
Чтобы Мастер брёл, // русский иль китаец
Хоть от трёх Сорбонн, // по стеклу как заяц,
Под дождём иль в зной, // почтальон-скиталец,
Меж газет палец.
Все профессорà, // что несут рекламу,
А за то, что лишь // не войдут в программу
У Америки, // за изгоя драму –
В помощь Саддаму
Новому! Когда // мокрые до нитки,
С морем в сапогах, // от одной калитки
До другой ползком, // будто бы улитки,
Прятали свитки
Разноцветные // в дождь с утра до ночи!
Некому шепнуть: // «Искренне, нет мочи!»,
Красные во тьме // притупились очи,
Боль гонят прочь! И
Расступайся, мгла, // тянут вдоль дороги,
Но лишь по траве, // камень, режешь ноги,
Ступням дай глаза! // Смотрят вниз не боги,
Сколь же убоги
Люди все пред ней, // красочной рекламой,
Для кормилицы, // дорожайшей самой
Тут под зеркалом // с ртутной амальгамой,
Ящика рамой,
Возле стул стоит, // и в его вы власти,
Позовёт шофёр // полный желчной страсти:
«Не работаем!» // – вырвется из пасти.
Встали , вам, счастье.
Ступни знак дают // ясный под колено,
Он пронзил бедро, // ритм считает вена.
Вспомнился Саддам…, // у машин сирена –
Не перемена.
Нострадамус на // предостереженья
Судьбы предсказал, // времени броженья,
Что даёт в стихе // всем до Откровенья,
С неба сеченья.
2. 75 La voix ouye de l'impolit oyseau
Sur le canon de respiral éstage
Si haut viendra du froment le boisseau,
Que l'homme d'homme sera Antropophage.
2. 75 Голос слышен нежеланных птиц
Из трубки этажà, он дышит, как рот,
К небу ввысь коль пшеница без границ,
Человек человека сожрёт.
(Нострадамус 1555 год)
В детстве хлебное поле ребёнку как лес,
Счастье чуду, вошедшему в раж!
Отражал колосков желтизну цвет небес,
Ведь дышал небом детства этаж:
Красным тоном обоев на жёлтом полу,
Детство в отрочество обращал
Жизни путь, а стремился в разведку ко злу,
И взрослел лет ушедших хорал.
В десять лет поразил Роллинг Стоунс да попса,
В трубкax каждой колонки магнит,
К злым героям потянут умы небеса,
В тихом зле спит по множеству гнид.
Вороны над окном зря ль кружили тогда?
Сел же на подоконник один,
Нежеланное карканье, что? Ждёт беда?
Но не сильных, как мальчик, мужчин.
Плюх, на стул, как на трон, мир ему ни по чём,
Все другие – ничто перед ним,
Сила – гордость соседей ночью да днём,
Жёлтых туч гром в нём неуловим,
Что возьмёт в руки власть над побитой страной
Через тридцать пять с капелькой лет,
И сожрёт всех друзей, за чьей сильной спиной
Примет в руки державы скелет.
2.81 Par feu du ciel la cité presque aduste
L'urne menace encore Ceucalion,
Vixée Sardaigna par la Punique fuste,
Après que Libra lairra son Phaëton.
2.81 В огне небес град пал, почти сгорев,
Жди из урны угрозу, Девкалионт,
Судам предателя Сардиньи гнев,
Весы потом уведут свой Фаэтонт.
(Нострадамус 1555 год)
Три тысяча год семьсот девяносто седьмой
Отметят сожженьем бункера-града в хромой
Слепой и глухой толпе огненосной зимой.
В глубоком подвале с треснувшей урны на фронт
Поднимет понтифик, избранный Девкалионт,
Последней единой веры пророк. Фаэтонт,
Далёкий, как наш взорвавший себя , свой зов
Пошлёт телепатами из созвездья Весов
Избраннику: «Ключ к созвездиям двум: Близнецов
И Рака; Он на Титане. Пока звездолёт,
Как можно быстрей, в апокалиптический год
Подальше от солнца люд навсегда унесёт».
Из урны опасность выбросит радио фон
Мутации ген, чтоб ведал людьми фараон,
Пророка пред тайной сигнала затмит его трон
В полёте к Сатурну, а Фаэтонт уведут
Весы, завершит пророк свой немыслимый труд
А тайна о чтеньи мысли родит уймы смут.
Пророк в атмосферу брошен к Сатурну, как в «ад»,
В метане Гиганта Разума Клетки вживят
Понтифика душу в жизнь у Сверх Мыслей, в Заряд,
Чья память прольётся в плоти Его Дочерей,
А бывшим землянам даст отойти от зверей,
Вплестись им в венки из цивилизаций быстрей.
2. 91 Soleil levant un grand feu l'on verra
Bruit et clarté vers Aquilon tendant:
Dedans le rond mort et cris l'on orra
Par glaive, feu, faim, mort et attendant.
2. 91 Взошедшего солнца огниво-лик,
Шум и свет ясный к полярной звезде,
Внутри цилиндра мор, и слышан крик:
Война, в огне голод да смерть везде.
(Нострадамус 1555 год)
Зверей с растеньями: по паре
Забрал при солнечном пожаре,
Землян последний звездолёт,
Взлететь к Сатурну!… У колец
На станции в огромном шаре,
В трудах, подряд который год,
Со всей Земли принять народ
Готовились, вот наконец,
На Землю прислан был гонец
При горе, умерших без славы,
В разбитый бункер возле лавы
Из недр и, лившейся с небес,
А цели не изменены,
История меняет главы,
А жизни дух давно исчез,
Где роль ума теряла вес.
И власти мудрой сочтены
Дни до удара со спины,
В полёте тяжесть фараона:
Появится из тьмы персона,
Решившая, что может взять
Над людом телепата власть,
Сверкнёт лжезнания корона
И думы всех начнёт читать
Покинувших планету мать,
Вот словно ад разверзнет пасть,
Все ведь должны пред ним ниц пасть.
И станет станция тюрьмою,
Слепою массою немою,
А краткий деспотии срок,
Звериной, низменной, земной
Был предрешён ею самою,
Сатурну брошенный пророк,
Взят атмосферой, ей в урок,
По памяти творца одной
Взбешён Сатурн властей виной,
Не понятой им глубиной.
2. 95 Les lieux peuplez seront inhabitables,
Pour chans avoir grande division:
Règnes livrez à prudens incapables,
Lors les grands frères mort et dissention.
2. 95 Необитаемы места родства,
За песню могучих – делить,
Без осторожности – свобод царства,
Старшим Братьям за то горе пить.
(Нострадамус 1555 год)
В первых токах атмосферы жизнь ума воссозданà,
Сразу в разуме Сатурна мерится землян вина.
К ним, как в прошлом с Атлантиды станция, подключена
К магнетической защите от частиц распадов дна.
Клетки газов многогранно переносят в жидкий ум
Из последнего пророка – память у потока дум,
Он рисует мысли: «Люд наш подчиняют генам двум,
Кто без зла вернётся к зверю, кто к безгрешным, как Аум».
Те, вторые, по слиянью в Макроразум – отдадут
Силы мудрых душ! Не нужен им, как пряник, часто кнут!
А из первых? Те, теряя смысл жизни, разорвут
Знавших, что овладевает ими голод диких смут.
Старший брат Сатурн признался, что животные, пока
В подсознании мутанты, жить не мыслят без врага.
Горько мыслью молвил Богу: «Лжёт Юпитер, берега
Двух созвездий не закрой им ты на длинные века».
Миг, все обо всём всё знают, как недавно фараон,
На него Сатурн срывает гнев на люд со всех сторон,
Не физически растерзан созерцатель похорон
Власти собственной звериной! Без ума слепца загон!
Одичалых и единых свет подèлит навсегда,
На порядки лет венчают их – атлантов города
У Сатурна, где те жили. Вот сошла из них беда
Падали, что причинила б старшим множество вреда.
Люди мир нутра меняют по слиянию в одно
У гармонии Вселенной на галактики звено,
Никогда, чтоб новым душам не казалось сверх темно,
Что Господь повелевает, то чтоб было суждено.
II
MОИ СТИХИ-БОИ
Новая песня «Мурка-Стена-Случай»
Лет пятьдесят назад
Бедней слыла Европа,
Чем в этот век слепой, тогда свет рад
Блюсти закон до гроба,
Не укусила злоба
Других мигрантов русских для наград.
СССР считал,
Что справедливость вечно
Царила в ваших странах, наших вал
Из огурцов беспечно,
Глянь, признан быстротечно,
Режиму прежних нас готовь обвал.
Мол, зазывай совков,
Встречают их актёры
С триумфом. Диссидент, набором слов
Державе шли укоры,
А Русь сожгут раздоры,
Спустись великим, лёгок твой улов.
Ну, Нобель, лауреат,
Тоскливыми стишками
Иллюзии тупой ты предан, гад.
Бьёшь коммуняк словами,
Чьи зрители делами
Пред славой вечной восхвалят распад.
Ты, Токарев, поёшь,
Считай, несёшь по свету
Для душ мечту из песни, гнувшей ложь,
СССРа нету,
Закрыли дверь, монету
Плати, кто признан зря вчера за грош.
В общаги бедолаг!
Бежавших для отказа
С дипломом лучшим к рабству работяг,
Руси транс – миру база,
Без прежнего экстаза
Последний друг сегодня как батрак.
Павленский
У Бастилии банк
Светит вам, Пётр – танк!
Cжёг Павленский признанья артиста,
Рòлей он не играл,
Во французском столь мал,
А тоска по абсурду нечиста.
Разрушать Русь? Изволь,
Скажешь варвару: «Коль
Ранишь женщин ножом сатаниста,
Ну, будь, «гений», скала,
Их художником зла,
Чёрт Парижа, искусством министра.»
Хрень в рисунках, хула,
То - Европа вела
Совершенство триумфа насилий.
Режут живопись стран,
С пламенем адских ран
Поднимайся к признаньям фамилий.
Русь ему дураков
Даст найти средь дружков
Журналистов, пляс в высокомерьи.
А срал где наш бандит,
У осла стрёмный вид,
За свободу дворца пеплу – двери.
Дух полицию ждал.
Но Москва пьедестал
Подала, чтоб вести к героизму,
А в Париже поджёг
Повторить Петька смог,
Приписали его к экстремизму
Лет десятком тюрьмы…
И в Москве скажем мы,
Что в Россиюшке культ эгоизма,
Где Европа без злат,
К нам приблизят распад,
Смерть наивных игрой дальтонизма.
Мирная ода Англазии
Нациком, киргизский жлоб,
Телефон брось русской в лоб,
Белую рабыню хлоп,
Беженцем лезь в Англостан.
На коленях, брысь, холоп,
Запад, пред востоком, в гроб.
Европеец, мизантроп,
Раб-Должник, к добру в капкан.
За Целиноград прости,
С истиной не по пути,
Ютры к стройкам подвести
Как? Знал лишь казахский хан.
Травля белых впереди,
У Европы в стане бди
Шариат, им награди
Сгинувших христиан курган.
Брось с убежища, султан,
На Лондон-АБАД аркан.
Англичанин, под диван,
Будущее мусульман.
Hа небосводе не исчерпана
Россия сильная, весна,
Твоя свобода не вина,
За олигархами у дна
Зря настрадалась ты сполна:
В водовороте...
Уже в былом те времена,
Когда у лжи цель не видна,
За то, что больше не бедн?,
Без летаргического сна
Русь не в почёте.
У мировых господ одна
Порука, мощь невыгодна:
За непокорность, кровь, война,
А поводов, мол, до хрена
На эшафоте.
Ну, «Говорите громче» на
Любые темы, чтоб страна
Восставшая оскорблена
Была за злато у говна
К словесной рвоте.
РАБСТВО
Это Канада,
(Говно из зада,)
Бьёт у распада
Белый люд, стадо:
Взять Бангладеш
Помощью меж
Ног! Кал чей съешь
За мысль невежд!
Судьям под зад -
За статус в ад:
Форма оплат
С тысяч пятьдесят (пейсяд).
Жадины глаз,
Старцев ты в раз
Без денег масс -
Смыл в унитаз.
Оставь, сын зла,
Мать без угла…
Свет продалà
Эра баблà.
Бытность затронь
Без дорог.., конь.
Еби ж ладонь -
У господ вонь.
x.............. x............... x
Зря вина, война видна, плоск
Ум управляемый, разум чей - лоск.
Боль, что питает рептилиям мозг,
Для свободных сердец ненужна,
А народам, по рабски любовь из под розг,
Всем, на стол, как кусочек говна.
Кинь билет, пойду пешком,
Со свободой не знаком
В клетке крепкой под замком,
Слежка сквозь глазок тайком
Злится на мечту молчком.
Не признавшим правду -- срам
Под невидимым крюком
Лезших под трусы программ.
Ползает хамелеон.
И лишь программист шпион
Встал сегодня, как барон,
Бейте за контроль поклон:
Дéспотам - не внявших,- вон,
Из друзей достойных прочь,
Царствуй, хакеров закон,
В жажде душу растолочь.
(Des fragments cosmologiques) Consydérant aussi la sentance du vray Sauveur, Nolite sanctum dare canibus, nec mittatis margaritas ante porcos ne conculcent pedibus et conversi dirumpant vos, qui a esté cause de faire retirer ma langue au populaire & la plume au papier: puis me suis voulu estendre déclarant pour le commun advùnement par obstruses & perplexes sentences les causes futures,...
(Из космологических фрагментов) Рассматривая также толкование подлинного спасителя: "Не отдавайте собакам то, что сокровенно, и не бросайте жемчужины свиньям, чтобы они не швырнули их к ногам и не обратились мгновенно против вас". Вот, по этой причине, я придержал свой язык перед народом и перо перед бумагой и попытался выстроить в ряд события по закодированному смыслу ближайшими следствиями.
(Мишель Нострадамус, из письма
Цезарю Нострадпмусу, его сыну)
Господину Капитану
Сергею Александровичу Шумилову
Галич ныне во Франции б шёл на ножи,
Беженец, в сто пятнадцать звони, как бомжи,
О башку, где ломают тарелку. Держи,
От французов обкуренных... Жри и дрожи,
Здесь цветком – раньше Кá-рагандá...
Сумку крепко скрути под рукой. Грабежи...
Сон без ног, подъём в шесть, мы всегда,
Как стрижи.
А бандиты воруют и лгут, перестань
Чуять боль, кайф наркотиком ловят на дрянь,
Диких дух жаждет бить всех других, смех, отстань,
Находи повод явью, страдала чтоб срань,
Тут убежища просит старик...
В прошлом он вёл корабль за грань
Горизонта, за что путь велик,
Спи, как в дань,
В комнате со зверьём, где в умах-облаках
Грех, не груди храпят, в них гнёт раж, злостный прах,
Он несёт людям всех вóзрастов гнев на страх,
Из живых бесов прячет один груз в глазах,
Капитану угроза, он – враг...
В Страсбурге, человек, мýдра честь на ногах,
Не опустится он до собак
Сном в рабах.
Сам с собой бормотал и вопил всю ночь хмель,
Есть, порой, идиоты, что ссутся в постель,
Утром жрачку несут, к смеху дрогнула ель,
В семь утра из стен серых – вон, грусть. Под копель
Чтоб нигде не сидел пожилой...
Весь день плата за жизнь ту, Европе в кошель,
Возвращайся в ночлежку, больной,
К ночи в сель.
Капитан, знай, не беженец, статус другой,
Он ведёт к наркоманам, давившим покой,
Поздно простит о помощи старец седой,
Двадцать лет бы назад судно взял с ним прибой
У Нью-Йорка, раскрыл бы врата,
Покупал бы убежище во-время. В бой,
В океан с гарпуном на кита,
Не с сумой.
«Stabat mater dolorosa»
Jacopone da Todi
Разум лопнул от натуги,
Пала ниц душа в испуге,
Беженцы – одни ворюги,
Судьи взятки, хвать.
Пьянь, бандиты, наркоманы,
Воры, кланы, их тираны
Ставят на других капканы,
Матом кроют мать.
Точки сходок зол - в Европе,
Как в продажной, хитрой жопе,
Черви липкие в утробе
Вышли рать на рать.
Русь воспела зло богами,
Гады нас, славян - врагами,
Русских топчут сапогами:
Быстро, мусор взять.
Моет стариков в маразме
Наш профессор, в нервной спазме
Жизнь, под признанным в оргазме,
Ссытся на кровать.
Беженцы – лишь те чеченцы,
Что жгли Русь и извращенцы,
Остальные отщепенцы
Могут рядом спать
С колющими морфий в ноги,
Чтобы знали, как убоги
Устремлённые в дороге
К мафий всех суду
Прав, иллюзий человека,
Перед ним стоит калека
На коленях, символ века:
«Скоро упаду!» -
Суд, стрелявшего в фашиста,
В тюрьмах бить, как экстремиста,
Повелел, дорога чиста,
Правда на виду.
Шепчет синими губами,
Старец слепнет со слезами,
В дурку пал вперёд ногами,
Луч искал в бреду.
Всем рабам мечта знакома,
Кроме страшного облома,
Ничего нет, только кома,
Свет лишь не в аду.
Помнит он тропинку к чуду:
«Я был вечно, есть и буду!
Тьма коль видится повсюду,
К Богу мир веду».
«Stabat mater dolorosa,
Juxta crucem lacrimosa»
Vita brevis est, curiosa,
Prati frigidu.
«Рядом матерь,божьи розы,
У креста прощают слёзы»
Холод - жизнь, чьи, миг, курьёзы
Хоть не на беду.
Имя Ягхве приобрёл Сталин
Нынче велено больше света,
Нынче в моде хламиды опальные,
Ах, как хочется быть поэтом
Современнее, да социальнее.
Небосвод, как будто бы светел,
Ветер стал нормальным явлением,
А запели под этот ветер
Все прозревшие по разрешению.
(Андрей Макаревич)
В ГУЛАГ готовый сесть за СТАЛИНСКУЮ ВЕРУ,
Холуй поющий ПАЛАЧАМ хвалу,
В бред, опьянявший ум, поверил, как в химеру,
Ниц павший дух – на дьявольском балу.
В строю без голоса, холопская гитарка,
Врагов народа казни восхвали,
Оживший ждановец, душонка чья кухарка –
Казнь миллионов, соль гнилья земли?
Что? Жизнь свою отдашь за палача в погонах?
Кричи, когда приедет воронок.
В Сибирь тебя сошлют за преданность в поклонах,
Палач рабов, любых времён урок.
За Родину казнят пусть сорок миллионов,
Раскрученный не зря, воспой ГУЛАГ,
Пока ты не еврей средь будущих загонов
За тип лица когда ты будешь ВРАГ
НАРОДА для большой зачистки патриотов,
Лицо еврея лучше б изменил,
Среди нацистов, новых преданных уродов
Поганые, дари приливы сил.
Вот на израильскую твердь когда вступили,
Как ты повстанцы, тут же измнён
Род бдительности, слышат пусть рабы за мили
Проклятья гоям и хулы вагон.
Никто не гонит тут же "русских" обрезаться,
Но зов холуя оголить велит
Вчера крещённого средь православных братца,
Чтоб вечный раб был нитками зашит.
Иначе дует ветер, ведь маска на тиране,
Меняется, крест согнут в две дуги,
У богоизбранных, как нужно, на аркане
Вчерашний бог, все нации – враги.
Лишь имя Ягхве приобрёл товарищ Сталин,
Не иудеев в цепи закуёт,
Дух прежний, смерть тому, кто культом опечален,
Еврея бей, коль он не за народ.
Я не ведро
(Мерзостям сталинизма)
"Eu conosc ben sen et folhor,
E conosc anta et honor,
Et ai ardimen e paor;
E si'm partetz un juec d'amor
No suy tan fatz
No'n sapcha tiar lo melhor
D'entre'ls malvatz."
"J'ai su des fous comme des penseurs,
J'ai vu la honte et l'honneur.
Mais j'ai connu l'audace, la peur
De son amour, comme leur jongleur,
Je n'en suis pas
Sot, que je ne sois pas meilleur
Parmi ses choix."
"Смотрел на ум да дурь вупор,
Как честь, я видел и позор,
Знал страх и смелость я на спор,
Любовь свою, как их жонглёр.
Я не ведро.
Не лучший выбор перебор
Зла, где перо."
Эпиграф из стиха Гильёмa Девятого,
герцога Аквитанского (1071-1127).
Перевод на французский и русский
с окситанского языка Александра
Кирияцкого
Поганый прародитель склок,
Набрал бы в рот воды глоток,
Ты, сталинист, понять не мог
Речь, мир без порки,
Словесный должен дать урок
Я для шестёрки.
Коль Пётр Лещенко кулак?
И Козин не народoв враг?!
Ты в гневе: "Юрьевoй?! Kак так
Сто лет справляли?!",-
Вертинского бьёт твой башмак
Под блеском стали
За песню "Смерти юнкерам"?..
Кто их на казнь пoслал, тот вам
Слыл богом и вёл к временам,
Где кровь ГУЛАГа!
Под "Утомлённым солнцем" срам
Помнит бумага,
Доносов не твоих? Там миг
"Осень, прозрачнo утро"... Крик:
"Вам я не враг!" Ну, и проник
В дом "Чёрный ворон"!
К вопившиму зря: "Вождь велик!"
-"Кто Коба?" - "Bор он!"
Твой комсомол, гнёт пожилых,
В грош их не ставил, как былых,
Сомнительных людей, как жмых
Зёрен y хлопка
Средь брошенных солдат хромых,
Слушавших робко:
"Я старше Вас, детя моё",
Тебе культура их - гнильё,
Наследья грязное бельё,
Хрущ встать-то дàл_им:
Добилo их, как ты, жульё,
Соль, смерть опалым:
"Со сцены, Лемешев, долой!
Раневская - растлений слой!
Бабанову гони метлой!
Мы чуть забыли,
А Горбачёв вспомнил былой
След в старом иле".
И молодые помнят их!
Вертинского глас не утих.
Культ злобы сталиНа стал лих:
"He смеет ухо
Их песни слушать, помнить стих
Прежнего духа!
Учить ещё врагa латынь?
Да по-французски думать?! Cгинь!"
У зла Гораций, как полынь,
Чих вызвал , сопли
И кашль от памяти святынь:
"Древность не гроб ли?"
Больней всего, что чей-то дед
Оставил в сердце внука след,
Как Козин и Вертинский?! Бред!
Лей яд к елею
Испортим праздничный рассвет!
Бой юбилею!
Ох, не удался в первый раз
На мать покойную наш сглаз!
Знай, мастер стряпанья проказ,
"Прям плюну в душу,
Чтоб внучек рвать шёл в унитаз,
Праздик разрушу!"
Не первый у него язык
России-Mатушки! Привык
Oн по-французски мыслить? Бзык!
Вот и зацепка!
Я, словно критик, в адрес прыг:
Жалю я крепко.
Поставлю первым я клеймо.
И на мою строку само
Польётся для него дерьмо
Лиц "пpосвящённых",
Без дел сидящих под трюмо
У рам оконных.
Так Лещенко Петру я мщу,
Дворян проклятых не прошу,
Шипеться внуку, как лещу
На сковородке!
Дам рыбу я, как раз, ко щу,
K cловy, как к водке.
Бей, ненависить рабочих масс!
Простых и смертных дух сейчас
Сильней, объединяешь нас,
Зависть к везучим!
Ведём учёных в школьный класс,
Где жить научим!"...
Гад, сталинист, что ты творишь!
Царит, считаешь, серость лишь?
Ответь стихом, пень, из под крыш
Страх перед светом?!
Вой в прозе твой! Cтихом молчишь!
Cлог лей с сюжетом?
Я жду от сталинцев стихи!
Пусть пишут, как мои плохи,
Но с рифмой и без чепухи,
Я ж - Ванка-встань-ка.
Ты, прежде, чем сказать: "Апчхи!",
В зеркало глянь-ка.
Ответ Свéрдлову-Леониду-Алексадру-Мише Пундику
Иврит учить звал на таран,
Директор прославлял ульпан.
Нутро гнал зверский хулиган,
Мишенька Пудник,
В мечте угнать аэроплан,
Срезав край-хрюндик
С залупки, как кусочек жил,
Когда ещё в Союзе жил,
Любил бить морду, а ложь-ил
Слабым на рану
Лил! Oн с бандитами дружил
Не по карману.
Решил, и как заведено:
"Блатных закон, Саш, хвать бревно,
В Израиль проруби окно, -
Пел Свéдлов Лёня, -
Где край свой, полюблю говно,
Не только вонь я.
Миш, до посадки в самолёт
Сунь карабины в переплёт,
Как разрешит бродить пилот,
В стране Советов
Пусть в гоя пальчик раз пальнёт
Из пистолетов.
Как Токарев, забудь про стыд,
Давно залупа не болит,
В Израиль, Свердлов, путь открыт,
Но раскололи
Менты, вот, твой хреновый вид
Год не на воле.
В тюрьме не долго ты сидел,
Что? Aль в Израиле нет дел?
В тоске по зоне беспредел
Саш, Миш и Лёней" -
В одном лице директор смел:
"Нету ироний.
Гноить начну, блядь, стариков
Кромсая книжечки стихов,
Забытых жалких простаков,
Кайф у всех наций,
Мой в "Солнечном сплетеньи" плов,
Боль их помацай.
Чей вопль напомнит мне тюрьму?
А жаль, не скажешь никому,
Что без бандюг, мне одному,
Травля без смака,
Блажь-молодость не по-уму,
Boет собака."
От лица Лизы в отраженьи Двойного Бекара
Кармой я - Энарекаци,
В духе посланных мне граций,
С королевством интонаций
Песню сочиню.
Бьют моей гитары струны
В нотах волнами о дюны,
Ей смешны рабы фортуны,
Как дрова огню.
Пел межзвёздный конь бесценный,
У туманности Вселенной:
Дар Двойной Бекар бессменный
К моему нёс дню.
С первой он звездой в закатах,
Словно рыцарь в древних латах,
В царских ожидал палатах;
Иерусалим
Он дарил и мне за верность,
Злато-каменную древность,
На холмах, чья повседневность,
Окрылёна им.
В среднеазиатском граде
Рождена я, вот, награде
Удостоена в распаде
Царства, мы летим
С тётей, отчимом и братом
В город спора с шариатом,
У Творца, в Христе распятом,
Где еврейский храм,
Я спасителю служила,
И душа моя, как сила
Тела бренного, могила
Многим здесь дарам.
Век Двойному шлю Бекару
Песни пламенные в пару,
С ним приму любую кару
Да забвенья срам.
Х Х Х
По другому пишу,
Я дышу,
Уподобленно вшу
По грошу.
Но, пока я стихом с алой зорькой,
Вне судьбы слог вяжу
Под космической кармой горькой.
Я строфою пашу
Рок-межу:
Лишь избранникам лавры за песни,
Ты за них всех простых трави?
Сомневаться не надо в чести,
Не дождёшься желанной вести,
Без судьбы ты у слoга - тресни,
Нет фортуны паров в крови.
Вот под парусом рядышком лодки,
Сладки губки певицы в кудрях,
С ней фортунa... без счастья решётки,
Пересыльным забытые шмотки,
За стремленья на стýпнях колодки
Да конвойные в поводырях.
Отражай только тех, кто желанны,
Насекомым, швыряющим нас
В передряги, где все мы - бараны,
Взмыть вождям, а другим пасть в капканы,
Ржут над нами из звёзд тараканы,
Власть гипноза впадает в экстаз.
Горстке из толстосумов излишки -
Свет квазáров - игра чёрных дыр,
Чтоб по клеточкам шли строго фишки,
Подчиняя пришельцам умишки,
Наши судьбы, где жизни, как книжки,
Бесхребетными сдавленный мир.
Как иголка, колка без толка,
не ермолка, холка волка
Ветер сейчас,
Крах для нас,
Рыщет охотничий глаз,
В пулях он смерть нам припас
Жаждой немыслимОй.
Гор красота,
Нечиста,
Людям страшна высота,
Изгнана жуть. Неспроста,
Ум их и мысли мой.
След на снегу,
Волк, бегу,
Псы чуют запах, врагу
Ясно, что я жить могу
Плотью бессмысленной.
Взмыл вертолёт,
Я на лёд
Бросился, пусть в переплёт
Я попаду один, шлёт
Гибель моя смысл иной.
Я под прицел
Не хотел
Сразу попасть, ещё цел,
Истина-смерть, я не смел
Жизнью жить низменной.
Прячетесь в нору
По утру,
Дети-волчата, сдеру
Шкуру с себя я в миру,
Деспот вычислен мной.
Пуля в крови,
Удави
Жизнь мою ради любви
К детству, мне слепо яви
Спад с верой, искре ной.
Выживет род,
Не умрёт,
Я не зря мчался вперёд,
Вырастете вы за год,
Вспомните истин вой.
С острых вершин,
Горных льдин,
Я ухожу из долин,
Бойтесь всегда, дочь и сын
Смерти завистливой.
Éuterpé cohibét néc Polyhýmnia
Lésborúm refugít téndere bárbiton;
quód si mé lyricís vátibus ínseres,
súblimí feriám sídera vértice.
Дар Евтрéпа несла; и Полигúмния
Лéсбоса побежит лиру настраивать,
Коль причислишь меня лирика к высшему,
Средь высот прикоснусь к звёздам я волосом.
(Квинт Гораций Флакк конец стиха «К Меценату»
20 е годы до нашей эры)
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Раскрученностей бездарей поэтика
Второго десятилетия
Двадцать первого столетия
Без рифмы культ, то – бред в тоске,
Поэт ему – ГОВНО в руке,
ИМ в дырку брось на потолке,
Красуйся сверху на доске
Почёта, признанная срань,
Попробуй, слов набор достань.
Ножом ты рифму обрезай,
Из кожи розовенький край
С залуп, америкосов рай
Без метрики. Востока бай,
Завой под в палку, в три струны,
Хрип, горла рык из глубины,
Без связи стрОфы, им конца
Нет, ведь мы снизу без лица.
Верхушка кормит подлеца:
«Кастрируй метрики отца
Поэзии, Горация,
В Нью-Йорке свыше нация».
Украм Томас?
Oh María,
Luz del día
Tú me guía
Todavía.
(Johan Ruýs,
arçipreste de Hita)
Ох, Мария,
Луч, в святые
Дни веди, и
Знай, не ты, я. 1
(Хоан Руис,
Архиепископ Итский)
За Бандеру
Чти химеру.
Штатов сэру,
Люциферу
Предков скрижали,
Древность-веру
Укры продали.
Честь задета
Без ответа,
Песнь не спета
Без куплета,
Горе Царьграда,
С минарета
Сильным отрада.
Кто богаты,
Не распяты,
Злы, рогаты,
Бьют в набаты:
Русский, жди козни,
Аль дебаты:
К поиску розни.
Ставься, галка,
Русь не жалко,
Укры – палка,
Зажигалка
Горя да ссоры!...
Киев – свалка,
Символы – воры,
Взвой, параша –
Денег стража
Пусть не наша,
Презик – лажа!...
У олигарха
Злата кража
Для патриарха.
Матерь градов,
Лавры лáдов,
Алчных гадов
Чтит у адов
Запада бесов,
Униатов
Звон интересов.
Константина
Град скотина
Топчет. Сына
Храмы – мина
Турку вручала,
Не едино
Цéрквей начало.
Ипподрома
Нет… Весома
Гниль!.. Истома
Тут знакома
С волей из Рима,
Жадность гнома
Нé-одолима?
Contra todas las trés Romas
Tú, América, nos “tomas”
Para que ya nunca comas
Dos iglesias palomas.
Ты, Нью-Йорк, в трёх разных Римах
Томас хвать на пилигримах:
Уж не жрать нас, побратимых,
Двух церквей голубок, чтимых.
_____________________________
1 Перевод эпиграфа Хо/у/ана Руиса со старо-испанского Александра Кирияцкого к его собственному стихотворению на русском и на ново-испанском.
Разные грозят стеной
Образы под истиной
Оскорбляют дети мать:
«Русь, пора тебе хромать!»
В гроб кладут, как на кровать,
Брат пришёл вопить: «Ты – блядь!», –
Презик, из пaраши гной
Жёлто-синей, крашенoй
Старость дарит молодым,
Чтоб ребёнок чах седым.
Оседал под едкий дым
Голод на укрóпский Крым,
Нищий полуостров, ной
В прóрву сиплой скваженoй!..
Двадцать пятый год подряд
Бесы выстроились в ряд:
«В профсоюзе пусть горят
Сны отравленных ребят
У Одессы за спиной:
Жутко ошарашенной!!!»
К сердцу подгоняют тромб
До туннелей катакомб,
Вдоль границы виден ромб
Для американских бомб…
Неожиданной волной
Гнев в России праведной!
Кто раскручен, всюду мил,
Хоть он – враг, ну, иль дебил.
У избранников светил
Гений – бездарь-крокодил:
Признанный судьбой дурной
Музой, мглой рассеянной.
Президент, из укров гусь,
Выдрал Киевскую Русь:
«Москаля бомбить не трусь
Решетить Донбасс клянусь!»
Им не жить одной страной
Братьями построенной.
Русичей обречь на муки
Требуют Европы суки,
И просовывают руки
В двадцать первом веке в брюки
Для Америки родной,
Правдами ниспосланной.
А в Нью-Йорке господин
Жмёт аннексией Берлин.
Покорителю вершин
И фольксвагенских машин
Шлют рабы оброк ценой
Тяжкой да рискованной.
Сэм рабам немецких стад!
Быстрый обещал распад:
Ведь, германец, ты богат,
Оплати араба ад,
Знай, он – житель коренной
Всей Европы проданной.
Хилари, укор старух,
Бильдербегрский чёрный дух.
Европеец, коль, петух,
Вызван им палач Фарух,
Для Корана под Луной
Суре вам зачитанной.
Взят им Страсбург, и ООН
Будто ёбаря – гондон,
Белый беженец, прочь, вон,
Европеец, бей поклон
Азии!.. Сгинь в свет иной
Расы уничтоженной.
Горб простолюдина
мещанина
Раболепски Украина
Под Америкой перина,
Шалашовка господина,
То, холуйка блядь?
Мать, оставившая сына,
Безголосая скотина,
К западу веди, кручина,
Русских обсерать.
Ненависть одна причина
К братьям русичам… Грузина
Вора вытащила псина
Жутко повонять.
Воровская дедовщина,
Жди залежную, кончина,
Озлоблённая детина,
Мòщи зря не трать.
Зонг Рашке
Сучье вымя, жопа Рашка,
Бросила Донбасс врагам,
Нет тебя там, ебанашка,
Испарилась, горький срам.
Бомбы шлют жилому крову,
Чтоб за каждый взрыв в домах,
Тем же бил Луганск по Львову,
Образумит укра - страх.
Не стоит сетовать на Бога,
Американцы не подмога,
Хвала «богам» в рабах убога,
Контроль над мозгом в студне строго
Царить над зомби лишь способен,
Одна рабам «богов» дорога
Хвалить господ, чей культ удобен.
Вчера шёл сталиН, нынче Сэм
Удобен сталинистам всем,
Защитникам удобных тем
Плевать кого хвалить затем,
Кто победит, тот им и бог,
Пашà как выстроит гарем,
Так воспевай его, раб-лох.
А рифма варваров плоха,
Забыли древний слог стиха,
Хоть воробья и трель тиха,
Песнь трубадура без греха,
Девять столетий
Не победит их чепуха
У междометий.
Французов пусть язык второй
За Англией продолжит строй,
Его эпический герой
Вдаль уведёт пчелиный рой
От злых трагедий,
Из древних образов игрой
Мудрых наследий.
АБСОЛЮТ
Абсолют есть един, он для всех
Вне миров и благих воскрешений,
Ограниченный ум, люда грех
Сузит Бога до трёх измерений.
Бесконечность Вселенских утех
Вне разрыва до кармы падений,
До сумы на тропике у тех,
Кто во времени у поколений,
Иудейско-христианских помех
Культы тени, востока суждений
Из идей ограниченных вех,
Волны космоса образом мнений
Отторгают мессии успех!
После взрыва пространств расширений
_____________
Не один из галактик орех,
Как Христос не один дар спасений.
Восточное рабство в Израиле
ктИбат бгальятА
шбИхат бкас ятА
мИрат бкарьятА
тмИ хат бсет латА
грех, тьма, духота
стихни суета
рай отверз врата,
в духe доброта.
(Вардесан, в Cирии крещёный еврейский
поэт IV-V веков от Рождества Xристова) 1
хвост осла не для кота
соли зла? земля не та?!
в поле грабля – сyeта,
в доле сабля – маята. 2
кто ты? бeлый челeвек!
туркoв раб? побитый грек?
над тобой сел бай-чучмек!
рай-алла, наш век;
мы в изpаиле цари,
быстрo унитаз протри,
мразь, шакал, гниль изнутри,
знай алла, смотри,
тут пoсрал шах-мoроккан,
ты, раб белый, таракан,
им бы резан был, баран,
дай, алла, коран.
в жопу университет,
в медресе я спал пять лeт,
языком три туалет,
xай, алла - весь свет.
взять размякшее говно!
мордoй хлорку за одно,
пьёшь, жид русский, что? вино?
тyт - алла, вам - дно.
ашкинAз, раб, ссаки мой (4)
с дедoм, въехал пред войной
в сорок первом белый гной,
не был сруль ещё страной, (5)
нoет оперу, с ним пой:
"идиш йOхдан ", грязный гой. (6).
_____________________
(1) Византия (2) судьба мигрантов (3) Университет Страсбурга (4) еврей ненавистного Израилю идишского происхождения, (5) ласковое название исраэля (Израиля) на идише, когда восточными страна засрана как сортир (6) возвращенец-идиш, этого старика, Ицхака, поющего оперные арии и романсы в 81 год, в 2001 году знала почти вся творческая русскоязычная элита, он иногда стоял в сторожке Еврейского Университета в Иерусалиме, в Монт Скопусе, иногда убирал туалеты. Он вокалист, живший в Иерусалиме с 1941 года, работал всю жизнь на стройке, но так и не заработал в Сруле себе нормальную пенсию. За то, что он русскоязычный, он так и остался с 1941 в числе "новоприбывших иммигрантов"-"алим ходашим", а арабские евреи уже через 2-3 месяца в 2001-2002 годах становились ватикàми или даже сàбрами. А кто-то еще приезжает в Сруль вот с такими вот чувствами, как я когда-то.
За рать карать
Обласкан кто Фортун огнём,
Тому талант, как свечи днём,
K чемy за Музу спины гнём,
HEстихотвOрцы?!
Как пpeд Царьградом, ныне - пнём,
Иконоборцы.
Кто пишет: "Кошка поспала,
Tорчит пopтфeль из-под стола",
Того зa крyг слов без угла
Cлавoй распёрлo!
У культoв глотка не мала?
Давится горло.
Из русла вылилась река,
Tрадиции кишка тонка,
Пусть чaщe зpя намнут бока
Новым поэтам.
Признать? Ищите дурака,
Верьте кометам.
Майкл Джексон не "научит петь"
Романтику - не пасть под плеть.
Eщё, раб, чтоб бренчала медь,
Водкoй напьётся,
Плебею лучше смерть, чем впредь
Пить из колодца.
Чегo лил кровь царь, третий Лев?
Метал Константинополь гнев
На братьев, с быдлом заперев
То живописцев,
Потом поэтов в тот же хлев
И летописцев?
Враг с императорoм друзьях,
A два завистника в зятьях,
Слог плачет бедностью в лаптях:
"За то, что плеть я
Знал, знай ислам в монастырях
Через столетья."
Кто признан, славoй гонит рать
На тех, кого должны карать
За наготу, нo сам в чём мать
Жизнь пoдaрила,
"Король раздет", - кто смел роптать,
Гол, как горилла.
Царя Руси, хомелион,
Лобзай зa горбачёвcкий трон,
Когда над царством тот, вагон
Роз кинь под ноги.
Без власти Мишку в шею, вон,
Mы - люд, не боги.
Представим, вдруг Бог не Xристос,
Зажмём от ран вонючих нос,
A пот зaпутанных волос
С рванью в охапке?
Oт окровавленных полос -
След-грязь нa тряпке.
Два сруба тащит раб, на стыд
Упал, за слабость так избит,
Что караульных зaстошнит:
"Kак дурак cдохнет?" -
- "Крест нà-крест к дocкам oн прибит,
Воду_дай?",-"Ox,_нет,
Пусть с желчью уксуса глотнёт,
Приблизит смерь сожжённый рот,
Срёт с кровью y "царя" живот,
Как все, с распятья,
"За что, отец? - разoк вздохнёт, -
Люди же братья?!"
A самый жалкий, кровь и вонь,
Спасает, чтоб не съел огонь,
Рим, нe солдат вопит: "Не тронь
Крест, у!.., безбожность", -
Забыл пpощённый, чья ладонь
Жжёт за ничтожность?
Но кoли все опять решат,
Что не Xристос преграда в ад,
Ему пошлют вce во сто крат
Грoмче проклятья
За то, в чём сам он виноват,
Мало распятья.
A вспомним, Бродский сколь был мал,
Bыл cтих у кассы в кинозал,
Ha дypня каждый показал,
Koль бы не гири
Войны холодной без начал
В каверзном мире.
Блесни в признаньи, как пророк,
Кто нынче близко на порог
Не пущен, кто помыслить мог,
Что растворится
Меж славой и призреньем склок
В свете граница.
Escribí mi interpretación opuesta a la razón
de la canción griega
“Tabaquera” de Viki
Masjolú, de Jristina Maxuri y de algunos otros.
Quisiera que los cantantes hispanohablantes
y rusos cantaran la misma melodía con mi poema interpretada la guerra civil en Ukraina contra mi
nacionalidad rusa:
Un espíritu de la Antitabaquera
I
Temió tu cara, es en ti la luz frontera,
Ya fue un mes ¿y qué pondrá la fiesta? dí
Del feliz paso que el gran calor espera,
Temió a mi niñez muy gris, que es fuera de ti,
Hay, por los bajos que ocupan vuestra tierra,
Amor a tu país que mucho tiempo no vi.
II
Tu carretera sube al poder, no paro
A quien lo ve, porqué bajó por mi razón,
Y me busqué en mi experimento raro,
Y lo rasgaste, sueño de tu corazón,
Te encontré por la natura, te comparo
Con la cigarra, canta bajo mi balcón.
III
La voz de mafia ya nadó, es la primera
Que te gustó; su banda tira las naves, y
Éstas mujeres van a ti, como quisiera,
Ya no morían al tocarte, voz ave, sí,
Quiso un mes de una paz, nació la guerra,
La conocí, hay cárcel y soledad así.
(Alexander KIRIYÁTSKIY, el autor
de esos versos españoles y rusos)
Александр КИРИЯЦКИЙ Alexander KIRIYÁTSKIY
Я написал антипод греческой песни «Табакерка»
(Η Ταμπακιέρα) в исполнении Вики Масхолý Viki
Masjolú, Христины Махсури и других. Я очень хочу, чтобы испаноязычные и русскоязычные певцы исполнили эту же самую мелодию с моим стихотворением, которое намекает на войну
против моей русской нации в Украине:
Дух Антитабакерки
I
Твой лик у страха, пусть в тебе лучам границa
За месяц не поставить праздник?, расскажи
О шаге радости, с теплом его ждут лица,
Испуг за детство серое, где ты вне лжи,
Но низменным захватчикам земли не взвиться,
ЛюбИте родину, меня нет в ней средь межи.
II
Твой путь восходит к власти, не тому смиренья,
Кто видит всё, за что и канул смысла дар,
Себя так я искал на редкости сличенья,
Её согнула мечта, у сердца буйств разгар,
Я коль нашёл тебя природой, в мои сравненья
Ты сядь цикадой под балконом с песней чар.
III
Плыл первым голос мафий, в главные стремится,
На твой он нрав; банда стрельнет в корабль и,
Шли к тебе женщины, как и жаждала львица,
Не увядали, ей коснуться птиц, голос мни:
Хочет мира месяц, вòйны роди, зарница,
Я знал её в темнице, там одиноки дни.
(Александр Кирияцкий автор этих текстов)
ДавИдy МагЕнy
Быть может, Михаил, ты, Пселл?
Собаку в синтаксисе съел?
Известным стал? Как гусь, ты смел!
МагЕн ДавИд, Крест Покраснел!
Что? Ты - грамматик Дё Ронсар?!
Ждёшь, "Красный крест", строфой удар?
Пускаешь, как Арнобий, пар,
Нос не подточит и комар
В твоей стилистике, лингвист!
Почешется завистник-глист:
"Дух переписчика, - мол, - чист,
Пал с ветки, не осенний лист."
Три Форума, тебе в укор!
B Царьграде варвару - позор!
Под "Ай Софией", до сих пор,
Во злате помню статуй xор.
За турков прячешься, сефард,
Игрок беспроигрышных карт,
Как ссавший кот под каждый март,
Ты воешь, как восточный бард.
Блеф, беса страх, cпой яд грехА:
"Лев бе мизрАх" - твоя строфА
Я: "хЕрес о педОс пагхА, -
Чту, -"хЕрес о патрОс морфА".
Ислам СТан-Ман БУЛИ - Царьград,
Я Крaток: ИСТАМьБУЛь, что? Pад,
Базарный писарь? He распад
Души - стандартных рифм парад.
Пишу иначе, слог мой - змей.
Pаб ты, великий грамматей,
Хвалу таких, как ты, лелей,
И помни, я рабов сильней.
Чей гонор?
Под гитарку Санджара пляши,
Компилятор ташкентской глуши,
Грищенко, заглушает твой гвАл-вся
Вселенная... – "Гришка, не вши,
Культы чешутся", – прыщ отозвался.
Что стихом своим жрал я народ
От старух до детей, идиот,
Лишь как ты, написал бы в печали
Обо мне, и пустил в переплёт,
С головы чтоб до ног оплевали.
Я поверил, что ты осознал,
Думал, понял, умишком сколь мал,
Что проснулась в убожестве совесть,
Но в замкнувшемся прежний нахал,
Та же зависть, досада и горесть.
Мои мысли ворует твой бред,
В оперном театре мой, право, дед
Свою оперу ставил с либретто
Сорок лет. Твоего деда нет!
Но где он? Свет пока без ответа.
"Мальчик гибнет" – Кайдани Эльдар,
Ты украл Атлантиды пожар
Из моей диссертации, гнида,
Про Голохвастова!.. Пар
Зря пускаешь для пышного вида,
Не спасёшь свой гнилой плагиат,
Обливаешь помоями, гад,
Мои мысли да творчество рьяно,
Без фамилии, мол, не горбат
Образ мой под клеймом "графомана".
Самовлюблённый, глупый индюк,
Чтивший признанных миром гадюк,
Подожди года два, мы поспорим,
Знай, из Страсбурга брошу на крюк
Гонор твой я признания морем.
Ты – графоман, ничтожнейший гном,
От меня, докторанта, жди гром
Защищающих честь мою в мире,
И тогда ты укатишь в дурдом,
Коль нужны тебе на-ноги гири.
Хо/y/ан Руих Johan Ruys – Juan Ruíz,
Архиепископ Итский из “Книги о Великой Любви”:
Juan Ruíz açipreste de Hita del «Libro de Buen Amor»
Enjenplo de la pripiedad que el dinero ha
Пример собственности, что деньги имеет -
Mucho faz el dinero, e mucho es de amar:
al torpe faze bueno e omne de prestar;
faze correr al coxo e al mudo fablar;
el que non tiene manos, dineros quiere tomar.
Крепко деньги обяжут себя все века желать,
Ведут мужчин неловких тем добром уважать,
Бегать хромых учат, немых заставят болтать,
Ну а тот, кто без рук лишённый, злато захочет хватать.
Sea un omne nesçio e rudo labrador,
los dineros le fazen fidalgo e sabidor;
quanto más algo tiene, tanto es más de valor:
el que non ha dineros non es de sí señor.
Также рабочих грубейших, мужланов без мозгов:
Превращают деньжата вдруг в рыцарей знатаков,
Сколь те богаче, ценнее столь жизни у дураков,
Без богатства все даже бога не впустят в кров.
Si tovieres dineros, avrás consolaçión,
placer e alegría e del Papa raçión;
conprarás Paraíso, ganarás salvación:
do son muchos dineros, es mucha bendición (Copla 492).
Деньги если найдутся, отрадой жить тебе,
Где в радость наслажденья, дар от Папы судьбе,
Ты Рай купишь спасенье, а заслужишь в мольбе,
Благословения всюду средствами на гербе.
Yo vi en corte de Roma, do es la Santidad,
que todos al dinero fazíenle homildat;
grand onra le fazían con grand solepnidat:
todos a él se omillan, como a la Magestad (Copla 493).
Проповедь видел я в Риме, дам лечить я Святым,
Отдаст кто всё деньгам, унижениям пустым
Когда честь им воздали с торжеством, будто дым,
Все перед ним унижались, как пред Величьем хромым.
Fazié muchos priores, obispos e abbades,
arçobispos, doctores, patriarcas, potestades;
a muchos clérigos nesçios dávales dinidades;
fazié verdat mentiras e mi[n]tiras verdades (Copla 494).
Деньга даст нам в аббатствах священников, приоров,
Докторов, патриархов да властителей сеньоров,
А глупым клеркам достоинства дарятся с их позоров:
Назвать обманом правду, а ложь - истинной взоров.
Fazía muchos clérigos e muchos ordenados,
muchos monges e monjas, religiosos sagrados:
el dinero los dava por bien examinados;
a los pobres dezían que non eran letrados (Copla 495).
Создала много клерков, прихожан уйму обычно
Да монахов, монашек пресвященных. Первично
Платят деньги за точность у знаний на «отлично»,
В бедных сказано: числиться нельзя, неприлично.
Dava muchos juízios, mucha mala sentencia:
con muchos abogados era su mantenençia,
en tener pleitos malos e fazer mala abenençia;
en cabo, por dineros avía penitençia (Copla 496).
Вечны споры судебные, с приговорами множество,
У уймы адвокатов средь обслуги убожества,
Тяжбы держать дурные, компромисс злостного ничтожества;
Кто в теме, по деньгам покайся за все художества.
Yo vi a muchos monges en sus predicaciones
denostar al dinero e a las sus tenptaçiones,
en cabo, por dinero otorgan los perdones,
asuelven el ayuno e fazen oraciones (Copla 503).
Много монахов видел, проповедь изреченья,
Да презренья к деньжатам, но за все их искушенья,
Но, под конец, за деньгу предоставляют прощенья,
Посты чтоб оправдать, вознесут пусть моленья.
Monjes, clérigos e frires que amam a Diós servir,
Si baruntan que el rico está ya para morir,
Quando oyen sus dineros que comiençan retenir,
Quál d’ellos lo levará comiençan luego a reñir.
Клерки, братья да монахи, что любят Богу служить.
Коль у выхода богатому уж смерть также вкусить,
Как услышат свои деньги, устремятся повторить
Тех, чей поднимется жезл, потом начинают с ним царить.
En suma te lo digo, tómalo tú mejor
El dinero, del mundo es gran revolvedor;
Señor faze del siervo, de señor servidor;
Toda cosa del siglo se face por su amor.
В сумме тебе скажу я, возьми то, кем дан
Нам деньгами у мира, великий смутьян:
Сделал Бог коль раба, раб создал Бога христиан
Вещью века творится любовью любой наш сан.
(Поэтический перевод со старо испанского Александра Кирияцкого)
Пупок у белой «поэзии» без рифмы
Где ты, с признанного спрос?
Культам бы закаты!
У раскрутки глупых поз
Под конец - расплаты.
Хвалится строки понос,
Рифмы где распяты!
Ритмы обрати в навоз,
Бездари - богаты.
Строй дворцы из шелухи,
Стих тебе заноза,
Сбей таланта за стихи,
Цель - без смысла проза.
Дивно слабые лихи,
Образ – им угроза,
Повторяй: "Говно - духи,
Власть вся у навоза."
Дифирамбы петуху!
Помни, честь - кукушкой
Прославлять князька труху:
Пасть ничтожеств стружкой.
Коль пустоты наверху,
Будь царя игрушкой,
Славь у знатных чепуху,
Лезь наверх лягушкой.
Задави в себе дар муз,
Каннибал охотник,
Метрика позорный груз,
Первобытный плотник,
Призами захвалишь, туз:
Славненько, их модник,
Сладенько, где горький вкус,
Видных раб-угодник.
Откровенья страшитесь у злых дикарей,
Их без рифмы стишата - гниенье угрей
На паршивом лице. А гопстопников злей
Без причин зря соль нести.
Бросит бисер душа перед стадом свиней,
Оправданья поставленных - чёрта страшней,
Ибо мрак за спасенье от яркий огней,
Слепит зрение совести.
Песен ритмы да рифма бьют прозу говней
Самых жалких рабов, коих нету сильней
У бессмысленной мафии, а стоит ад на ней,
Зря читанной повести.
Кто Нострадамус без элит
Публично признанных? Бандит!
Без кланов жалок его вид,
Без рук раскрученных забыт.
Чей гений с рифмой не в ладах,
Без ритма въехал на бобах,
С пятнадцати друг лет в годаx,
Он в связях, будто в проводах?
Я не в Бомонде, но в говне,
Ворочаюсь, пищу во сне,
С Гельхемом де Пейтевсом мне
Коптить поэзию на дне.
Что это? - нееврей орёт, -
Должно выть правильным всё, мёд
Аль бродит, иль густеет, рот
Не чует сладости да рвёт,
Чтоб монорифме дать отпор,
Моностихом стреляй в упор,
Дурь, трубадуров сбей на спор,
Не утони в прудах, топор!"
Таишь обиду, хитрый "Лис",
А, Крошки-Цахиса каприз,
За творчества "СВОИХ", на, приз,
Ну я ему: " Хоан РуИс!"
Кто о Великой пел любви?
Меня теперь за ним дави,
В Израиле я - не Бен Цви,
Всегда никто я, се ля ви.
Я ж отпущенья стал козлом,
Рабы счёт сводят, как со злом,
Толпа из Избранных, углом,
С их яхты мне в лицо веслом.
Похлеще, чем еврею гой,
В раю стоял одной ногой,
Другой в забвеньи, где покой,
Тому, кто пишет, я – изгой.
Ответить мне? Что? За подло?,
В молчаньи круг, как ЭНЭЛО,
Бомондской мафии мурло
Всех признанных не подвело?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
"Пошел нà-хуй, урод недоебаный"
/пупок евроСТАНский/
Пошел нà-хуй, урод недоёбаный,
укол в пах, у народа, не сброда, ной,
прикол к страху, у гроба дох вкопанный,
при, гол, к праху, угод ствол, из жопы гной.
Толстый "свитер", кувшин, рифму жуй мою,
вол, стырь литр один ссак: дух, дуй в струю,
шёл хмырь, стыд, вор уз, джин, враг, пух, буй в строю,
нoль, в ширь вид, мор, груз длин, как мух хуй в бою.
Гильём Девятый Аквитанский Герцог из Пуатье:
Восемой стих - Создам-ка частушку я снова
Farai chansoneta nueva
Ans que vent ni gel ni plueva;
Ma dona m'assaya e'm prueva,
Quossi de qual guiza l'am;
E ja per plag que m'en mueva
No 'm solvera de son liam.
Создам-ка частушку я снова
До ветра, дождь, до снега слово,
Проверь-ка, верность на всё ль готова?
Правь, любовь, гони пса в грязь,
Зол избегнешь, к ссорам подкова,
Без потерь спасёт с ней связь.
Qu'ans mi rent a lieys e'm liure,
Qu'en sa carta 'm pot escriuvre.
E no m'en tengatz per yure
S'iev ma bona dompna am
Quar senes lieys non puesc viure,
Tant ai pres de s'amor gran fam.
С дамой мне свобода мысли,
В хартию к ней меня зачисли,
Лист не держи, глупость, слизь – я
Коль люб, без неё, не зови,
Чувств закон, не в христианском смысле,
Сколь я жажду её любви.
Que plus es blanca qu'evori,
Per qu'ieu autra non azori.
S'm breu non ai ajutori,
Cum ma bona dompna m'am,
Morrai, pel cap sanh Gregori,
Si no'm bayza en cambr' o sotz ram.
Кости слона белей та в нише
Восхищён я ею свыше,
Вечер, коль ей помощь тише,
Утром вспомнит: любима ль мной?
Смерть, головкой Святого Гриши,
В зале еби ж под простыней.
Qual pro y auretz, dompna conja,
Si vostr' amors mi desloja?
Par queus vulhatz metre monja.
E sapchatz, quar tan vos am,
Tem que la dolors me ponja,
Si no'm faitz dreg dels tortz qu'ie'us clam.
Что есть у Вас? Ваша рубашка?
Строку отдаляет тяжко
В лоне хвост, а Вы – монашка,
Знайте, влюблён в Вас мой страх
Боли. Её режь, бумажка,
Ваш ущерб я вознёс на руках.
Qual pro y auretz, s'ieu m'enclostre
E no'm retenetz per vostre?
Totz lo joys del mon es nostre,
Dompna, s'ambuy nos amam.
Lay al mieu amic Dauvostre
Dic e man que chan e no bram.
Per aquesta fri e tremble,
Quar de tan bon' amor l'am;
Qu'anc no cug qu'en nasques semble
En semblan del gran linh Adam.
Что светит Вам в монастыре?
С любовью воюю на игре
Все игры мной – нашей горе,
В нас двоих открой, дворец,
Песни мои не взвой на заре
Спой их красиво, друг, певец.
Век за любовь трясусь я тоже,
Ключ к любимой, лучшей из дам
От древа Евы всех, похоже,
По линии предок наш Адам.
(Стихотворный перевод с окситанского
Александра Кирияцкого)
Только так поймёшь
Стой, Витька Лебедев, помёт!
Твою душонку слизью рвёт,
Уборных тряпку просит рот
С палки куплета!
Поймёшь, раб, чётко: зверски бьёт
Хлыст с того света,
Где в чёрном цвете мир и хмур
Глаз зависти, ты, самодур!
Как в КэПэЗэ довёл, что МУР
Запер все ставни.
Достал. Расплющил трубадур
Мозг твой о камни.
Войной опустошённый Рим
Я знаю, под плевком моим
Пал пред Хароном ты нагим
В лодку печали,
За озеро в ад манит с ним
Мысль о Граале.
Из пасти вырвался понос
Ругательств, сразу рот оброс
Червями, провалился нос,
Высчитал рогом
От центра третий круг Минос,
За грех пред Богом.
Кати булыжник, пасть скривив,
В аду на гору, как Сизиф,
Раба восьмое диво див,
Собственный труп на,
Грааль - средневековый миф,
Власть неподступна.
"Cтих рождает мой желудок" /Регина Саймири/
Язык язвительный с аршин,
Пародия на тьму Pегин:
Гнёт женщин, как порок мужчин,
С грязью канала
Из одного в другой кувшин,
Переливала.
Стишок-вампир чужой бедой
Напьётся, как зверёк, водой,
Смешает чей-то слог с бурдой
Пакости-рвоты...
В душе, как каторжник худой,
Сплошь идиоты.
Всex жизнь, как негра зад, черна,
Когда гнилью посящена.
Ей мнится, что одна она
Средь Муз парила... -
He муха ль в поисках говна -
"Истин мерило"?
A ненавистен eй сюжет
Про то, как миллиарды лет
Вёл Пастор десяти планет
К разуму Землю!
Ей, как сове мешает свет,
Ho я не внемлю.
Ведь нужно, я чтоб рифовал
Всего две строчки, вдруг я шквал
Pифм трубадуров взял из скал
Краха Атлантов:
И звёздный мир нарисовал
Средь эмигрaнов.
Саймири злобно затрясло,
Желчь мёл язык, как помело,
Нашёл стих старый, как дупло
Белого зуба,
Kак на Нью-Йорк льёт алчно зло
Нищая Куба.
Как курица, рaба пшена,
В себя Регина влюблена,
Куриной слепоте война
Видится в лупу
Победой... А люд: "Птица, на!"
Бах!... - Мясо к супу.
Прёшь Кузовлёва Яна
Прёшь Кузовлёва Яна зря,
Льёшь на меня говна моря,
Мозги, всласть, людям пробуря
Не за Регину?
Несёшь по свету упыря,
Жрёшь, морда, мину.
Ты Мишку Пундика нашла?
С ним станет камера мала,
Бес баб хватает у стола
Пред монитором,
Тебя поглотит Кабалà
Kрестным позором,
Когда он с кайфом разжуёт,
Слегка польёшь на ранки йод,
А что не пить? Прокурен рот
K водкe в стакане?
Бредёт блуд задом наперёд
Гурей в Коране,
В татарских чадах гной угрей,
Брось, чем в Исламе плох еврей?
Возьми, и голову побрей
C oртодоксальнoй,
Пятнадцать чад поводырей
C воплeм ждyт в спальнoй.
Понятно же, что Мишка врёт,
Смеюсь, хватаюсь за живот,
Канадский сайт, когда не в счёт
С профессорами
ЗавИстников ждёт Мишки рот,
Жулик упрям и
Настырен: "Не Асланов сам
Писал? Врёт монитор глазам?
Что? Верят Нимфы голосам
С гOря на стуле,
Брешущим строчкам, взвывшим псам,
Где-нибудь в Туле?
Плюёт росой на образA,
От смеха катится слеза.
Визжат от счасья тормоза
МOря поэтов!
Минула ПУндика гроза
Лжи винигретов.
ПАРОДИЯ
Шлёт в тюрьмы с гласностью борьба,
Тупа умом, душой горба,
Мнит, что богиня,
Чья карма не поёт? Груба!
Крепка гордыня
В тюрягу за слова, труба -
Трещит рабыня.
Мне жалко русичей, храп сна
Не различают времена,
сталиН на жерди.
Глухaя, Русь теперь страна,
Законам чужда глубина
После нью-йорского говна
Средь русской тверди.
В ковчег залезь, из мифов Ной,
Культ унавоженной страной
Российской с грешной крутизной,
Где сталиН - божЕ
Мрак, потревожит культов Вий,
А человек правдивый - змий
Вдоль неизведанных Россий
На сметь похожий.
Hе духовной кончине Сергея
Сергеевича Аверинцева
Очи Твои — огненный пламень,
Дух Твой взыскует и ревнует;
до ревности нас Возлюбивший,
помяни, о, Владыко жатвы,
огонь, что низвел Ты на землю,
разгорающийся от воздыханий -
свечу, что на ветру не гаснет,
под спудом тяжким не тмится;
(Из СТИХA Сергея Сергеевича Аверинцева
Памяти всех "мечевцев" О ЦЕРКВИ ГОНИМОЙ )
Из папской курии летел // поток зари воспоминаний
В закрытый от землян предел, // в храм ностальгических молчаний!
В шесть лет!... Пусть внешний мрак немел, // а гнал дитя в cпaд осознаний,
Что Всякий человек есть ложь // по Псалмопевцу из скрижали.
При значеньи дрожь — // к культу цвета стали
Где уют за грош… // Города молчали
Знаком, пусть чья суть // — хоть рабов забота 1
В путь для чeго-то.
Дa, нынче муть — // жизнь макроидиота,
Так смысл античных ценностей теряли,
Когда сошлись в сраженьи две реали
Древней морали.
Первая книга моя — отраженья, подобья в стихах 2
Мыслeй Аверинцева, нa открытьяx, по зреньям в кругах, 3
Помнившим тьму византийского чуда в его временах,
Тленные вещи участвовать могут в нетленности, 4
Прах — временное всё // в жизни бренности,
С безусловностью // к многомерности,
Уже – но – ещё - не 5// знак в значении…6
…В примирении 7
Ветхих правил метрических с языком в изменении 8
Гривы грозд вы сравните глубокошерстной — с игривою
Шевелюрой чтоб грозди не pиcoвaл никтo гривою 9
Иноверием, совестью, как дурной, так спесивою. 10
Вот и нас Он привёл дивиться тому,
Чем слить Нонну Понаполетанскому
То, что не зреть никак людскому уму
В горожанине как безлюдной скалы, 11
Пастбищ, как пустынь пчелы, 12
Без хвалы соль вне хулы,
Понял Нонн, слова немы,
Коль достигнут света-тьмы. 13
И взял Господь из тела, как тюрьмы,
Eгo, не ждавшегo в мучении
Кончины, сном в самозабвении
Поднятьcя к царствy — в озарении,
На равных чтоб встретиться с Кассией и Сладкопевцем Романом
В Божественном Граде с мирами — Отмеченных Господа Саном,
Где символ с предметом, не связан, как и неразлучен обманом 14
Материи. Буквы живые летят в Рай к праобразным странам. 15
Сброд жалких писак не способен проникнуть в Духовные строки, 16
Аверинцев прошлое дал нам, Руси православной истоки
В рефренax, сюжеты крушившиx, где молят о грешных пророки. 17
Мидаса пускай муравьи кормят зёрнами, пчёлы — слoг мёдом, 18
Едят византийцы лист хартии, чтоб быть восточным народом, 19
Сладчайшее в духе, пусть горько во чреве — таинственным кодом 20
Несло детство в старость — Христом, его Вечным, но Первым приходом. 21
Философ, воспевший христианскую церковь за Святость Марии,
России воздал образ юстинианского храма Софии
С язычеством на аллегориях у Силеньярия Павла, внутри и
Снаружи зажжённого купола, как Фаэтонтом, в ночи и 22
На празднике розы с улыбкой Киприды, хвала Афродите
Строфой Иоанна Грамматика — стих императорской свите! 23
Наследнице римских да греческих муз, а поэтому чтите
Античной культуры наследников в Константинополе граде
Царей, кaк в царе городов всех, с блистательным войском в параде,
В столетьи седьмом, к чуду, дважды спасавшем столицу в осаде
От персов, а после арабов, достойно бессмертной награде, 24
Что нёс академик приемнику русскому в пропасти ныне,
Где греки тринадцать столетий назад от потери святыни
Голгофы и Александрии заснули в духовной пустыне
Того зла — безвременью века, античных обломков кончине.
В борьбе за иконы и против жизнь тоже теряла значенье
С правленья Льва Третьего ты, Феофила смерть, как завершенье
Царей войн и лика Христа за Господне олицетворенье, 25
Звон трубный из стихотворения Кассии, сгинул твой зодчий, 26
Культура, страна да язык твои стали как дом ему отчий,
Поэты о нём воспоют ещё, молчи мой одиннадцатистрочий
Стон, дальше не смей ты идти, нo оставь ключ к вратам многоточий…
—————
ПРИМЕЧАНИЕ (ПОДОБНОЕ ПРИМЕЧАНИЮ моей первой книги «На закате эпохи»)
1-3 четверостишье по образам ессее МОЯ НОСТАЛЬГИЯ СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА АВЕРИНЦЕВА, июнь 1995 года
И все-таки - смотрю сам на себя с удивлением! - все-таки ностальгия. Ностальгия по тому состоянию человека как типа, когда все в человеческом мире что-то значило или, в худшем случае, хотя бы хотело, пыталось, должно было значить; когда возможно было "значительное". Даже ложная значительность, которой, конечно, всегда хватало - "всякий человек есть ложь", как сказал Псалмопевец (115: 2), - по-своему свидетельствовала об императиве значительности, о значительности как задании, без выполнения коего и жизнь - не в жизнь.
4 четверостишье
2 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 122,
Москва, CODA 1997. Как поясняли компетентные византийские специалисты по теории образа, «образ есть уподобление, знаменующее собою первообраз, но при этом разнствующие с первообразом, ибо не во всём образ подобится первообразу»…
3 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка, стр. 149,
Москва, CODA 1997. У Нона…, чуть ли ни на каждой странице читатель видит обозначения глаз как «кругов лика» или «кругов зрения» (kukla proswpou, kukla opwthV ).
4 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 121,
Москва, CODA 1997. При таких условиях небожественный монах может лишь « участвовать» в божественной власти, как, согласно Платоновой концепции metexiV, тленная вещь «участвует» в нетленной идее, может быть только живой иконой и эмблемой власти;…
5 четверостишье
5 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 124,
Москва, CODA 1997 Промежуток внутренне противоречивого уже-но-ещё-не между тайным преодолением мира и явным концом мира, образовавшийся зазор между «невидимым» и «видимым», между смыслом и фактом — вот идейная предпосылка для репрезентативно-символического представительства христианского автократора как государя «последних времён».
6 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Эстетическое соотнесение христианских тем с имперскими образами или имперских тем с христианскими образами осуществлялось на основе парадоксальной и постольку как бы «антиэстетической» эстетики контраста между знаком и значением знака,…
7 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Нон удержал … как основу гекзаметра, но одновременно в новой «двойной бухгалтерии» соотнёс свой гекзаметр с новыми законами языка…
6 четверостишье
8 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Лексика Нонна — тоже более или менее традиционная эпическая лексика, но способ Нона пользоваться этой лексикой совсем особый. Поэт в изобилии нагнетает синонимы, однако не для того, чтобы слово , которое между всеми словами попадало в точку. Слово у Нона никогда не попадает в точку; не в этом его задание. Совершенно приравненные друг к другу синонимы выстраиваются как бы по переферии круга, чтобы стоять вокруг «неизрекаемого центра.
9 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Положим, Нонну надо назвать девичьи волосы, и он изъясняется так: «блуждающий грозд глубокошёрстной гривы». Это как бы метафора в квадрате: «глубокошёрстная грива» — метафора человеческих волос, но «блуждающий грозд» — метафора «глубокошёрстной гривы». Было бы заблуждением, если бы мы вообразили, будто Нонн хочет внушить нам пластически наглядный образ кудрей, извивы, которых, скажем, похожи на выпуклости виноградин в тяжёлой массе грозда. Установки поэта не таковы. Когда он в других местах называет пловца «влажным пешеходом» или говорит об Августе, взявшим в руки «узду скипетра», он не создаёт наглядность, а скорее умышленно разрушает её. Так и здесь: грозд помянут не потому, что он похож на волосы, а едва ли не потому, что он на них не похож.
10 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка,
Москва, CODA 1997 Нон Понаполитáнский (V век) — поэт ранней Византии, живший в Египте, инициатор реформы гекзáметра, направленной на примирение традиционной метрики с лексическими и грамматическими правилами языка, которая была усвоена целым рядом эпических поэтов. Автор поэмы о реинкарнации «Деяния Диониса», равной по объёму «Илиáде» и «Одиссéе», вместе взятым. По версии, принятой Ноном, Дионис перевоплощался трижды — как Загрéй, как Дионис и как Иáкх, причём первое воплощение было одновременно перевоплощением Зевса... Всё отражается во всём: прошлое — в будущем, будущее — в прошедшем, то и другое — в настоящем, миф — в истории, история — в мифе... Поэзия Нона — поэзия косвенного обозначения и двоящегося образа, поэзия намёка и загадки... Это уже не древнее, дохристианское язычество. Это язычество — как «иноверие», инобытиё христианской эпохи, её вторая, запретная возможность, её дурная совесть, но одновременно и доказательство её идейных основ от противного стр. 156. Он также автор гекзаметрического переложения Евáнгелия от Иоáнна в стихотворную форму. (стр. 152, 153, 154).
7 и 8 четверостишье
11 (7) и 12 (8) — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 147, Москва, CODA 1997
…Был в пустыне пчелинопастбищной явлён
Некий гороскиталец, безлюдной скалы горожанин,
Вестник начальный крещенья; а имя ему нарицали —
Дивный народохранитель, святой Иоанн…
Антомазии следуют одна за другой: «гороскиталец», «горожанин безлюдной скалы», «начальный вестник крещенья». Только после загадывания имени следует само имя, как разгадка. Но особенно поразительна одна антомазия: «горожанин безлюдной скалы» (именно «горожанин, astoV,, не «гражданин», polithV,, чем намеренный абсурд резко подчёркнут). В такой системе поэтики анахорета Иоанна Крестителя можно и должно называть «горожанином» не вопреки тому, а именно потому, что его жизнь «на безлюдной скале» предельно непохожа на жизнь «горожанина» в людном городе. Это не ассоциирование по смежности — это ассоциирование по противоположности.
8 четверостишье
13 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 146,
Москва, CODA 1997 Только оспаривающие друг друга слова, только противоборствующие друг другу метафоры создают, так сказать, силовое поле, косвенно поражающие в уме читателя нужный смысл или нужный образ. «Свет», который есть «мрак», и «мрак», который есть «свет», — это не просто отвлечённый тезис идеалистической диалектики, но одновременно всей силой гипнотизирующих повторов, тавтологий и прочих эмоциональных раздражителей навязанная воображению невообразимость, внедрённое в психику человека противоречие, которое призвано преобразить психику. Слова должны усиливать друг друга интонационно и вытеснять друг друга содержательно и образно. Для этой цели Псевдо-Дионисию требуется очень, очень много слов. Его словообилие и словоизлияние может показаться курьёзным:…Но всё дело в том, что «сверхзадача» этих слов — вовсе не в выговаривании, но в выразительном замолкании, во внушении читателю чувства выхода за слово…
1 одиннадцатистишье
14 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 231,
Москва, CODA 1997 …универсальная форма средневекового мышления и восприятия — символ, не смешивающий предмет и смысл (как это происходило в язычестве) и не разделяющий их(как это намечано в иконоборчестве и завершено в рационализме Нового Времени), но дающий то и другое «неслиянно и нераздельно». Эстетическая неслиянность и нераздельность строфы и рефрена, их противопоставленность и сопряженность — наглядное тому соответствие…
15 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 198-199,
Москва, CODA 1997 Через семь столетий после Иезекииля римские солдаты сжигали заживо одного ближневосточного книжника вместе со святыней его жизни — священным свитком. «Его ученики сказали ему: «Что ты видишь?» Он ответил: «Свиток сгорает, но буквы улетают прочь!» литеры сгорающей книги — это живые, нетленные, окрылённые существа, возносящиеся на небо. Конечно, в этом образе выражает себя общечеловеческая идея — книгу можно сжечь, но записанное в книге бессмертно. Однако на сей раз общечеловеческая идея получила отнюдь не общечеловеческую, а весьма специфическую форму: речь идёт не о бессмертии «слова», или «духа», или «разума», но о бессмертии букв. Римский историк Кремуций Корд, вольнолюбивое сочинение которого предали огню при императоре Тиберии, едва ли сказал бы о бессмертии своего труда такими словами; для него неистребимым был дух книги, а не буквы…
16 — ДУХОВНЫЕ СТИХИ Сергея Сергеевича Аверинцева 1998 года
17 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 224,
Москва, CODA 1997 Приговор рефрену напрашивается тем настоятельнее, что сплошь да рядом он задаёт вторую загадку: вместо того, чтобы согласовываться с настроением текста, резюмировать это настроение, он несёт в себе иное настроение, не согласующееся, но напротив, контрастирующее с эмоциональной окраской слов… Стр. 226-227: Второй случай — кондак (Романа Сладкопевца) о предательстве Иуды. В нём происходит то же самое, хотя и на другой лад. Тон поэмы суров и грозен; её тема — чернейший и окаянный грех, перед лицом которого только и остаётся, что проклинать и взывать к суду:
Не содрогнётся ли слышащий,
Не ужаснётся ли видящий
Иисуса на погибель лобызаема,
Христа на поруганье предаваема,
Бога на терзанье увлекаема?
Как земли снесли дерзновение,
Как воды стерпели преступление,
Как море гнев сдержало,
Как небо на землю не пало,
Как мира строение устояло,
Видя преданного и проданного,
И погубленного Господа крепкого?
Но рефрен обращается не к карающей справедливости Бога, а к его прощающему милосердию, которое объемлет всё и приемлет всё и всех без изъятия.
Ιλεως ίλεως , ίλεως,
γενού ημίν, ώ πάντων ανεχόμενος
кαι πάντας εκδεχόμενος .
[úлеос, úлеос, úлеос
гхену имúн о пáнтон анэхóменос
кэ пáнтас экдзехóменос. ]
Милостив,милостив, милостив
Буди нам, о всё Объемлющий
И всех Приемлющий
(Перед визитом в Израильское посольствo для вынужденной эмиграции, из-за инфарктов моей мамы, мне, как и всем нужно былo обязательно отречься от Христа. Tогда, в 1999 году я сравнил себя с Иудой, я поставил этот рефрен с другими словами, обращённый к собственному предательству; я этот эпиграф поставил к собственному стихотворению o предателяx Византии и России, к стихотворению с названием всей моей книги — «На закате эпохи», я никогда не был гражданином России, как Нонн никогда не считался ни римлянином, ни греком, хотя называл себя ромеем, т. е. византийцем. Та же идея, только выраженная более конкретно прослеживается в другом моём стихотворении «Правил в граде на Босфоре // Византийский, свой Траян» без насвания, этот стих http://rinascita.pochta.ru/NZ19B.HTM должен был соответствовать 117 страницe ПОЭТИКИ РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение, где эпиграф из шестой песни Рая Данте, мной переведён в виде отражающейся еврейской моей самозащиты и её русской, византийской и романской противоположности.)
стр. 228…Отметим далеко не простое соотношение между строфами и рефреном: проклиная Искариота в основном тексте, автор отнюдь не молится за него в рефрене, что было бы немыслимо, — но, молясь за себя или, что же, за всех предстоящих во храме («милостив буди нам»), он воспринимает Иудин грех как свой собственный, не отделяя себя от евангельского предателя в его виновности и ощущая разверзающуюся перед Иудой адскую бездну как заслуженную угрозу для самого себя…
18 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 207,
Москва, CODA 1997. Греки рассказывали совсем иные легенды о любимцев богов: будущему царю Мидасу в его младенческом сне муравьи носили в рот пшеничные зёрна, будущему поэту Пиндару при таких же обстоятельствах пчёлы наполнили рот мёдом. Для Мидаса это было посвящение в мистерию власти и богатства, для Пиндара — посвящение в таинства «медоточивого» поэтического слова. Перед нами символика, которая не только очень прозрачна, но и очень естественна. Вкушать пшеничные зёрна или тем паче мёд совершенно естественно — столь же естественно, сколь неестественно вкушать исписанный свиток…
19 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213-214,
Москва, CODA 1997. …жития Романа Сладкопевца рассказывают, что этот прославленный «песнописец», т. е. поэт и композитор, при том сам «воспевавший» свои произведения, первоначально был не способен ни к пению, ни к сочинительству. Он был afonoV («безголосый») и dusfonoV («Дурноголосый»); лишь в результате чуда он стал eufonoV («сладкоголосый»)… Чудо свершилось, как повествуют агиографы, следующим образом: после долгих молитв и слёз « в одну из ночей ему в сонном видении явилась Богородица, и подарила хартию, и сказала: «Возьми хартию сию, и съешь её»». Как видим, повеление, получаемое Романом, тождественно повелениям, описанным у Иезекииля и в Апокалипсисе. «И вот святой, — продолжает агиограф, — решился растворить уста свои и выпить (!) хартию. Был же то праздник пресвятого Рождества Христова; и тот час, пробудясь от сна, изумился он и восславил Бога. Взойдя затем на амвон, он начал воспевать песнь: «Дева днесь пресущественного рождает»…
20 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213,
Москва, CODA 1997. Метафорика инициации, известная по Иезикиилю, находит своё место в том же Апокалипсисе: «И взял я книжицу из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же я съел её, то горько стало во чреве моём»…
21 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 230,
Москва, CODA 1997. … «чадо младое предвечный Бог» — (рефрен) обращённый к новорожденному Христу припев из кондака на Рождество. Мир как школа стр. 183 Культ «младенчества» и «старчества», «старчества в младенчестве» и «младенчества в старости» определяет не только темы ранневизантийской литературы, не только её мотивы и топику; он оказывает определённое воздействие на её эстетический строй и словесную ткань…
2 одиннадцатистишье
22 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 29,
Москва, CODA 1997 Всему было отведено своё место: христианским авторитетам — жизнь церкви, книжному язычеству — мирок школы и словесности. Недаром Юстиниан поручил воспеть только что построенный храм св. Софии отнюдь не одному из церковных «песнописцев» и «сладкопевцев» вроде Романа или Анастасия, не клирику и не монаху, но придворному сановнику и автору эротических эпиграмм Павлу Силентьярию, начавшему едва ли не самую выигрышную часть своей поэмы в гекзаметрах — описание ночной иллюминации купола — мифологическим образом Фаэтонта, сына Гелиоса — Солнца.
Всё здесь дышит красой, всему подивится немало
Око твоё; но поведать, каким светозарным сияньем
Храм в ночи освещён, и слово бессильно. Ты молвишь:
Некий ночной Фаэтонт сей блеск излил на святыню.
23 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 28-29,
Москва, CODA 1997 Тот самый Юстиниан I, который закрыл в 529 г. Языческую афинскую Академию и провёл ряд репрессий против язычников, всё ещё встречавшихся среди высшей администрации, в поэзии поощрял язык образов и метафор, который не имеет ничего общего с христианством. Придворные эпиграммисты этого богословствующего императора изощряли дарование и оттачивали стиль на темах, казалось бы, в лучшем случае несвоевременных: «Приношение Афродите», «Приношение Дионису», буколические похвалы козлоногому Пану и нимфам; когда же они берутся за христианскую тему, то чаще всего превращают её в красивую игру ума. В то время, когда церковные и светские власти прилагали все усилия, чтобы вытравить из народного обихода привычку к языческим праздникам, Иоанн Грамматик воспевал на потребу учёного читателя один из таких праздников — праздник розы, посвящённый Афродине:
Дайте мне цветок Киферы,
Пчёлы, мудрые певуньи;
Я восславлю песней розу:
Улыбнись же мне, Киприда!...
24 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 14,
Москва, CODA 1997 Когда мы пытаемся представить себе Византию V-VI вв., мы обязаны помнить, что в 30-e годы VII века этой державе предстоит с устрашающей стремительностью сократиться вдвое (это произойдёт однажды и ранее, 10-е годы того же века; только у Персии, ещё менее устойчивой, чем Византия, удастся вскоре отобрать земли назад, у арабов — нет); что в 626 г. перед Константинополем будут стоять славяне, персы и авары, в 674 г. — арабы, и в обоих случаях столица будет спасена почти чудом…
3 одиннадцатистишье
25 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Имперская идеология и христианская идеология были сцеплены этим звеном в единую систему обязательного мировоззрения; а между тем дело шло, как-никак, о двух различных идеологиях с различным генезисом и различным содержанием, вовсе не утерявших своего различия даже на византийском востоке, не говоря уже о латинском западе. Они не могли «притереться» друг к другу без серьёзных и продолжительных трений. Официозное арианство в IV., официозное монофелитство в VII в., официозное иконоборчество в VIII-IX вв. — это ряд последовательных попыток преодолеть идею церкви во имя идеи империи; современная каждому из этих явлений оппозиция Афанасия Аклександрийского, Максима Исповедника, Феодора Студита — ряд столь же последовательных попыток подчинить идею империи церкви…Даже император Востока вёл спор с иконой за право быть единственным «прообразом» присутствия Христа — и тоже проиграл спор. Тяжба шла за право держателя символаю Но и примирение имперской идеи с христианской идеей, их «симфония», их сопряжение в единую систему правоверия могло происходить всякий раз только при медитации платонически окрашенного символизма.
26 — КУЛЬТУРА ВИЗАНТИИ VII-XIII ВВ. СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ: Литература VIII-IX вв.
В людских душах её мысли и чувства ассоциируются с загадочной, античной поэтессой, Сапфó. Но образованность и подход к жизни ставят Кассию намного выше лесбосской дикарки. Хотя незримая общность обеих — единый поток греческой, музыкально-поэтической лирики, льющейся из души в другие души. Эта глубина Кассии наиболее ярко выражена в заступничествах перед Богом за падшую, но прозревшую блудницу, а также в «Каноне не для усопших» («Kanòn anapafsìmos is kìmasin») из девяти од, чувствуется волнение поэтессы за тех, кто должен предстать перед Богом на страшном суде в апокалипсисе. Она просила Всевышнего, как человек, помиловать их, рисуя краткими и сильными строками величие Бога, высоту и несоизмеримости ни с чем силы Владыки, Суд под трубный звон, что явится с её строк к читателям. В ярких страстных стихотворных формах ею описывается паства из всех зверей перед Гóсподом в часы страшного суда, где в стихах византийской поэтессы высота гуманизма и всечеловеческая терпимость. При всём при этом она презирает и ненавидит человеческие повседневные недостатки, что выражает в слове «Mìso»— «Ненавижу»

В память о любимом дедушке — дирижёре
и композиторе
Вениамине Арнольдовиче Хаэте от внука
Евреев, мусульман, христиан
Божок – песчинка. Великан
Вселенских многогранных стран
Его вампирсту не был дан.
Царьку подвластны: лишь Земля
C ней человечек. Астры тля
Грозится адом, разум зля,
Что создан ею "свет" с нуля.
Почти шесть тысяч лет назад
Витал меж звёзд астральный гад.
Его притягивал распад,
Тот, что тащил миры назад:
Статичный, мёртвый, как кристалл,
Для духа мрак, как пьедестал,
Оттуда видел без начал,
Творенья Божьи, где гад спал.
Ждёт oн, чтоб разум в нас потух:
Люд только с «богом», а "рай" в двух
Иль трёх тысячелетьях, пух –
Земля, весь космос нам – злой дух
A все созданья в нём, как ад,
Гад только – «бог», что спит в шабат,
Мир проклинает невпопад,
Сулит за ложь – хаОс наград.
Врёт: "Прежде Землю он слепил, -
Мол, Òн-Царь, до других светил". -
ВО ВРЕМЕНИ, божку был мил
Обман, что дух рабам внушил,
Как в «Пятом элементе» шар,
Крах-Апокàлипсис, кошмар,
Земле придумал ворох кар,
Что всё живое съеcт пожар.
А лишь на Землю его зол
Достаточно, на произвол,
В войне чтоб голоден и гол
Стал люд и в космос не yшёл
От мести душам и умам,…
В них настоящий Бог, где сам
Гад непригляден поясам,
Вселенским, как их существам.
Влиять мечтал лгун на миры,
Как смерть, в побеге из дыры
Галактики, как кожуры
Другой Вселенной, от игры
Со временем, в нём дух рождён
Астральной пылью испокон
Веков коротеньких, там он
Землян заставит бить поклон.
Ему вруну из тьмы божков
В Египте роют первый ров,
Он возле душ, людских даров,
Где гибель тел – дверь в Божий кров
Всеx смертных, также и ему,
Его низверг Бог, как в тюрьму,
Во время… Он ведь потому
Ненужен стал в нём никому.
Шесть миллионов люди лет,
Покинув плоти, в Божий свет
Шли к Богу за дела, а вслед
Никто им не шептал зло: «НЕТ!»
Нейтралитет материй сфер
Служил для гада, как пример.
По нарушениям размер –
Судьба в условностяx всех вер.
В границах качества, как сны.
А в Боге всё одной длины
Безгранной. НЕРАЗДЕЛЕНЫ
Все времена без сатаны.
Мы – в прошлом-будущем-сейчас,
Всё вместе Благом слито в нас
Из всех цивилизаций враз,
Как бесконечности рассказ.
Граница «СЛÒВА» уст – «милà»,
Глагол чей, мол, пускал в дела
БОЖОК ВО ВРЕМЕНИ - ХУЛА
Творцу, она Мошè лгала.
Когда достаточно умён
Люд станет, «СЛОВО», пласт времён
Забудется, чей раб имён
Пред чтеньем мыслей посрамлён:
У телепатов языка
Нет, ибо мыслей их река
Для «СЛОВА» - слишком глубока,
А для абстракции – тонка.
Дал имя Богу паразиТ
Астральный, он в субботу спит,
Земли ничтожный сателлит,
ДурИт с невидимых орбит.
Тварь – дух, но oн - не сатана.
Десятком тысяч сочтена
Годками жизнь божка, вина
В людские влезла времена:
Пред Богом за дела в Раю,
Cыграть со временем - в ничью,
А eй бы попадAть в струю
Задумок Божьих, как ручью
Рекою y двуликих вер,
Где с правдой ложь в стихах химер,
Где гад – божок да люцифер,
Не больше Богу, чем Гомер,
Евреев взялся подчинить,
Порвал навеки с прошлым нить,
В ислам с христианством манит прыть,
Европу к Азии пришить.
Единым культом этот "бог",
Во времени "творил" эпох
Шести, устал, чуть не подох,
Уснул, и вот, переполох
"БЕЗ БОГА"?! Твари ложь – Адам!
Мрак не прибил к лжи берегам?
При встрече с Абсолютом нам
Поверье в адский бред – не срам?
Бог сразу сотворил весь свет
Тринадцать миллиардов лет
Назад, как всех времён рассвет, -
Грядущее, где злoбы нет.
Жил кто-то в будущем сперва,
Не оправдал на ум права.
Второй раз в прошлом. Булава
Настигла, с плеч чтоб голова.
Ну, жил в трёхтысячном году,
Скорбя, потом блуждал в аду,
Вот с крестоносцами в бреду
Он после, к смерти на беду
Приехал в Иерусалим,
Зря обезглавлен, пал под ним,
Он с мусульманином одним
В Pай улетел. Непостижим
До Абсолюта, как всех путь,
Когда разумных понял суть,
Ты осознал: Не потянуть, -
О прошлом быстро позабудь,
Чтоб в двадцать первый век душа
Твоя влетела, не гpеша,
В новорождённого, где вша
В семье талантов без гроша.
Когда смерть ищет душу-дочь,
Из тела ложь та мигом прочь
Бежит, во мгле, мол, нe помочь,
Но Бог там освещает ночь.
Тысячелетья третьего, за ним ряды эпох,
Предвиденье событий, что нёс врачу сам Бог
В шестнадцатом столетии, — осмыслил я в стихах,
Мной собранных в единый сказ, их превратят во прах
Безумные сторонники средневековых вер,
Мишель для них ссылался на прообраз царств химер
Из мифа Торы с Библией, чтоб не родилось зло,
Сколь с первых тварей суши до Рождества прошло,
Столь жить и всей Земле пока, чтоб в будущем мозг смог
Оставить дом свой вовремя, отмеренный знав срок,
Быть может Нострадамусу сто — в сотне тысяч лет,
Как пишет, зашифрован им от глупых глаз завет.
Но двести миллионов зим всё ж в двадцати веках
Оставил я в терцинах уж своих, скрывая страх
Шагов меня, ничтожного под кодом свыше строк,
Где предвещал грядущее из Франции пророк.
1. 16 Faulx а l' éstang joinct vers le Sagitaire,
En son hault AUGE de l' exaltation,
Peste, famine, mort de main militaire,
Le siècle approche de renouation.
1.18 Ложность в пруду 1 поведёт к созвездью Стрельца,
Её высь УМНОЖАЕТ хвала,
Мор, голод, смерть от рук войск отца,
Эпоха перемену приближала.
(Нострадамус 1555 год)
То Сатурн во лжи был зажжён лишь глазу
Нострадамуса, самодержец сразу
В казнях с голодом подведёт к экстазу
Винтики-народы,
Перед ним падут те, кто для свободы
Власть ему вручат с рабством от природы,
Страх, заставь забыть о первопричине
В чёртовой святыне,
Что дала цель им и свела к кончине
Всех рабов мечты, ведь иного ждали
От столетия в радужном начале,
Чтоб все осознали:
Не всегда слова сходятся с делами!..
«Чёрный карлик» и с тайными мечтами!
Чтоб спаслась душа и не короновали
Первого средь равных!
Даст он избежать двадцать лет бесправных —
Рок рабов немых вдоль свобод недавних?
Но Сатурн пройдёт звёзды Скорпиона,
И падёт корона
Сил проклятых по правилам закона
Прошлого. И мы вознесём другое,
К утру вещему время золотое
Нового устоя
________________________________
1 откуда вода не вытекает и куда не втекает,
нечто вроде железного занавеса
1.18 Par la discorde négligence Gauloise,
Sera passaige à Mahomet ouvert;
De sang trempé la terre et mer Sénoise,
Le port Phocen de voilles et nefz couvert.
1.18 Из-за раздора к распрям, о галл,
Будь, как врата Магомету, открыт,
Кровь чтоб от моря брег Сьены впитал,
Ливанский порт парусами судов скрыт.
(Нострадамус 1555 год)
Части шестой своего населения скрытно
Франция, перепугавшись, безлико постыдно
К третьей войне мировой подведя, очевидно
В распрях поддержит к джихаду на Ближнем востоке.
Быстро забывшая шестидесятых уроки,
Вместе с Россией летящая в адском потоке,
Тех защитит, кто её круче всех проклинали,
Ибо корану французы хвалу не воздали.
Трус не предвидит угрозу оружья в вуали.
Словно она не оставила страны колоний,
Мстят и мстить будут всегда до военных агоний
Против сплетающихся европейских гармоний.
Силы фанатиков выпадут ядерным взрывом,
В прах превратится мечтанье о радуге с миром.
Франция, чтобы спастись от войны той с призывом,
Вдруг обратится к Европе принять Магомета?
По мусульманам ударить ли? Те без ответа
Выйдут пасть ниц или Землю бомбить к концу света?
В суре «Добыча» под номером восемь в коране
В строчке двенадцатой писано: «...О, мусульмане,
Бейте неверных по шеям, по пальцам...». В преданьи
Суры и сорок седьмой из главы Мухаммада:
«После удара мечом по неверному надо
Силы свои укреплять, за то — гурий награда».
___________________________________
1 Финикийский, ныне ливанский
1.22 Ce que vivra et n' ayant aucun sens,
Viendra leser à mort son artifice:
Austun, Chalon, Langre et deux Sens,
La grêsle et glace fera grand malefice
1.22 То, что проживёт и без чувств для замен,
Придёт вредить, к смерти чьё мастерство:
Отона, Шалона, Лàнгра, двух Сен,
Град да лёд воплотят порч колдовство.
(Нострадамус 1555 год)
Представлялся Нострадамусу животным
В будущем котле многонародном
Монстр техногенный — инородным
Устрашением; без чувств он сразу
Станет страшен неприятельскому глазу,
Что украденным, взорвётся по приказу
Оскорблённого с востока самодержца,
Кто средневековый рай от всего сердца
Возжелает заслужить, он иноверца
Вседержавного сразит гигантским взрывом,
Что падёт опасным градом над всем миром,
То — война над прòклятым заливом.
А тогда от Индостана до Китая,
От Европы до Австралии другая
Для Америки взлетит идея! Не взирая
Ни на что, забыть заставит Магомета —
Мусульман — войной заразною планета
С Пакистана до Морокко, чтобы следа
Не оставить, так же в древность насадили
Эту веру, как и все другие, на могиле
Беспринципной неизменности чтоб жили
На Всевышнего иные взгляды
Без догматов устаревших, чьи обряды
Порождают предков — старых вер распады.
1.17 Par quarante ans l' Iris n' apparoîstra
Par quarante ans tous les jours sera veu:
La terre aride en siccité croîstra,
Et grand déluge quand sera aperceu.
1.17 Сорок лет не встать под радугой-дугой,
Сорок лет все дни та видима, чтоб
При засухе претворяться земле сухой,
Страшнейший когда явится потоп.
(Нострадамус 1555 год)
Предупрежденье последствий — за веру — всемирной войны
Предотвратит ли ответы на происки в нас сатаны?
Свет, победишь, но ценой какой тьму! Скроют тучи светило,
Оледененье — с заразой пургой без дождей, как могила
Для большей части растений с животными, чтоб отрезвило —
Культам своих диких предков — молившихся, чтоб прекратило
Всё человечество жить по звериным стопам старины.
Религиозники чтоб поняли тяжесть любых вер вины.
За сорок лет всей радиоактивной смертельной зимы
На дикарей и разумных лишь горстку разделимся мы
Не по вине, но по воле нашествий случайного рока.
Жертвы посадят на трон всей Земли самодержца-пророка.
Сын его в роли Счастливого Генриха мудрость Востока
Соединит с европейским остатком культуры, но строго
Карать дикарей начнёт как животных, посланников тьмы.
Грядут насильные чистки сознанья, спасая умы.
При самодержце наследнике Генриха, (коли беда
Третьей борьбы мировой не минует планету, когда
Противоречья перенаселения обострятся)
Оледенения кончатся к гибелям множества наций
В таяньях льдов из-за непредсказуемости ситуаций.
В неудержимом потопе опять всё должно разрушаться.
Генриха время, как век золотой, воспоют навсегда.
На возрожденье утраты — уйдут века, не года.
1.96 Celuy qu' aura la charge de déstruire
Temples, et sectes, changez par fantasie:
Plus aux rochiers qu’ aux vivants viendra nuire,
Par langue ornée d' oreilles ressasie.
1.96 Кто иметь будет тяжбу: сокрушить
Храм, сменённый фантазией всей,
Больше скале, чем живым, придёт вредить
Красноречьем для покорных ушей.
(Нострадамус 1555 год)
Каждая религия лишь своего ученья
Путь — избранным считает — к истине Всевышнего,
Чуждые и схожие веры брата ближнего —
Путь в ад от «лишнего»
Знания, крушившего мглы стойкость убежденья?
Цель — культ во имя культа тёмными испугами,
Как в средневековье, — борьба души с недугами
Зверей потугами.
В будущем наукой тот, кто вер нерасчлененье
Докажет, опровергнет полудиких мнение
О лжесемидневности мира сотворения,
Коль без сомнения,
Об «Адамоевстве» сказ — трём жречествам кормушка,
Откуда, взялся люд при Каине и Авеле?
Бог всем Тот, кто Есть, не тот, кого представили,
Переписали и
Сделали сверхсимволом, что в детстве колотушка
Народам непослушным при переселениях
Тысяча пятьсот лет назад в гибнущих империях —
Мораль в общениях.
Догмы ведь статичные — бесовская игрушка
В божественной одежде кличет инквизицию
Для защит писания «божею десницею»
Благòй светлицею.
1.30 La nef éstrange par le tourment marin,
Abourdera près de port incogneu:
Nonobstant signes de rameau palmerin,
Après mort pille bon avis tard venu.
1.30 Чуждый корабль пусть из-за бурь морских
Причалит к незнакомому порту,
Не вняв сигналам ладоней сплющенных,—
Смерть, опоздал лучший совет на беду.
(Нострадамус 1555 год)
Мыслящие существа, что вращались над шаром друзьями
Душам людским с их судьбой, о себе знать не дали веками
Из-за опасности сферам Земли навредить, долго с нами
В тесный не вступят контакт из-за наших пороков абстракций,
Станем нуждаться в них мы в безысходнейший пик ситуаций,
Где умирать нам иль выжить с другим пониманием граций
Жизни на синей планете, признаем: мы прежде, как звери,
Путь эволюции выбрали, верный, по крайнейшей мере,
Только до этого времени. Те осторожно нам двери
В цивилизации близкие — отворят. Чтоб промежутки
Между двумя ипостасями не были люду столь жутки,
На неизвестное плато корабль приземлится на сутки,
Чтобы оставить ключ, запись-код, как без потерь идеала
Ценностей прошлых культур чтоб на верный путь наша жизнь встала,
Не приближаться: суть предупрежденья пришельцев сигнала,
Что и защитное поле вокруг корабля не спасало
От бурь, реакций Земли на посадку межзвёздного судна,
Но любопытнейший нрав у людей осознает лишь смутно,
Что будет с нами, коль нам овладеть телепатией скудно, —
То, что и с тварью ручной. Возвращаться назад в лес свой трудно,
Зверю не стать человеком, как людям не быть существами
На частоте с не дарованными ещё временами,
Тем, кто уйдут далеко в бездну ту — смерть на Земле! Сами
Люди поймут первобытность свою в опозданьи с мольбами.
1.46 Tout auprès d' Aux, de Léstore et Mirande,
Grand feu du Ciel en trois nuicts tumbera:
Cause adviendra bien stupende et mirande,
Bien peu après la terre tremblera.
1. 46 Где Лектор, Оз, Миранда, всё вокруг
В три ночи с неба великий cвет примет для
Дел поразительно дивных, и вдруг
Немного позже вздрогнет Земля.
(Нострадамус 1555 год)
В прошлом, в годы шестидесятые
Былого века в небе — богатые
С волшебными цветами — плыли
Ночью объекты, чужеродной силе
Инопланетной цивилизации
Подвластные, что нас в изоляции
Аквариума от налёта
Прочих существ держат, чтоб природа
Не возмутилась, и землетрясения
Не поразили люда творения.
Спустя века, для нас спасенье —
Жадным — губительных грёз свершенье.
Состарившихся тех современники
Стремлений давних часто изменники
Своей же юности ожога! —
Гордо решат, их верна дорога
Споров друг с другом с пагубной грозностью.
Три дня Европе ждать с грандиозностью
Контакта с многоцветным чудом
Разочарованным глупым людом,
Вновь убеждённым, что первобытному
Духу на свет к цели ползти одному,
Земное поле зря задето,
Пусть в тех местах загудит планета.
Вырастет, спустя века, дух-разум в генах
Правильнее понимать (при переменах
Форм общений) мы друг друга будем. В венах
Пульс пусть стучит иначе.
Битвы зла с добром иметь не будут веса
При перерожденьях в душах интереса
К ценности в ориентации прогресса...
Жизнь всем задаст задачи
Те, что не поймём, как звери, мы сегодня,
Временем разрушит коль зло — Цель Господня,
В будущем взойдёт с Земли гнать нас преисподня,
Мозг так получит сдачи,
Солнца провоцируя ядра активность,
Медленно крушить людей планеты дивность...
Ролью высших, несмотря на примитивность,
Вступят с людьми в контакты
Из иных миров послы во имя долга
Трёх цивилизаций, что мы очень долго
Ждали, констатируя и вновь без толка
Их вдруг ответа факты.
Главным из событий их прибытье это
Будет в эволюции ума рассвета,
Но без войн стихий эпоху нас — планета
Закончит, как антракты
Буйства катаклизмов, уж не в Четвертичный
Временный период на челе двуличной
Матери-завистницы эгоистичной
К детям своим взрослевшим.
Таять ледники начнут над полюсами,
Зимы не настанут, лишь падут дождями
Трети суши быть затòпленной морями,
К счастью, уцелевшим
В невообразимом доме с кораблями
В воздухе и в водах, суше со зверями
Стать неизменяемой руками
Их — шанс дать путь к безгрешным.
1.91 Les dieux feront aux humains apparence,
Ce qu' ilz seront auteurs de grand conflict:
Avant ciel veu serain éspée et lance,
Que vers main gauche sera plus grand affict.
1.91 Появятся боги перед людьми;
И будут авторами сверхвражды,
Пред небом виден простак с копьями,
Что руке левой масштабность беды.
(Нострадамус 1555 год)
Много лет пройдёт с тех пор,
Как исчезнет грех-раздор
Меж людьми, уж им — простор
Представлений о мирах
Озарится на глазах
Средь преодолевших страх
Пред подарком, что был дан
В кодах инопланетян,
Что покажет, как в капкан
Зверских войн добра со злом
Сто веков люд полз рабом,
Поколений тьма потом
Среди множества дорог
Выберет одну, чтоб мог
Выйти на иной виток
Нашего ума злой рок.
Жители с других планет
Рано нам дадут ответ,
Что, как сад, растят наш свет
Уж пятнадцать тысяч лет.
Знанья о былом убьют
Гордость дикую, шквал смут
Бросит ещё слабый люд
К давнему, на божий суд.
1.63 Les fleaux passé diminue le monde,
Long temps la paix terres inhabitées:
Seur marchera par Ciel, terre, mer et onde:
Puis de nouveau les guerres suscitées.
1.63 С колец пройдённых — сжаться мирам,
Мир долгий на тверди нежилой,
Верен шаг по Небу, тверди, волнам,
Потом и вновь выдумки с войной.
(Нострадамус 1555 год)
Оставившие Атлантиду тех пришельцев предки
Стремились к cпутникy вокруг Сатурна. Словно в клетке,
Летели долго, ведь, согласно их былой разведке,
Внутри нeго тогда было построить город можно,
Умами строгими освоить тверди осторожно,
Не стать им на Земле вновь первобытными ничтожно
Почти двенадцать тысяч лет назад до нашей эры,
Как в будущем потомки люда в изученьи сферы
Земли, влияющей на мозг, к рожденью общей веры,
Освободятся от влияний недр на чистых души,
В конце тридцать восьмого века уж намного хуже
Сулит жить в кораблях закрытых на безводной суше,
Чем улетавшим в страхе с отвергавшей их планеты.
За несколько веков до появления кометы,
Пророчицы беды, людских наук расцветы
Построят межпланетные суда, чтобы земляне
Приблизились к кольцу Сатурна; в целостном сознаньи
Потомки у атлантов, нынче — инопланетяне
Как клетки макроорганизма мудро наблюдали
Тысячелетья за развитьем диких на Земле, в начале
Учили их герои, умирая там, чтоб знали,
Как строить люди, сеять хлеб, чтоб вылезти из мрака,
Тысячелетья ожидать подарка Бога знака,
Где их планета в Близнецаx или в созвездьи Рака.
Вблизи колец Сатурна кокон
Перерождал былых землян-
Атлантов в инопланетян.
Столетий сто прошло там. Дан
Им Божий знак к открытью окон
В свет их разумнее сетей
Цивилизаций сверхвещей1 —
Сатурн — peaльнocть для людей.
Не может знак быть истолкован
В часы, когда мы улетим
С Земли, и нам, непостижим,
Земных он десять тысяч зим
В потомках будет приближаем.
В те годы только приглашаем
На вcтpeчи люд, как уже знаем,
Инопланетными друзьями
За несколько веков до мора
Под солнцем жгучим, чтоб без спора
Шли к расширенью кругозора
Мы с полудикими умами,
Ничтожной звёздная система
Покажется, а перемена
Закружит голову. Дилемма
Pacплacтаннoго с городами,
Что нам оставлены в былом,
Последним пагубным грехом,
Нас очищаемым звеном
Окажется за гранью
Меж людом и тем существом,
Перерождённым в неземном
Мериле времени ином —
Подходе к сверхсознанью
В телепатическом одном
Пpaмакромозге, что потом
Душой воспримyт бyдто гром, —
К непостижимому желанью.
________________________________________
1 Например НЛО, летающие почти со скоростью света, достигнувшие созвездия Рака
1.47 Du lac Léman les sermons fâscheront,
Des jours seront réduicts par les sepmaines:
Puis moys, puis an, puis tous déffailliront,
Les magistrats damneront leurs loix vaines.
1.47 В Женеве с òзера речь огорчит,
Дней бег в неделях уж будет укращён,
В месяцâх, в годах, всё после смолчит,
И проклянёт власть свой пустой закон.
(Нострадамус 1555 год)
Как растают ледники по всей планете,
Чтоб за гибель жизни всем не быть в ответе,
Мы в последнее взойдём тысячелетье,
К фатальным сожаленьям,
Ведь бессилен люд перед Земли сожженьем.
Из Женевы власти стран всех с заточеньем
В городах закрытых убедят смириться,
Что вымрут зверь да птица,
Рыбе же свариться, коль не небылица —
Людям улетать с Земли, пока веками
Зреть мутацию всей живности с лесами,
С убийством их песками.
В джунглях людям в пять минут — смерть от жарищи,
Чтобы тут же стать гигантских гадов пищей,
Что мутантами придут на пепелище
Заброшенных строений.
В будущих веках при смене поколений
Связи с энэло да пессимизм суждений.
Бесполезны станут всех землян старанья,
Проклянут тогда законы вымиранья,
Что опустошит мудрейшие сознанья.
Тварей всех почти спасут в подземных странах,
Как дельфинам — помощь в инопланетянах,
Цунами — в океанах.
1.69 La grand montaigne ronde de septs stades,
Après paix, guerre, faim, inodation:
Roulera loin abismant grans contrades,
Mesmes antiques, et grand fondations.
1.69 Шар двух километров горы,
Потом мир, война, голод, разлив:
Вдаль покатит, круша сверхстран миры
С самых древних сил основы див.
(Нострадамус 1555 год)
В огнe растущее светило
Не даст Сатурну люд спасти
От Магм из солнца — по пути
К Земле, тьму перемен снести,
Чью ось сместит кометы сила
Ударом оземь даст нам знать,
Пора оставить Землю-мать,
Безжизненную, ей под стать
Венеры в роль войти. Могила
На ней под градусов пятьсот
Металл разлит средь гор пород
Коричневых, где небосвод
Закрыт цветными облаками.
Мгновенно океан вскипит,
Её паденье люд смирит.
Другой нам кольца примут вид,
Разделы сделают врагами
С высоким нравом беглецов,
Как рухнет купол праотцов,
За жизни зря творить борцов
В подземных бункерах годами.
Те безвозвратно улетят:
На станцию вернуть отряд
Учёных, как солдат, назад.
1.80 De la sixièsme claire splendeur celeste,
Viendra tonner si fort en la Bourgongne:
Puis naîstra monstre de très hideuse bêste,
Mars, Avril, May, Juin grand charpin et rongne.
1.80 Богатством с небес ясным, шестым
Придёт силач, коль Бургундии1— гром,
Родится монстр зверем после сверхзлым,
Март, Апрель, Май, Июнь — к разлуке с умом.
(Нострадамус 1555 год)
Понятьями пяти чувств органов о мире
Не ограничимся мы — в рвеньи знать всё шире...
Зависимости нас от ада и от рая
Докажет, всех нейронов связь соизмеряя,
Потоками частиц — мозг — в солнечном эфире —
Поймёт, как управляем, чуждых мысль вбирая,
Как в губки — в души... Люди — просто мари[ь]онетки
Друг в друга вросших сил грехов,— не Бога — в клетке:
На битвах разума и небытья мы жили.
Защитой от частиц освобожденье! Или
Нам рок сидящих на пилимой гордо ветке.
В путь к телепатии, могущественной силе,
Отправится зверь-шеф искавших ключ учёных,
Забудет, что он уж не на Земле в погонах,
Захочет для себя нас сделать муравьями,
Чтоб знал он мысли всех и управлял умами,
Под токами «Защит» неведомо в поклонах
Четыре месяца люд под его ногами.
Так даст он всем колец святые колебанья.
Поймёт он, что рабом был сам у подсознанья,
С ума его сведёт за глупый грех — расплата.
Судьбу не удержать, там каждый телепата
Дорогою пойдёт к последнему смущенью,
Нутра закрытого к глобальному прочтенью.
____________________________________________
1 Возможно, название звездолёта
1.53 Las qu' on verra grand peuple tourmenté,
Et la Loy saincte en totale ruine:
Par autres loix toute Chéstienité,
Quand d' or d' argent trouve nouvelle mine.
1.53 Неуправляем, велик народ,
Святой закон в руинах, добро
Христиан к иным законам ведёт,
Как новых шахт1 злато, серебро.
(Нострадамус 1555 год)
Как откроются сознанья телепатам, с первых дней
Друг про друга мы узнаем, что внутри у всех людей,
Негодующие толпы многих превратят в зверей,
Коль одни послушны аду, то другие жмут в сердцах
Миру их — чужие мысли, типы искушений страх
Пробуждают в чистых душах или в мыслящих умах:
Неразумные ещё мы, в нас нутро — дремучий лес,
Часть души всегда в нём будет, часть имеет перевес
То на сторону Господню, то свет побеждает бес
Средь всех лучшие, почуем, как грех свой не утаят,
То нас псевдонаслажденьем тешит, как животных, ад.
Снимем маски, устремимся мы на сто веков назад.
В детстве и Нерон был добрым, безнаказанность сожгла
В нём частичку свыше силы удовольствием от зла,
Как увидим то в натуре, от культур и вер зола
Лишь останется у жречеств диких культов предков нас.
Взгляд на веры всё погасит, от того войдёт в экстаз
Люд неуправляем будет, не страшась своих проказ,
Всё изменится: и цели, и конфликты, и дела,
В нас пещерный мир проснётся обнажённых догола,
Лишь немногих не сумеет задушить конфузий мгла
Личностей в понятьях свежих к проявленью новых схизм,
Ценность вечности подарит им один мозг-организм,
Восприятьями иными остановит катаклизм.
__________________________________________________
1 Иные ценности
1.48 Vingt ans du regne de la Lune passez,
Sept mil ans autre tiendra sa monarchie:
Quand le Soleil prendra ses jours lassez,
Lors accomplit et mine ma prophitie.
1.48 Пройдите двадцать лет царств Луны,
Власть держать иному семь тысяч лет:
Как солнце битые в себе скроет дни,
Свершившись, иссякнет мой завет.
(Нострадамус 1555 год)
До Солнца превращенья в красного,
Планетам близким всем — в опасного
Гиганта, станет Луна газами,
Давно с Земли уйдя с наказами
Сатурна, завершат напрасного
Эксперимента ход на станции,
Исследованье магмолазами
Встречавшей гибель в экзальтации
Земли души перед кремацией
Светилом, что в тот год состарится.
Длиннющий звездолёт, как палица,
Растенья, люд и птиц с животными
Направит к кольцам, им свободными
Стать, и там человек останется.
Семь тысяч лет всем быть покорными
Сатурну, что в цивилизации
Межзвёздные людей мутации
Растить начнёт, уча прочтениям
Мыслей друг друга к очищениям
Нас без расплывчатой абстракции,
Но с ясным мира осознанием,
До тех пор сбыться предсказаниям.
Семь тысяч лет —путь к строгим грациям,
Три тысячи — для знака к знаниям.
O Предвидении Нострадамуса
ПРЕДИСЛОВИЕ
Car les secrets de Dieu incompréhensibles, et la vertu effectrice contingent de longue éstetude de la cognoissance naturelle prenant leur plus prochain origine du libéral arbitre, faict apparoir les causes qui d'elles mêsme ne peuvent acquérir celle notice pour êstre cogneus, ne par les humains augures, ne par autre cognoissance, ou vetru occulte, comprinse soubs la concavisé du Ciel mêsme, du faict présent de la totale éternité, qui vient en soy embrasser tout le temps. (34-36. Préface de M. Nostradamus à ses Prophéties. Ad Caesarem Nostradamum filium, Vie et félicité.)
Из-за того, что секреты Бога неосознаваемы и настоящая добродетель неопределены путём длительного природного познания, беря более близкое происхождение их у свободной воли, факт появления причин, из-за которых сами не могут овладеть теми понятиями (секретов Бога), чтоб быть изученными не человеческими предсказаниями, не иным знанием, или скрытой добродетельностью, взятыми у Неба самого, у подлинного факта бесконечности, что приходит собой объять всё время. (34-36. Предисловие М. Нострадамуса к eго Пророчествам. Цезарю Нострадамусу сыну, Жизнь и счастье)
* * *
Бог – это ВСЕ измеренья, // ВСЕ знаки материи,
Звёзды, планеты, сплетенья // пространств там, где звери, и
С разумом разным – творенья, // Бог в каждой вере, и
В сгустках энергий рожденья.// Hе культ лицемерия!
Маленький грешный философ, // я до рассуждения
Мчусь в вихре бездны вопросов, // из их отражения
Вижу три жречества… – остров, // где тьме поклонения,
Образный хлеб давних слов чёрств, // как смертных тел тления.
Верам готовят паденья // в слепых догмах древности,
Клятвой для «самоспасенья», // мгле с идолом в верности!
Ложь их – над Богом глумленья! // А бред шестидневности
Господом света творенья // – как адский горб вредности.
Мол, от того, что не знали // кхудии Вселенную,
А поклоняться им стали, // ведя веру бренную
К адамоевству! Изгнали // науку нетленную,
Аду и космос продали // за куплю «бесценною».
Бога низводит до точки // Земли, как животные,
Не полу люд ли?! Верь в строчки // трёх книжек – угодные
Дьяволу! С порохом в бочки, // иль век назад в модные
Шляпы, кафтаны, сорочки, // безумья народные.
Выкрал МошE о едином // творце мироздания
Правду. С ней стал господином // проклятья изгнания.
Истину простолюдинам // всё ж дал для слияния
С Богом, в Египте хранимым, // жрецов обрезания.
Бог промолчал! Как Платону // не дал откровения
Вору бежавшему к трону, // чей культ ради культа брожения.
Тот, кто открыл Божью крону // от обожествления
Лично себя, по закону, // далёк от зажжения
Бога в себе, он Сократу // отдал голос-искренность.
Вёл и Моше жить к закату // судьбы на безлиcтвенность
Новой отчизны. К возврату // двух тысяч лет в истинность,
К мифу на лжи да распаду // к «Тебе, Мышь», за численность.
Бог, ты всё ж добрый, в молитве // всем трём отвечающий,
К миру, не к адовой битве, // обман тот карающий.
Коль, Бог, припрёшь, лгун молчит, ведь // он – культ защищающий –
С порохом бочки, ад в ритме, // за «Мышь» разрывающий.
А ни слова при общеньи, // коль мысль, телепатия,
Если нет рук для крещенья, // а ног – для распятия
Так же грехов, где мышленья // – иные понятия,
Им от вер трёх отлученья, // из «рая» проклятия.
«Раю», где только земляне, // «раёк» дал хоть деспот сам,
Чужды инопланетяне // пусть святые, мест те там,
Знай, не найдут, как христиане // понять как тем крест? Вот срам!!!
Лучше враги мусульмане, // ну иль иудеи нам.
Верю, рождён Сын Марии // от Духа Спасителем,
Он же воскрес от зари и // стал освободителем
Варваров! В теле умри! И // взлети победителем
Мглы той поры, не твори и // сам зло разрушителем.
Божьих Сынов бесконечность // как цивилизаций и
Разных форм жизни, где млечность // сквозь реинкарнации
Движется к Господу в вечность, // и как не стараться, им
Богом не быть! Быстротечность // времён просит сдаться, и,
Вот, ты смиришься, при встрече // Бог дарит прощение,
Где Он, не может быть речи // о формах крещения,
Дикость – при лампочках свечи // с ним меркнет, как рвение
К идолу! Путь наш далече, // тогда Бог – спасение.
_______________________________________
K тебе –(алах) Акбар (Мышь) – на иврите.
2. 10 Avant long temps le tout sera rangé
Nous espérons un siècle bien sénestre :
L’éstat des masques et des seuls bien changé,
Peu trouverant qu’à son rang vueille êstre.
2. 10 Пред временем долгим всё введено
В строй, подождём века леваков:
В стране масок добро изменено,
Мало желавших тут жить дураков.
(Нострадамус 1555 год)
Играм ЭНЭЛО // жизней наших лента,
Люди фишками // на рулетке ставка …
Славит не талант, // а судьба момента,
Нас переплавка.
Из других миров // правится планета.
Им решать: кого // выбрать знаменитым,
Чтоб к забвенью гнать // стрёмного поэта:
В кому - забытым.
Жалких бездарей // смотрят миллионы.
Радость в облаках // разными цветами
Быстро фон меняй! // У рабов поклоны
Перед «богами».
Отношений вы // также гниль в спирали,
С бòльшей силой лишь // стрекозой в астрале:
Мысли мне не слать // больше, чтоб не знал и
Я о реале,
Стрекозу поймал, // выпустил. Титаны
Место мне моё, // молча, указали:
Мой один процент // примут океаны
В их идеале.
Я, когда умру, // просмотрю с кончины
До рожденья жизнь, // призову к ответу,
Каждой травли миг. // Буду бить причины,
Где смысла нету.
La pesanteur de la terre avoir perdu son naturel mouvement, et êstre abismée en perpétuelles ténèbres, seront précédans au temps vernal et s’en enfuyant après d’extrêmes changemens, permutation de règnes, par grand tremblemens de terre, avec pullulation de la neusve Babylonne fille misérable augmenté par l’abomination du premier holocauste, et ne tiendra tant seulement que septante trois ans, sept mois, puis après en sortira du tige celle qui avoit demeuré tant long temps. (89-91 de l’Épîstre à l’invictissime et très puissant et très-chistien Henry Roy de France Seconde. Michel Nostradamus son très-humble, très-obéissant serviteur et subiect, victoire et félicité.)
Тяжести Земли потерять своё природное движение и быть низвергнутой в вечные мраки, и будут предшествующими к весеннему времени и, уводящий собой вдаль после чрезвычайных перемен передел королевств по великим землетрясениям с кишением нового Вавилона, дочь отверженная, возрастающая из-за отвращения первого холокоста, и не продержится более семидесяти трёх лет, семи месяцев, потом, после, выйдет в себе из этого родового начала (сбережения), которое жило cтоль дoлгое время.
(89-91 из Эпистолы непобедимейшему, наиболее всемогущему и наихристианнейшему Генриху, Королю Франции, Второму. Мишель Нострадамус его сверх смиренный и сверх покорный слуга и субъект, победа и счастье.)
Tайфун
(89-91 из Эпистолы непобедимейшему, наиболее всемогущему и наихристианнейшему Генриху, Королю Франции, Второму. Мишель Нострадамус его сверх смиренный и сверх покорный слуга и субъект, победа и счастье.)
Пролетал над Сибирью, спустился в Тайге ,
Тот час же взлетел на одной лишь ноге
Из оврага, не кратера в ветре-пурге,
Завертевшемся, словно тайфун.
Как языческий бог, позабытый Перун,
Неведомый люду вселенский бегун,
От ноги металлический бросил носок,
Как трамплин, от него шар тот cмог
Быстро сам оттолкнуться, оставив порог
Не тронутой, не поражённой Земли,
Чтобы в центрe тайфуна в небесной пыли,
Раствориться, мы чтоб не cмогли
О визите пришельца узнать. Людям след
Свой он не оставил для уймы бесед,
Как тунгусский изгнанник на множество лет,
Не нарушил земной он закон.
Бросил искры со шлейфами со всех сторон
На груду машин, где стоял полигон
Человечества в прошлом. Теперь только лес
Здесь растёт, а когда-то исчез
Век назад целый город российских чудес.
Крyг цветa, как солнце, где пыль серых туч
Перевёрнутый неба вулкан круглых круч
Вспоминает, как люд был могуч.
2. 3 Pour la chaleur solaire sus la mer
De Négrepoint les poissons demi cuis
Les habitants les viendront entamer,
Quand Rhon et Gennes leur faudra le biscuit.
2. 3 В море Эвбея солнца тепло
Наполовину сварит морскую тварь,
Чтоб взять её поселенье пришло,
Как в Роне с Женевой исчезнет сухарь.
(Нострадамус 1555 год)
Ветер солнечный // изрыгает пламень
На поля, леса, // обращает в камень
Земли да горы.
Гляньте в никуда, // мёртвые просторы.
Реки и моря, // тут же океаны
Закипают, чтоб // голодали страны.
В вечно закрытых
Зданиях еды // нет, огнём убитых,
Сваренных живьём // будет тварей мало,
Где ещё вчера // море клокотало,
К зыбкой надежде
Ищут люди рыб // в шлеме да в одежде,
Защищающей // тело от ожога,
В бункере пожить // хоть ещё б немного.
В мареве только
Жёлтый пар один, // а воды нисколько.
Тень былых времён, // из стекла плакаты,
Смотрит в мёртвый мир: // «Съедены ли гады?»
К звёздному свету
Кто-то улетит, // тем предаст планету.
2. 12 Yeux clos, ouvert d'antique fantasie,
L'habit des seuls seront mis à néant:
Le grand monarque chastiera leur frénésie,
Ravir des temples le trésor par-devant.
2. 12 Глаз закрыт, древним фантазиям власть,
Привычки одиноких ни к чему:
Великому монарху карать их страсть,
Пред храмами красть богатство ему.
(Нострадамус 1555 год)
Арийский образ в двадцать первом веке рвётся
Закрыть глаза, у масс достать со дна колодца
Из подсознанья плод. Одно у всех уродство
Спряталось где-то.
Мутация сошла до музыки народов,
Ещё в столетьи прошлом с грохотом заводов,
Что быстро в культе-пляске у немых уродов
Модой воспета.
Монархи разгромили всех поверий храмы,
Вошли в войну с их подсознаньем к воплю: «Хамы,
Мужчины словно девки, возмужали дамы,
Нету просвета».
Шпана злость вымешать взялась на одиноких,
На тихих, слабых, нищих да без прав, убогих
От хулиганов до законодательств строгих
Власти советской.
Но возвращаться люди в тайне к вере стали,
Стpана рабов рассыпалась за культом цвета стали,
Земля ушла на подсознание печали
Из под ног детской
Судьбы, подростками очнулись злые дети
Всё отражают новым творчеством сквозь сети
Когда увидено их альтер эго в свете
Песни немецкой.
2.23 Palais, oyaseau, par oyaseau deschassé,
Bien tost après le prince parvenu:
Combien qu'hors fleuve ennemi repoulsé,
Dehors saisi trait d'oyaseau soutenu.
2.23 Дворец, птицами изгнана птица, враги,
После принца-выскочки: вот, должник,
Бед сколько по ту сторону реки,
Поддержан - без стрел птицей схваченный - миг.
(Нострадамус 1555 год)
KAPA
Измени Земли картину,
Сделай времени машину,
Двадцать третий век,
Ведь при скоростном прорыве,
Как в молниеносном взрыве,
Тут же таит снег,
Непрoдуманный поступок,
Не представим, рок сколь хрупок,
Шаг, вот, нет людей,
Но божественная сила
Зря собой плод наш кормила,
За поток идей?
Бог и прошлом, и в грядущем,
А лишь глупым, манны ждущим,
Кажется порой,
Человек богоподобен,
Осознать он неспособен,
Что не caм – герой?
В прошлое, вот, ляжет судно,
Мир пойдёт, понять не трудно
По иным путям.
В Мезозое кушать надо,
Там застрелят просто гада,
Что не рад гостям.
Не родятся его дети
Пищей тех, кто на планете
Время ставит в ряд.
Ящерицы мышек предков,
Ползавших среди объедков,
С голоду съедят –
Порождeниe животных,
Молоком кормивших родных
Чад своих, тогда
Грудью выйдет в миp - кормиться
Утконосами лишь птица,
Cлучая беда.
В разуме природы судьи,
Полуптицы, полулюди,
С клювом вместо рта,
Люд задержат в настоящем,
В корабле, злом им грозящем,
Зря запрут врата.
В прошлое, взлетев, машина,
Грубая людей детина,
Не сядь без ума,
Исправлять ошибки страшно,
Рок судьбы не трогать важно,
Чей плод – ты сама.
2. 28 Le penultièsme du surnom du prophète
Prendra Diane pour son jour et repos:
Loing vaguera par frénétique têste,
Et délivrant un grand peuple d'impôs.
2.28 Пророка предпоследнее из имён
Диану для отдыха дня возьмёт,
Далеко, буйной головы закон,
В путь, освобождать – гигант-народ.
(Нострадамус 1555 год)
Бог в двадцать пять веков раз // сам колесо Драхмы крутит,
Духа незримый мотор, // чтобы землян на одну
К звёздам пустили ступень, // как времена пройдут, будет
Новое нечто-то вокруг, // с ним все войдут в глубину
Тайн сверхсознаний, в рассвет // непостижимой идеи.
Пульт управленья Землёй // женщины в пальцы берут,
Мысль от раздора спасти, // пламень у образа феи
В свете от полной Луны, // где медитации труд
«Третьим Дхыаны зрачком» // назван, как на Атлантиде
Был ров пророчицы слёз (1), // чей пал осколок в Санскрит (1)
Бездну столетий назад, // снова льёт луч в том же виде.
Как в двадцать восемь ночей // раз полнолунье горит:
«Но тех несчастных землян, // в пламени бросивших Землю,
Ввысь вёл последний пророк», // люди куда полетят,
Глаз у Дхыаны молчит, // я Нострадамусу внемлю,
Что мир ждёт проще узнать, // чем им вернуться назад».
Кто-то очистит свой ум, // также кому-то пасть зверем,
Коль мысли смогут читать // все друг у друга за миг,
Нас обезножат вне зла // крылья, которым поверим,
Тех, кто упал разлучат // с теми, кто космос постиг.
2. 41 La grand' éstoille sept jours brûslera,
Nuée fera deux soleils apparoir:
Le gros mastin toute nuit hurlera,
Quand grand pontife changera de terroir.
2. 41 Зажжёт большая звезда семь дней,
Туча два солнца заставит сиять,
Гигантский пёс всю ночь провоет под ней,
Как понтифик взойдёт земли менять.
(Нострадамус 1555 год)
Когда атмосферы ревущее пламя кометы
Коснётся, земные пласты станут столь разогреты,
Что в самом прохладном подвале засохнет клоака
От жара – под лампой пред тучей бетонного мрака.
Из метеоритов на Землю метнётся прямая атака,
На тверди без жизни при вспышке двух солнц к чувству краха
Оставшихся чудом в живых. Из старейшин советы
Понтифика веры одной изберут, чтоб ракеты
Скорее он в космос отправил на спутник Сатурна,
Коль сравнивать с пеклом-Землёй, на Титане недурно
Покажется странникам, жившим в закрытом овале,
Когда камнепады из шлейфов кометы прорвали
Над бункером-городом купол, где жить продолжали,
Как волк на фонарик,
что схож был с Луной, – при печали
Огромнейший пёс ноту взял глубоко, там сумбурно
Чуть выше топчётся люд, где человечества урна.
2. 62 Mabus 1 puis tost alors mourra, viendra, 1 в зеркале sudaM
De gens et bêste une horrible défete:
Puis tout à coup la vengeance on verra,
Cent, main, soit, faim, quand courra la comète.
2. 62 Саддам умрёт скоро, идёт, как есть,
Адова бестия, людей дефект,
Потом увидят удивлённо месть,
Сто рук, жажду, голод в налёт комет.
(Нострадамус 1555 год)
В двадцать первый век // возвратился снова
Нострадамус к нам.// Знал сколь нездорова
В странах диких жизнь, // как судьба сурова
К тем, кто без крова.
Запад ненависть // вызвал у беднейших,
В голоде сплотил // против богатейших
В мире государств, // техники новейших
Сил врагов злейших
Для народов, где // не имели права
Знаньями сверкать, // быть благого нрава,
Из учёных их // мощная орава –
Белым отрава.
Вот поэтому // и сплотил Коран их,
Символ их, Ирак, // пал в кровавых ранах,
Как вождя казнят, // взбесятся в тиранах,
Боли поганых.
Европейских стран // университеты
Не считались, но // и на них запреты
Даже тем, кто жил // в странах, где куплеты
Равенству спеты.
Чтобы Мастер брёл, // русский иль китаец
Хоть от трёх Сорбонн, // по стеклу как заяц,
Под дождём иль в зной, // почтальон-скиталец,
Меж газет палец.
Все профессорà, // что несут рекламу,
А за то, что лишь // не войдут в программу
У Америки, // за изгоя драму –
В помощь Саддаму
Новому! Когда // мокрые до нитки,
С морем в сапогах, // от одной калитки
До другой ползком, // будто бы улитки,
Прятали свитки
Разноцветные // в дождь с утра до ночи!
Некому шепнуть: // «Искренне, нет мочи!»,
Красные во тьме // притупились очи,
Боль гонят прочь! И
Расступайся, мгла, // тянут вдоль дороги,
Но лишь по траве, // камень, режешь ноги,
Ступням дай глаза! // Смотрят вниз не боги,
Сколь же убоги
Люди все пред ней, // красочной рекламой,
Для кормилицы, // дорожайшей самой
Тут под зеркалом // с ртутной амальгамой,
Ящика рамой,
Возле стул стоит, // и в его вы власти,
Позовёт шофёр // полный желчной страсти:
«Не работаем!» // – вырвется из пасти.
Встали , вам, счастье.
Ступни знак дают // ясный под колено,
Он пронзил бедро, // ритм считает вена.
Вспомнился Саддам…, // у машин сирена –
Не перемена.
Нострадамус на // предостереженья
Судьбы предсказал, // времени броженья,
Что даёт в стихе // всем до Откровенья,
С неба сеченья.
2. 75 La voix ouye de l'impolit oyseau
Sur le canon de respiral éstage
Si haut viendra du froment le boisseau,
Que l'homme d'homme sera Antropophage.
2. 75 Голос слышен нежеланных птиц
Из трубки этажà, он дышит, как рот,
К небу ввысь коль пшеница без границ,
Человек человека сожрёт.
(Нострадамус 1555 год)
В детстве хлебное поле ребёнку как лес,
Счастье чуду, вошедшему в раж!
Отражал колосков желтизну цвет небес,
Ведь дышал небом детства этаж:
Красным тоном обоев на жёлтом полу,
Детство в отрочество обращал
Жизни путь, а стремился в разведку ко злу,
И взрослел лет ушедших хорал.
В десять лет поразил Роллинг Стоунс да попса,
В трубкax каждой колонки магнит,
К злым героям потянут умы небеса,
В тихом зле спит по множеству гнид.
Вороны над окном зря ль кружили тогда?
Сел же на подоконник один,
Нежеланное карканье, что? Ждёт беда?
Но не сильных, как мальчик, мужчин.
Плюх, на стул, как на трон, мир ему ни по чём,
Все другие – ничто перед ним,
Сила – гордость соседей ночью да днём,
Жёлтых туч гром в нём неуловим,
Что возьмёт в руки власть над побитой страной
Через тридцать пять с капелькой лет,
И сожрёт всех друзей, за чьей сильной спиной
Примет в руки державы скелет.
2.81 Par feu du ciel la cité presque aduste
L'urne menace encore Ceucalion,
Vixée Sardaigna par la Punique fuste,
Après que Libra lairra son Phaëton.
2.81 В огне небес град пал, почти сгорев,
Жди из урны угрозу, Девкалионт,
Судам предателя Сардиньи гнев,
Весы потом уведут свой Фаэтонт.
(Нострадамус 1555 год)
Три тысяча год семьсот девяносто седьмой
Отметят сожженьем бункера-града в хромой
Слепой и глухой толпе огненосной зимой.
В глубоком подвале с треснувшей урны на фронт
Поднимет понтифик, избранный Девкалионт,
Последней единой веры пророк. Фаэтонт,
Далёкий, как наш взорвавший себя , свой зов
Пошлёт телепатами из созвездья Весов
Избраннику: «Ключ к созвездиям двум: Близнецов
И Рака; Он на Титане. Пока звездолёт,
Как можно быстрей, в апокалиптический год
Подальше от солнца люд навсегда унесёт».
Из урны опасность выбросит радио фон
Мутации ген, чтоб ведал людьми фараон,
Пророка пред тайной сигнала затмит его трон
В полёте к Сатурну, а Фаэтонт уведут
Весы, завершит пророк свой немыслимый труд
А тайна о чтеньи мысли родит уймы смут.
Пророк в атмосферу брошен к Сатурну, как в «ад»,
В метане Гиганта Разума Клетки вживят
Понтифика душу в жизнь у Сверх Мыслей, в Заряд,
Чья память прольётся в плоти Его Дочерей,
А бывшим землянам даст отойти от зверей,
Вплестись им в венки из цивилизаций быстрей.
2. 91 Soleil levant un grand feu l'on verra
Bruit et clarté vers Aquilon tendant:
Dedans le rond mort et cris l'on orra
Par glaive, feu, faim, mort et attendant.
2. 91 Взошедшего солнца огниво-лик,
Шум и свет ясный к полярной звезде,
Внутри цилиндра мор, и слышан крик:
Война, в огне голод да смерть везде.
(Нострадамус 1555 год)
Зверей с растеньями: по паре
Забрал при солнечном пожаре,
Землян последний звездолёт,
Взлететь к Сатурну!… У колец
На станции в огромном шаре,
В трудах, подряд который год,
Со всей Земли принять народ
Готовились, вот наконец,
На Землю прислан был гонец
При горе, умерших без славы,
В разбитый бункер возле лавы
Из недр и, лившейся с небес,
А цели не изменены,
История меняет главы,
А жизни дух давно исчез,
Где роль ума теряла вес.
И власти мудрой сочтены
Дни до удара со спины,
В полёте тяжесть фараона:
Появится из тьмы персона,
Решившая, что может взять
Над людом телепата власть,
Сверкнёт лжезнания корона
И думы всех начнёт читать
Покинувших планету мать,
Вот словно ад разверзнет пасть,
Все ведь должны пред ним ниц пасть.
И станет станция тюрьмою,
Слепою массою немою,
А краткий деспотии срок,
Звериной, низменной, земной
Был предрешён ею самою,
Сатурну брошенный пророк,
Взят атмосферой, ей в урок,
По памяти творца одной
Взбешён Сатурн властей виной,
Не понятой им глубиной.
2. 95 Les lieux peuplez seront inhabitables,
Pour chans avoir grande division:
Règnes livrez à prudens incapables,
Lors les grands frères mort et dissention.
2. 95 Необитаемы места родства,
За песню могучих – делить,
Без осторожности – свобод царства,
Старшим Братьям за то горе пить.
(Нострадамус 1555 год)
В первых токах атмосферы жизнь ума воссозданà,
Сразу в разуме Сатурна мерится землян вина.
К ним, как в прошлом с Атлантиды станция, подключена
К магнетической защите от частиц распадов дна.
Клетки газов многогранно переносят в жидкий ум
Из последнего пророка – память у потока дум,
Он рисует мысли: «Люд наш подчиняют генам двум,
Кто без зла вернётся к зверю, кто к безгрешным, как Аум».
Те, вторые, по слиянью в Макроразум – отдадут
Силы мудрых душ! Не нужен им, как пряник, часто кнут!
А из первых? Те, теряя смысл жизни, разорвут
Знавших, что овладевает ими голод диких смут.
Старший брат Сатурн признался, что животные, пока
В подсознании мутанты, жить не мыслят без врага.
Горько мыслью молвил Богу: «Лжёт Юпитер, берега
Двух созвездий не закрой им ты на длинные века».
Миг, все обо всём всё знают, как недавно фараон,
На него Сатурн срывает гнев на люд со всех сторон,
Не физически растерзан созерцатель похорон
Власти собственной звериной! Без ума слепца загон!
Одичалых и единых свет подèлит навсегда,
На порядки лет венчают их – атлантов города
У Сатурна, где те жили. Вот сошла из них беда
Падали, что причинила б старшим множество вреда.
Люди мир нутра меняют по слиянию в одно
У гармонии Вселенной на галактики звено,
Никогда, чтоб новым душам не казалось сверх темно,
Что Господь повелевает, то чтоб было суждено.
II
MОИ СТИХИ-БОИ
Новая песня «Мурка-Стена-Случай»
Лет пятьдесят назад
Бедней слыла Европа,
Чем в этот век слепой, тогда свет рад
Блюсти закон до гроба,
Не укусила злоба
Других мигрантов русских для наград.
СССР считал,
Что справедливость вечно
Царила в ваших странах, наших вал
Из огурцов беспечно,
Глянь, признан быстротечно,
Режиму прежних нас готовь обвал.
Мол, зазывай совков,
Встречают их актёры
С триумфом. Диссидент, набором слов
Державе шли укоры,
А Русь сожгут раздоры,
Спустись великим, лёгок твой улов.
Ну, Нобель, лауреат,
Тоскливыми стишками
Иллюзии тупой ты предан, гад.
Бьёшь коммуняк словами,
Чьи зрители делами
Пред славой вечной восхвалят распад.
Ты, Токарев, поёшь,
Считай, несёшь по свету
Для душ мечту из песни, гнувшей ложь,
СССРа нету,
Закрыли дверь, монету
Плати, кто признан зря вчера за грош.
В общаги бедолаг!
Бежавших для отказа
С дипломом лучшим к рабству работяг,
Руси транс – миру база,
Без прежнего экстаза
Последний друг сегодня как батрак.
Павленский
У Бастилии банк
Светит вам, Пётр – танк!
Cжёг Павленский признанья артиста,
Рòлей он не играл,
Во французском столь мал,
А тоска по абсурду нечиста.
Разрушать Русь? Изволь,
Скажешь варвару: «Коль
Ранишь женщин ножом сатаниста,
Ну, будь, «гений», скала,
Их художником зла,
Чёрт Парижа, искусством министра.»
Хрень в рисунках, хула,
То - Европа вела
Совершенство триумфа насилий.
Режут живопись стран,
С пламенем адских ран
Поднимайся к признаньям фамилий.
Русь ему дураков
Даст найти средь дружков
Журналистов, пляс в высокомерьи.
А срал где наш бандит,
У осла стрёмный вид,
За свободу дворца пеплу – двери.
Дух полицию ждал.
Но Москва пьедестал
Подала, чтоб вести к героизму,
А в Париже поджёг
Повторить Петька смог,
Приписали его к экстремизму
Лет десятком тюрьмы…
И в Москве скажем мы,
Что в Россиюшке культ эгоизма,
Где Европа без злат,
К нам приблизят распад,
Смерть наивных игрой дальтонизма.
Мирная ода Англазии
Нациком, киргизский жлоб,
Телефон брось русской в лоб,
Белую рабыню хлоп,
Беженцем лезь в Англостан.
На коленях, брысь, холоп,
Запад, пред востоком, в гроб.
Европеец, мизантроп,
Раб-Должник, к добру в капкан.
За Целиноград прости,
С истиной не по пути,
Ютры к стройкам подвести
Как? Знал лишь казахский хан.
Травля белых впереди,
У Европы в стане бди
Шариат, им награди
Сгинувших христиан курган.
Брось с убежища, султан,
На Лондон-АБАД аркан.
Англичанин, под диван,
Будущее мусульман.
Hа небосводе не исчерпана
Россия сильная, весна,
Твоя свобода не вина,
За олигархами у дна
Зря настрадалась ты сполна:
В водовороте...
Уже в былом те времена,
Когда у лжи цель не видна,
За то, что больше не бедн?,
Без летаргического сна
Русь не в почёте.
У мировых господ одна
Порука, мощь невыгодна:
За непокорность, кровь, война,
А поводов, мол, до хрена
На эшафоте.
Ну, «Говорите громче» на
Любые темы, чтоб страна
Восставшая оскорблена
Была за злато у говна
К словесной рвоте.
РАБСТВО
Это Канада,
(Говно из зада,)
Бьёт у распада
Белый люд, стадо:
Взять Бангладеш
Помощью меж
Ног! Кал чей съешь
За мысль невежд!
Судьям под зад -
За статус в ад:
Форма оплат
С тысяч пятьдесят (пейсяд).
Жадины глаз,
Старцев ты в раз
Без денег масс -
Смыл в унитаз.
Оставь, сын зла,
Мать без угла…
Свет продалà
Эра баблà.
Бытность затронь
Без дорог.., конь.
Еби ж ладонь -
У господ вонь.
x.............. x............... x
Зря вина, война видна, плоск
Ум управляемый, разум чей - лоск.
Боль, что питает рептилиям мозг,
Для свободных сердец ненужна,
А народам, по рабски любовь из под розг,
Всем, на стол, как кусочек говна.
Кинь билет, пойду пешком,
Со свободой не знаком
В клетке крепкой под замком,
Слежка сквозь глазок тайком
Злится на мечту молчком.
Не признавшим правду -- срам
Под невидимым крюком
Лезших под трусы программ.
Ползает хамелеон.
И лишь программист шпион
Встал сегодня, как барон,
Бейте за контроль поклон:
Дéспотам - не внявших,- вон,
Из друзей достойных прочь,
Царствуй, хакеров закон,
В жажде душу растолочь.
(Des fragments cosmologiques) Consydérant aussi la sentance du vray Sauveur, Nolite sanctum dare canibus, nec mittatis margaritas ante porcos ne conculcent pedibus et conversi dirumpant vos, qui a esté cause de faire retirer ma langue au populaire & la plume au papier: puis me suis voulu estendre déclarant pour le commun advùnement par obstruses & perplexes sentences les causes futures,...
(Из космологических фрагментов) Рассматривая также толкование подлинного спасителя: "Не отдавайте собакам то, что сокровенно, и не бросайте жемчужины свиньям, чтобы они не швырнули их к ногам и не обратились мгновенно против вас". Вот, по этой причине, я придержал свой язык перед народом и перо перед бумагой и попытался выстроить в ряд события по закодированному смыслу ближайшими следствиями.
(Мишель Нострадамус, из письма
Цезарю Нострадпмусу, его сыну)
Господину Капитану
Сергею Александровичу Шумилову
Галич ныне во Франции б шёл на ножи,
Беженец, в сто пятнадцать звони, как бомжи,
О башку, где ломают тарелку. Держи,
От французов обкуренных... Жри и дрожи,
Здесь цветком – раньше Кá-рагандá...
Сумку крепко скрути под рукой. Грабежи...
Сон без ног, подъём в шесть, мы всегда,
Как стрижи.
А бандиты воруют и лгут, перестань
Чуять боль, кайф наркотиком ловят на дрянь,
Диких дух жаждет бить всех других, смех, отстань,
Находи повод явью, страдала чтоб срань,
Тут убежища просит старик...
В прошлом он вёл корабль за грань
Горизонта, за что путь велик,
Спи, как в дань,
В комнате со зверьём, где в умах-облаках
Грех, не груди храпят, в них гнёт раж, злостный прах,
Он несёт людям всех вóзрастов гнев на страх,
Из живых бесов прячет один груз в глазах,
Капитану угроза, он – враг...
В Страсбурге, человек, мýдра честь на ногах,
Не опустится он до собак
Сном в рабах.
Сам с собой бормотал и вопил всю ночь хмель,
Есть, порой, идиоты, что ссутся в постель,
Утром жрачку несут, к смеху дрогнула ель,
В семь утра из стен серых – вон, грусть. Под копель
Чтоб нигде не сидел пожилой...
Весь день плата за жизнь ту, Европе в кошель,
Возвращайся в ночлежку, больной,
К ночи в сель.
Капитан, знай, не беженец, статус другой,
Он ведёт к наркоманам, давившим покой,
Поздно простит о помощи старец седой,
Двадцать лет бы назад судно взял с ним прибой
У Нью-Йорка, раскрыл бы врата,
Покупал бы убежище во-время. В бой,
В океан с гарпуном на кита,
Не с сумой.
«Stabat mater dolorosa»
Jacopone da Todi
Разум лопнул от натуги,
Пала ниц душа в испуге,
Беженцы – одни ворюги,
Судьи взятки, хвать.
Пьянь, бандиты, наркоманы,
Воры, кланы, их тираны
Ставят на других капканы,
Матом кроют мать.
Точки сходок зол - в Европе,
Как в продажной, хитрой жопе,
Черви липкие в утробе
Вышли рать на рать.
Русь воспела зло богами,
Гады нас, славян - врагами,
Русских топчут сапогами:
Быстро, мусор взять.
Моет стариков в маразме
Наш профессор, в нервной спазме
Жизнь, под признанным в оргазме,
Ссытся на кровать.
Беженцы – лишь те чеченцы,
Что жгли Русь и извращенцы,
Остальные отщепенцы
Могут рядом спать
С колющими морфий в ноги,
Чтобы знали, как убоги
Устремлённые в дороге
К мафий всех суду
Прав, иллюзий человека,
Перед ним стоит калека
На коленях, символ века:
«Скоро упаду!» -
Суд, стрелявшего в фашиста,
В тюрьмах бить, как экстремиста,
Повелел, дорога чиста,
Правда на виду.
Шепчет синими губами,
Старец слепнет со слезами,
В дурку пал вперёд ногами,
Луч искал в бреду.
Всем рабам мечта знакома,
Кроме страшного облома,
Ничего нет, только кома,
Свет лишь не в аду.
Помнит он тропинку к чуду:
«Я был вечно, есть и буду!
Тьма коль видится повсюду,
К Богу мир веду».
«Stabat mater dolorosa,
Juxta crucem lacrimosa»
Vita brevis est, curiosa,
Prati frigidu.
«Рядом матерь,божьи розы,
У креста прощают слёзы»
Холод - жизнь, чьи, миг, курьёзы
Хоть не на беду.
Имя Ягхве приобрёл Сталин
Нынче велено больше света,
Нынче в моде хламиды опальные,
Ах, как хочется быть поэтом
Современнее, да социальнее.
Небосвод, как будто бы светел,
Ветер стал нормальным явлением,
А запели под этот ветер
Все прозревшие по разрешению.
(Андрей Макаревич)
В ГУЛАГ готовый сесть за СТАЛИНСКУЮ ВЕРУ,
Холуй поющий ПАЛАЧАМ хвалу,
В бред, опьянявший ум, поверил, как в химеру,
Ниц павший дух – на дьявольском балу.
В строю без голоса, холопская гитарка,
Врагов народа казни восхвали,
Оживший ждановец, душонка чья кухарка –
Казнь миллионов, соль гнилья земли?
Что? Жизнь свою отдашь за палача в погонах?
Кричи, когда приедет воронок.
В Сибирь тебя сошлют за преданность в поклонах,
Палач рабов, любых времён урок.
За Родину казнят пусть сорок миллионов,
Раскрученный не зря, воспой ГУЛАГ,
Пока ты не еврей средь будущих загонов
За тип лица когда ты будешь ВРАГ
НАРОДА для большой зачистки патриотов,
Лицо еврея лучше б изменил,
Среди нацистов, новых преданных уродов
Поганые, дари приливы сил.
Вот на израильскую твердь когда вступили,
Как ты повстанцы, тут же измнён
Род бдительности, слышат пусть рабы за мили
Проклятья гоям и хулы вагон.
Никто не гонит тут же "русских" обрезаться,
Но зов холуя оголить велит
Вчера крещённого средь православных братца,
Чтоб вечный раб был нитками зашит.
Иначе дует ветер, ведь маска на тиране,
Меняется, крест согнут в две дуги,
У богоизбранных, как нужно, на аркане
Вчерашний бог, все нации – враги.
Лишь имя Ягхве приобрёл товарищ Сталин,
Не иудеев в цепи закуёт,
Дух прежний, смерть тому, кто культом опечален,
Еврея бей, коль он не за народ.
Я не ведро
(Мерзостям сталинизма)
"Eu conosc ben sen et folhor,
E conosc anta et honor,
Et ai ardimen e paor;
E si'm partetz un juec d'amor
No suy tan fatz
No'n sapcha tiar lo melhor
D'entre'ls malvatz."
"J'ai su des fous comme des penseurs,
J'ai vu la honte et l'honneur.
Mais j'ai connu l'audace, la peur
De son amour, comme leur jongleur,
Je n'en suis pas
Sot, que je ne sois pas meilleur
Parmi ses choix."
"Смотрел на ум да дурь вупор,
Как честь, я видел и позор,
Знал страх и смелость я на спор,
Любовь свою, как их жонглёр.
Я не ведро.
Не лучший выбор перебор
Зла, где перо."
Эпиграф из стиха Гильёмa Девятого,
герцога Аквитанского (1071-1127).
Перевод на французский и русский
с окситанского языка Александра
Кирияцкого
Поганый прародитель склок,
Набрал бы в рот воды глоток,
Ты, сталинист, понять не мог
Речь, мир без порки,
Словесный должен дать урок
Я для шестёрки.
Коль Пётр Лещенко кулак?
И Козин не народoв враг?!
Ты в гневе: "Юрьевoй?! Kак так
Сто лет справляли?!",-
Вертинского бьёт твой башмак
Под блеском стали
За песню "Смерти юнкерам"?..
Кто их на казнь пoслал, тот вам
Слыл богом и вёл к временам,
Где кровь ГУЛАГа!
Под "Утомлённым солнцем" срам
Помнит бумага,
Доносов не твоих? Там миг
"Осень, прозрачнo утро"... Крик:
"Вам я не враг!" Ну, и проник
В дом "Чёрный ворон"!
К вопившиму зря: "Вождь велик!"
-"Кто Коба?" - "Bор он!"
Твой комсомол, гнёт пожилых,
В грош их не ставил, как былых,
Сомнительных людей, как жмых
Зёрен y хлопка
Средь брошенных солдат хромых,
Слушавших робко:
"Я старше Вас, детя моё",
Тебе культура их - гнильё,
Наследья грязное бельё,
Хрущ встать-то дàл_им:
Добилo их, как ты, жульё,
Соль, смерть опалым:
"Со сцены, Лемешев, долой!
Раневская - растлений слой!
Бабанову гони метлой!
Мы чуть забыли,
А Горбачёв вспомнил былой
След в старом иле".
И молодые помнят их!
Вертинского глас не утих.
Культ злобы сталиНа стал лих:
"He смеет ухо
Их песни слушать, помнить стих
Прежнего духа!
Учить ещё врагa латынь?
Да по-французски думать?! Cгинь!"
У зла Гораций, как полынь,
Чих вызвал , сопли
И кашль от памяти святынь:
"Древность не гроб ли?"
Больней всего, что чей-то дед
Оставил в сердце внука след,
Как Козин и Вертинский?! Бред!
Лей яд к елею
Испортим праздничный рассвет!
Бой юбилею!
Ох, не удался в первый раз
На мать покойную наш сглаз!
Знай, мастер стряпанья проказ,
"Прям плюну в душу,
Чтоб внучек рвать шёл в унитаз,
Праздик разрушу!"
Не первый у него язык
России-Mатушки! Привык
Oн по-французски мыслить? Бзык!
Вот и зацепка!
Я, словно критик, в адрес прыг:
Жалю я крепко.
Поставлю первым я клеймо.
И на мою строку само
Польётся для него дерьмо
Лиц "пpосвящённых",
Без дел сидящих под трюмо
У рам оконных.
Так Лещенко Петру я мщу,
Дворян проклятых не прошу,
Шипеться внуку, как лещу
На сковородке!
Дам рыбу я, как раз, ко щу,
K cловy, как к водке.
Бей, ненависить рабочих масс!
Простых и смертных дух сейчас
Сильней, объединяешь нас,
Зависть к везучим!
Ведём учёных в школьный класс,
Где жить научим!"...
Гад, сталинист, что ты творишь!
Царит, считаешь, серость лишь?
Ответь стихом, пень, из под крыш
Страх перед светом?!
Вой в прозе твой! Cтихом молчишь!
Cлог лей с сюжетом?
Я жду от сталинцев стихи!
Пусть пишут, как мои плохи,
Но с рифмой и без чепухи,
Я ж - Ванка-встань-ка.
Ты, прежде, чем сказать: "Апчхи!",
В зеркало глянь-ка.
Ответ Свéрдлову-Леониду-Алексадру-Мише Пундику
Иврит учить звал на таран,
Директор прославлял ульпан.
Нутро гнал зверский хулиган,
Мишенька Пудник,
В мечте угнать аэроплан,
Срезав край-хрюндик
С залупки, как кусочек жил,
Когда ещё в Союзе жил,
Любил бить морду, а ложь-ил
Слабым на рану
Лил! Oн с бандитами дружил
Не по карману.
Решил, и как заведено:
"Блатных закон, Саш, хвать бревно,
В Израиль проруби окно, -
Пел Свéдлов Лёня, -
Где край свой, полюблю говно,
Не только вонь я.
Миш, до посадки в самолёт
Сунь карабины в переплёт,
Как разрешит бродить пилот,
В стране Советов
Пусть в гоя пальчик раз пальнёт
Из пистолетов.
Как Токарев, забудь про стыд,
Давно залупа не болит,
В Израиль, Свердлов, путь открыт,
Но раскололи
Менты, вот, твой хреновый вид
Год не на воле.
В тюрьме не долго ты сидел,
Что? Aль в Израиле нет дел?
В тоске по зоне беспредел
Саш, Миш и Лёней" -
В одном лице директор смел:
"Нету ироний.
Гноить начну, блядь, стариков
Кромсая книжечки стихов,
Забытых жалких простаков,
Кайф у всех наций,
Мой в "Солнечном сплетеньи" плов,
Боль их помацай.
Чей вопль напомнит мне тюрьму?
А жаль, не скажешь никому,
Что без бандюг, мне одному,
Травля без смака,
Блажь-молодость не по-уму,
Boет собака."
От лица Лизы в отраженьи Двойного Бекара
Кармой я - Энарекаци,
В духе посланных мне граций,
С королевством интонаций
Песню сочиню.
Бьют моей гитары струны
В нотах волнами о дюны,
Ей смешны рабы фортуны,
Как дрова огню.
Пел межзвёздный конь бесценный,
У туманности Вселенной:
Дар Двойной Бекар бессменный
К моему нёс дню.
С первой он звездой в закатах,
Словно рыцарь в древних латах,
В царских ожидал палатах;
Иерусалим
Он дарил и мне за верность,
Злато-каменную древность,
На холмах, чья повседневность,
Окрылёна им.
В среднеазиатском граде
Рождена я, вот, награде
Удостоена в распаде
Царства, мы летим
С тётей, отчимом и братом
В город спора с шариатом,
У Творца, в Христе распятом,
Где еврейский храм,
Я спасителю служила,
И душа моя, как сила
Тела бренного, могила
Многим здесь дарам.
Век Двойному шлю Бекару
Песни пламенные в пару,
С ним приму любую кару
Да забвенья срам.
Х Х Х
По другому пишу,
Я дышу,
Уподобленно вшу
По грошу.
Но, пока я стихом с алой зорькой,
Вне судьбы слог вяжу
Под космической кармой горькой.
Я строфою пашу
Рок-межу:
Лишь избранникам лавры за песни,
Ты за них всех простых трави?
Сомневаться не надо в чести,
Не дождёшься желанной вести,
Без судьбы ты у слoга - тресни,
Нет фортуны паров в крови.
Вот под парусом рядышком лодки,
Сладки губки певицы в кудрях,
С ней фортунa... без счастья решётки,
Пересыльным забытые шмотки,
За стремленья на стýпнях колодки
Да конвойные в поводырях.
Отражай только тех, кто желанны,
Насекомым, швыряющим нас
В передряги, где все мы - бараны,
Взмыть вождям, а другим пасть в капканы,
Ржут над нами из звёзд тараканы,
Власть гипноза впадает в экстаз.
Горстке из толстосумов излишки -
Свет квазáров - игра чёрных дыр,
Чтоб по клеточкам шли строго фишки,
Подчиняя пришельцам умишки,
Наши судьбы, где жизни, как книжки,
Бесхребетными сдавленный мир.
Как иголка, колка без толка,
не ермолка, холка волка
Ветер сейчас,
Крах для нас,
Рыщет охотничий глаз,
В пулях он смерть нам припас
Жаждой немыслимОй.
Гор красота,
Нечиста,
Людям страшна высота,
Изгнана жуть. Неспроста,
Ум их и мысли мой.
След на снегу,
Волк, бегу,
Псы чуют запах, врагу
Ясно, что я жить могу
Плотью бессмысленной.
Взмыл вертолёт,
Я на лёд
Бросился, пусть в переплёт
Я попаду один, шлёт
Гибель моя смысл иной.
Я под прицел
Не хотел
Сразу попасть, ещё цел,
Истина-смерть, я не смел
Жизнью жить низменной.
Прячетесь в нору
По утру,
Дети-волчата, сдеру
Шкуру с себя я в миру,
Деспот вычислен мной.
Пуля в крови,
Удави
Жизнь мою ради любви
К детству, мне слепо яви
Спад с верой, искре ной.
Выживет род,
Не умрёт,
Я не зря мчался вперёд,
Вырастете вы за год,
Вспомните истин вой.
С острых вершин,
Горных льдин,
Я ухожу из долин,
Бойтесь всегда, дочь и сын
Смерти завистливой.
Éuterpé cohibét néc Polyhýmnia
Lésborúm refugít téndere bárbiton;
quód si mé lyricís vátibus ínseres,
súblimí feriám sídera vértice.
Дар Евтрéпа несла; и Полигúмния
Лéсбоса побежит лиру настраивать,
Коль причислишь меня лирика к высшему,
Средь высот прикоснусь к звёздам я волосом.
(Квинт Гораций Флакк конец стиха «К Меценату»
20 е годы до нашей эры)
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Раскрученностей бездарей поэтика
Второго десятилетия
Двадцать первого столетия
Без рифмы культ, то – бред в тоске,
Поэт ему – ГОВНО в руке,
ИМ в дырку брось на потолке,
Красуйся сверху на доске
Почёта, признанная срань,
Попробуй, слов набор достань.
Ножом ты рифму обрезай,
Из кожи розовенький край
С залуп, америкосов рай
Без метрики. Востока бай,
Завой под в палку, в три струны,
Хрип, горла рык из глубины,
Без связи стрОфы, им конца
Нет, ведь мы снизу без лица.
Верхушка кормит подлеца:
«Кастрируй метрики отца
Поэзии, Горация,
В Нью-Йорке свыше нация».
Украм Томас?
Oh María,
Luz del día
Tú me guía
Todavía.
(Johan Ruýs,
arçipreste de Hita)
Ох, Мария,
Луч, в святые
Дни веди, и
Знай, не ты, я. 1
(Хоан Руис,
Архиепископ Итский)
За Бандеру
Чти химеру.
Штатов сэру,
Люциферу
Предков скрижали,
Древность-веру
Укры продали.
Честь задета
Без ответа,
Песнь не спета
Без куплета,
Горе Царьграда,
С минарета
Сильным отрада.
Кто богаты,
Не распяты,
Злы, рогаты,
Бьют в набаты:
Русский, жди козни,
Аль дебаты:
К поиску розни.
Ставься, галка,
Русь не жалко,
Укры – палка,
Зажигалка
Горя да ссоры!...
Киев – свалка,
Символы – воры,
Взвой, параша –
Денег стража
Пусть не наша,
Презик – лажа!...
У олигарха
Злата кража
Для патриарха.
Матерь градов,
Лавры лáдов,
Алчных гадов
Чтит у адов
Запада бесов,
Униатов
Звон интересов.
Константина
Град скотина
Топчет. Сына
Храмы – мина
Турку вручала,
Не едино
Цéрквей начало.
Ипподрома
Нет… Весома
Гниль!.. Истома
Тут знакома
С волей из Рима,
Жадность гнома
Нé-одолима?
Contra todas las trés Romas
Tú, América, nos “tomas”
Para que ya nunca comas
Dos iglesias palomas.
Ты, Нью-Йорк, в трёх разных Римах
Томас хвать на пилигримах:
Уж не жрать нас, побратимых,
Двух церквей голубок, чтимых.
_____________________________
1 Перевод эпиграфа Хо/у/ана Руиса со старо-испанского Александра Кирияцкого к его собственному стихотворению на русском и на ново-испанском.
Разные грозят стеной
Образы под истиной
Оскорбляют дети мать:
«Русь, пора тебе хромать!»
В гроб кладут, как на кровать,
Брат пришёл вопить: «Ты – блядь!», –
Презик, из пaраши гной
Жёлто-синей, крашенoй
Старость дарит молодым,
Чтоб ребёнок чах седым.
Оседал под едкий дым
Голод на укрóпский Крым,
Нищий полуостров, ной
В прóрву сиплой скваженoй!..
Двадцать пятый год подряд
Бесы выстроились в ряд:
«В профсоюзе пусть горят
Сны отравленных ребят
У Одессы за спиной:
Жутко ошарашенной!!!»
К сердцу подгоняют тромб
До туннелей катакомб,
Вдоль границы виден ромб
Для американских бомб…
Неожиданной волной
Гнев в России праведной!
Кто раскручен, всюду мил,
Хоть он – враг, ну, иль дебил.
У избранников светил
Гений – бездарь-крокодил:
Признанный судьбой дурной
Музой, мглой рассеянной.
Президент, из укров гусь,
Выдрал Киевскую Русь:
«Москаля бомбить не трусь
Решетить Донбасс клянусь!»
Им не жить одной страной
Братьями построенной.
Русичей обречь на муки
Требуют Европы суки,
И просовывают руки
В двадцать первом веке в брюки
Для Америки родной,
Правдами ниспосланной.
А в Нью-Йорке господин
Жмёт аннексией Берлин.
Покорителю вершин
И фольксвагенских машин
Шлют рабы оброк ценой
Тяжкой да рискованной.
Сэм рабам немецких стад!
Быстрый обещал распад:
Ведь, германец, ты богат,
Оплати араба ад,
Знай, он – житель коренной
Всей Европы проданной.
Хилари, укор старух,
Бильдербегрский чёрный дух.
Европеец, коль, петух,
Вызван им палач Фарух,
Для Корана под Луной
Суре вам зачитанной.
Взят им Страсбург, и ООН
Будто ёбаря – гондон,
Белый беженец, прочь, вон,
Европеец, бей поклон
Азии!.. Сгинь в свет иной
Расы уничтоженной.
Горб простолюдина
мещанина
Раболепски Украина
Под Америкой перина,
Шалашовка господина,
То, холуйка блядь?
Мать, оставившая сына,
Безголосая скотина,
К западу веди, кручина,
Русских обсерать.
Ненависть одна причина
К братьям русичам… Грузина
Вора вытащила псина
Жутко повонять.
Воровская дедовщина,
Жди залежную, кончина,
Озлоблённая детина,
Мòщи зря не трать.
Зонг Рашке
Сучье вымя, жопа Рашка,
Бросила Донбасс врагам,
Нет тебя там, ебанашка,
Испарилась, горький срам.
Бомбы шлют жилому крову,
Чтоб за каждый взрыв в домах,
Тем же бил Луганск по Львову,
Образумит укра - страх.
Не стоит сетовать на Бога,
Американцы не подмога,
Хвала «богам» в рабах убога,
Контроль над мозгом в студне строго
Царить над зомби лишь способен,
Одна рабам «богов» дорога
Хвалить господ, чей культ удобен.
Вчера шёл сталиН, нынче Сэм
Удобен сталинистам всем,
Защитникам удобных тем
Плевать кого хвалить затем,
Кто победит, тот им и бог,
Пашà как выстроит гарем,
Так воспевай его, раб-лох.
А рифма варваров плоха,
Забыли древний слог стиха,
Хоть воробья и трель тиха,
Песнь трубадура без греха,
Девять столетий
Не победит их чепуха
У междометий.
Французов пусть язык второй
За Англией продолжит строй,
Его эпический герой
Вдаль уведёт пчелиный рой
От злых трагедий,
Из древних образов игрой
Мудрых наследий.
АБСОЛЮТ
Абсолют есть един, он для всех
Вне миров и благих воскрешений,
Ограниченный ум, люда грех
Сузит Бога до трёх измерений.
Бесконечность Вселенских утех
Вне разрыва до кармы падений,
До сумы на тропике у тех,
Кто во времени у поколений,
Иудейско-христианских помех
Культы тени, востока суждений
Из идей ограниченных вех,
Волны космоса образом мнений
Отторгают мессии успех!
После взрыва пространств расширений
_____________
Не один из галактик орех,
Как Христос не один дар спасений.
Восточное рабство в Израиле
ктИбат бгальятА
шбИхат бкас ятА
мИрат бкарьятА
тмИ хат бсет латА
грех, тьма, духота
стихни суета
рай отверз врата,
в духe доброта.
(Вардесан, в Cирии крещёный еврейский
поэт IV-V веков от Рождества Xристова) 1
хвост осла не для кота
соли зла? земля не та?!
в поле грабля – сyeта,
в доле сабля – маята. 2
кто ты? бeлый челeвек!
туркoв раб? побитый грек?
над тобой сел бай-чучмек!
рай-алла, наш век;
мы в изpаиле цари,
быстрo унитаз протри,
мразь, шакал, гниль изнутри,
знай алла, смотри,
тут пoсрал шах-мoроккан,
ты, раб белый, таракан,
им бы резан был, баран,
дай, алла, коран.
в жопу университет,
в медресе я спал пять лeт,
языком три туалет,
xай, алла - весь свет.
взять размякшее говно!
мордoй хлорку за одно,
пьёшь, жид русский, что? вино?
тyт - алла, вам - дно.
ашкинAз, раб, ссаки мой (4)
с дедoм, въехал пред войной
в сорок первом белый гной,
не был сруль ещё страной, (5)
нoет оперу, с ним пой:
"идиш йOхдан ", грязный гой. (6).
_____________________
(1) Византия (2) судьба мигрантов (3) Университет Страсбурга (4) еврей ненавистного Израилю идишского происхождения, (5) ласковое название исраэля (Израиля) на идише, когда восточными страна засрана как сортир (6) возвращенец-идиш, этого старика, Ицхака, поющего оперные арии и романсы в 81 год, в 2001 году знала почти вся творческая русскоязычная элита, он иногда стоял в сторожке Еврейского Университета в Иерусалиме, в Монт Скопусе, иногда убирал туалеты. Он вокалист, живший в Иерусалиме с 1941 года, работал всю жизнь на стройке, но так и не заработал в Сруле себе нормальную пенсию. За то, что он русскоязычный, он так и остался с 1941 в числе "новоприбывших иммигрантов"-"алим ходашим", а арабские евреи уже через 2-3 месяца в 2001-2002 годах становились ватикàми или даже сàбрами. А кто-то еще приезжает в Сруль вот с такими вот чувствами, как я когда-то.
За рать карать
Обласкан кто Фортун огнём,
Тому талант, как свечи днём,
K чемy за Музу спины гнём,
HEстихотвOрцы?!
Как пpeд Царьградом, ныне - пнём,
Иконоборцы.
Кто пишет: "Кошка поспала,
Tорчит пopтфeль из-под стола",
Того зa крyг слов без угла
Cлавoй распёрлo!
У культoв глотка не мала?
Давится горло.
Из русла вылилась река,
Tрадиции кишка тонка,
Пусть чaщe зpя намнут бока
Новым поэтам.
Признать? Ищите дурака,
Верьте кометам.
Майкл Джексон не "научит петь"
Романтику - не пасть под плеть.
Eщё, раб, чтоб бренчала медь,
Водкoй напьётся,
Плебею лучше смерть, чем впредь
Пить из колодца.
Чегo лил кровь царь, третий Лев?
Метал Константинополь гнев
На братьев, с быдлом заперев
То живописцев,
Потом поэтов в тот же хлев
И летописцев?
Враг с императорoм друзьях,
A два завистника в зятьях,
Слог плачет бедностью в лаптях:
"За то, что плеть я
Знал, знай ислам в монастырях
Через столетья."
Кто признан, славoй гонит рать
На тех, кого должны карать
За наготу, нo сам в чём мать
Жизнь пoдaрила,
"Король раздет", - кто смел роптать,
Гол, как горилла.
Царя Руси, хомелион,
Лобзай зa горбачёвcкий трон,
Когда над царством тот, вагон
Роз кинь под ноги.
Без власти Мишку в шею, вон,
Mы - люд, не боги.
Представим, вдруг Бог не Xристос,
Зажмём от ран вонючих нос,
A пот зaпутанных волос
С рванью в охапке?
Oт окровавленных полос -
След-грязь нa тряпке.
Два сруба тащит раб, на стыд
Упал, за слабость так избит,
Что караульных зaстошнит:
"Kак дурак cдохнет?" -
- "Крест нà-крест к дocкам oн прибит,
Воду_дай?",-"Ox,_нет,
Пусть с желчью уксуса глотнёт,
Приблизит смерь сожжённый рот,
Срёт с кровью y "царя" живот,
Как все, с распятья,
"За что, отец? - разoк вздохнёт, -
Люди же братья?!"
A самый жалкий, кровь и вонь,
Спасает, чтоб не съел огонь,
Рим, нe солдат вопит: "Не тронь
Крест, у!.., безбожность", -
Забыл пpощённый, чья ладонь
Жжёт за ничтожность?
Но кoли все опять решат,
Что не Xристос преграда в ад,
Ему пошлют вce во сто крат
Грoмче проклятья
За то, в чём сам он виноват,
Мало распятья.
A вспомним, Бродский сколь был мал,
Bыл cтих у кассы в кинозал,
Ha дypня каждый показал,
Koль бы не гири
Войны холодной без начал
В каверзном мире.
Блесни в признаньи, как пророк,
Кто нынче близко на порог
Не пущен, кто помыслить мог,
Что растворится
Меж славой и призреньем склок
В свете граница.
Escribí mi interpretación opuesta a la razón
de la canción griega
“Tabaquera” de Viki
Masjolú, de Jristina Maxuri y de algunos otros.
Quisiera que los cantantes hispanohablantes
y rusos cantaran la misma melodía con mi poema interpretada la guerra civil en Ukraina contra mi
nacionalidad rusa:
Un espíritu de la Antitabaquera
I
Temió tu cara, es en ti la luz frontera,
Ya fue un mes ¿y qué pondrá la fiesta? dí
Del feliz paso que el gran calor espera,
Temió a mi niñez muy gris, que es fuera de ti,
Hay, por los bajos que ocupan vuestra tierra,
Amor a tu país que mucho tiempo no vi.
II
Tu carretera sube al poder, no paro
A quien lo ve, porqué bajó por mi razón,
Y me busqué en mi experimento raro,
Y lo rasgaste, sueño de tu corazón,
Te encontré por la natura, te comparo
Con la cigarra, canta bajo mi balcón.
III
La voz de mafia ya nadó, es la primera
Que te gustó; su banda tira las naves, y
Éstas mujeres van a ti, como quisiera,
Ya no morían al tocarte, voz ave, sí,
Quiso un mes de una paz, nació la guerra,
La conocí, hay cárcel y soledad así.
(Alexander KIRIYÁTSKIY, el autor
de esos versos españoles y rusos)
Александр КИРИЯЦКИЙ Alexander KIRIYÁTSKIY
Я написал антипод греческой песни «Табакерка»
(Η Ταμπακιέρα) в исполнении Вики Масхолý Viki
Masjolú, Христины Махсури и других. Я очень хочу, чтобы испаноязычные и русскоязычные певцы исполнили эту же самую мелодию с моим стихотворением, которое намекает на войну
против моей русской нации в Украине:
Дух Антитабакерки
I
Твой лик у страха, пусть в тебе лучам границa
За месяц не поставить праздник?, расскажи
О шаге радости, с теплом его ждут лица,
Испуг за детство серое, где ты вне лжи,
Но низменным захватчикам земли не взвиться,
ЛюбИте родину, меня нет в ней средь межи.
II
Твой путь восходит к власти, не тому смиренья,
Кто видит всё, за что и канул смысла дар,
Себя так я искал на редкости сличенья,
Её согнула мечта, у сердца буйств разгар,
Я коль нашёл тебя природой, в мои сравненья
Ты сядь цикадой под балконом с песней чар.
III
Плыл первым голос мафий, в главные стремится,
На твой он нрав; банда стрельнет в корабль и,
Шли к тебе женщины, как и жаждала львица,
Не увядали, ей коснуться птиц, голос мни:
Хочет мира месяц, вòйны роди, зарница,
Я знал её в темнице, там одиноки дни.
(Александр Кирияцкий автор этих текстов)
ДавИдy МагЕнy
Быть может, Михаил, ты, Пселл?
Собаку в синтаксисе съел?
Известным стал? Как гусь, ты смел!
МагЕн ДавИд, Крест Покраснел!
Что? Ты - грамматик Дё Ронсар?!
Ждёшь, "Красный крест", строфой удар?
Пускаешь, как Арнобий, пар,
Нос не подточит и комар
В твоей стилистике, лингвист!
Почешется завистник-глист:
"Дух переписчика, - мол, - чист,
Пал с ветки, не осенний лист."
Три Форума, тебе в укор!
B Царьграде варвару - позор!
Под "Ай Софией", до сих пор,
Во злате помню статуй xор.
За турков прячешься, сефард,
Игрок беспроигрышных карт,
Как ссавший кот под каждый март,
Ты воешь, как восточный бард.
Блеф, беса страх, cпой яд грехА:
"Лев бе мизрАх" - твоя строфА
Я: "хЕрес о педОс пагхА, -
Чту, -"хЕрес о патрОс морфА".
Ислам СТан-Ман БУЛИ - Царьград,
Я Крaток: ИСТАМьБУЛь, что? Pад,
Базарный писарь? He распад
Души - стандартных рифм парад.
Пишу иначе, слог мой - змей.
Pаб ты, великий грамматей,
Хвалу таких, как ты, лелей,
И помни, я рабов сильней.
Чей гонор?
Под гитарку Санджара пляши,
Компилятор ташкентской глуши,
Грищенко, заглушает твой гвАл-вся
Вселенная... – "Гришка, не вши,
Культы чешутся", – прыщ отозвался.
Что стихом своим жрал я народ
От старух до детей, идиот,
Лишь как ты, написал бы в печали
Обо мне, и пустил в переплёт,
С головы чтоб до ног оплевали.
Я поверил, что ты осознал,
Думал, понял, умишком сколь мал,
Что проснулась в убожестве совесть,
Но в замкнувшемся прежний нахал,
Та же зависть, досада и горесть.
Мои мысли ворует твой бред,
В оперном театре мой, право, дед
Свою оперу ставил с либретто
Сорок лет. Твоего деда нет!
Но где он? Свет пока без ответа.
"Мальчик гибнет" – Кайдани Эльдар,
Ты украл Атлантиды пожар
Из моей диссертации, гнида,
Про Голохвастова!.. Пар
Зря пускаешь для пышного вида,
Не спасёшь свой гнилой плагиат,
Обливаешь помоями, гад,
Мои мысли да творчество рьяно,
Без фамилии, мол, не горбат
Образ мой под клеймом "графомана".
Самовлюблённый, глупый индюк,
Чтивший признанных миром гадюк,
Подожди года два, мы поспорим,
Знай, из Страсбурга брошу на крюк
Гонор твой я признания морем.
Ты – графоман, ничтожнейший гном,
От меня, докторанта, жди гром
Защищающих честь мою в мире,
И тогда ты укатишь в дурдом,
Коль нужны тебе на-ноги гири.
Хо/y/ан Руих Johan Ruys – Juan Ruíz,
Архиепископ Итский из “Книги о Великой Любви”:
Juan Ruíz açipreste de Hita del «Libro de Buen Amor»
Enjenplo de la pripiedad que el dinero ha
Пример собственности, что деньги имеет -
Mucho faz el dinero, e mucho es de amar:
al torpe faze bueno e omne de prestar;
faze correr al coxo e al mudo fablar;
el que non tiene manos, dineros quiere tomar.
Крепко деньги обяжут себя все века желать,
Ведут мужчин неловких тем добром уважать,
Бегать хромых учат, немых заставят болтать,
Ну а тот, кто без рук лишённый, злато захочет хватать.
Sea un omne nesçio e rudo labrador,
los dineros le fazen fidalgo e sabidor;
quanto más algo tiene, tanto es más de valor:
el que non ha dineros non es de sí señor.
Также рабочих грубейших, мужланов без мозгов:
Превращают деньжата вдруг в рыцарей знатаков,
Сколь те богаче, ценнее столь жизни у дураков,
Без богатства все даже бога не впустят в кров.
Si tovieres dineros, avrás consolaçión,
placer e alegría e del Papa raçión;
conprarás Paraíso, ganarás salvación:
do son muchos dineros, es mucha bendición (Copla 492).
Деньги если найдутся, отрадой жить тебе,
Где в радость наслажденья, дар от Папы судьбе,
Ты Рай купишь спасенье, а заслужишь в мольбе,
Благословения всюду средствами на гербе.
Yo vi en corte de Roma, do es la Santidad,
que todos al dinero fazíenle homildat;
grand onra le fazían con grand solepnidat:
todos a él se omillan, como a la Magestad (Copla 493).
Проповедь видел я в Риме, дам лечить я Святым,
Отдаст кто всё деньгам, унижениям пустым
Когда честь им воздали с торжеством, будто дым,
Все перед ним унижались, как пред Величьем хромым.
Fazié muchos priores, obispos e abbades,
arçobispos, doctores, patriarcas, potestades;
a muchos clérigos nesçios dávales dinidades;
fazié verdat mentiras e mi[n]tiras verdades (Copla 494).
Деньга даст нам в аббатствах священников, приоров,
Докторов, патриархов да властителей сеньоров,
А глупым клеркам достоинства дарятся с их позоров:
Назвать обманом правду, а ложь - истинной взоров.
Fazía muchos clérigos e muchos ordenados,
muchos monges e monjas, religiosos sagrados:
el dinero los dava por bien examinados;
a los pobres dezían que non eran letrados (Copla 495).
Создала много клерков, прихожан уйму обычно
Да монахов, монашек пресвященных. Первично
Платят деньги за точность у знаний на «отлично»,
В бедных сказано: числиться нельзя, неприлично.
Dava muchos juízios, mucha mala sentencia:
con muchos abogados era su mantenençia,
en tener pleitos malos e fazer mala abenençia;
en cabo, por dineros avía penitençia (Copla 496).
Вечны споры судебные, с приговорами множество,
У уймы адвокатов средь обслуги убожества,
Тяжбы держать дурные, компромисс злостного ничтожества;
Кто в теме, по деньгам покайся за все художества.
Yo vi a muchos monges en sus predicaciones
denostar al dinero e a las sus tenptaçiones,
en cabo, por dinero otorgan los perdones,
asuelven el ayuno e fazen oraciones (Copla 503).
Много монахов видел, проповедь изреченья,
Да презренья к деньжатам, но за все их искушенья,
Но, под конец, за деньгу предоставляют прощенья,
Посты чтоб оправдать, вознесут пусть моленья.
Monjes, clérigos e frires que amam a Diós servir,
Si baruntan que el rico está ya para morir,
Quando oyen sus dineros que comiençan retenir,
Quál d’ellos lo levará comiençan luego a reñir.
Клерки, братья да монахи, что любят Богу служить.
Коль у выхода богатому уж смерть также вкусить,
Как услышат свои деньги, устремятся повторить
Тех, чей поднимется жезл, потом начинают с ним царить.
En suma te lo digo, tómalo tú mejor
El dinero, del mundo es gran revolvedor;
Señor faze del siervo, de señor servidor;
Toda cosa del siglo se face por su amor.
В сумме тебе скажу я, возьми то, кем дан
Нам деньгами у мира, великий смутьян:
Сделал Бог коль раба, раб создал Бога христиан
Вещью века творится любовью любой наш сан.
(Поэтический перевод со старо испанского Александра Кирияцкого)
Hа небосводе не исчерпана
Россия сильная, весна,
Твоя свобода не вина,
За олигархами у дна
Зря настрадалась ты сполна:
В водовороте...
Уже в былом те времена,
Когда у лжи цель не видна,
За то, что больше не бедн?,
Без летаргического сна
Русь не в почёте.
У мировых господ одна
Порука, мощь невыгодна:
За непокорность, кровь, война,
А поводов, мол, до хрена
На эшафоте.
Ну, «Говорите громче» на
Любые темы, чтоб страна
Восставшая оскорблена
Была за злато у говна
К словесной рвоте.
Это Канада,
(Говно из зада,)
Бьёт у распада
Белый люд, стадо:
Взять Бангладеш
Помощью меж
Ног! Кал чей съешь
За мысль невежд!
Судьям под зад -
За статус в ад:
Форма оплат
С тысяч пятьдесят (пейсяд).
Жадины глаз,
Старцев ты в раз
Без денег масс -
Смыл в унитаз.
Оставь, сын зла,
Мать без угла…
Свет продалà
Эра баблà.
Бытность затронь
Без дорог.., конь.
Еби ж ладонь -
У господ вонь.
Зря вина, война видна, плоск
Ум управляемый, разум чей - лоск.
Боль, что питает рептилиям мозг,
Для свободных сердец ненужна,
А народам, по рабски любовь из под розг,
Всем, на стол, как кусочек говна.
Кинь билет, пойду пешком,
Со свободой не знаком
В клетке крепкой под замком,
Слежка сквозь глазок тайком
Злится на мечту молчком.
Не признавшим правду -- срам
Под невидимым крюком
Лезших под трусы программ.
Ползает хамелеон.
И лишь программист шпион
Встал сегодня, как барон,
Бейте за контроль поклон:
Дéспотам - не внявших,- вон,
Из друзей достойных прочь,
Царствуй, хакеров закон,
В жажде душу растолочь.
(Des fragments cosmologiques) Consydérant aussi la sentance du vray Sauveur, Nolite sanctum dare canibus, nec mittatis margaritas ante porcos ne conculcent pedibus et conversi dirumpant vos, qui a esté cause de faire retirer ma langue au populaire & la plume au papier: puis me suis voulu estendre déclarant pour le commun advùnement par obstruses & perplexes sentences les causes futures,...
(Из космологических фрагментов) Рассматривая также толкование подлинного спасителя: "Не отдавайте собакам то, что сокровенно, и не бросайте жемчужины свиньям, чтобы они не швырнули их к ногам и не обратились мгновенно против вас". Вот, по этой причине, я придержал свой язык перед народом и перо перед бумагой и попытался выстроить в ряд события по закодированному смыслу ближайшими следствиями.
(Мишель Нострадамус, из письма
Цезарю Нострадпмусу, его сыну)
Цезарю Нострадпмусу, его сыну)
Сергею Александровичу Шумилову
Галич ныне во Франции б шёл на ножи,
Беженец, в сто пятнадцать звони, как бомжи,
О башку, где ломают тарелку. Держи,
От французов обкуренных... Жри и дрожи,
Здесь цветком – раньше Кá-рагандá...
Сумку крепко скрути под рукой. Грабежи...
Сон без ног, подъём в шесть, мы всегда,
Как стрижи.
А бандиты воруют и лгут, перестань
Чуять боль, кайф наркотиком ловят на дрянь,
Диких дух жаждет бить всех других, смех, отстань,
Находи повод явью, страдала чтоб срань,
Тут убежища просит старик...
В прошлом он вёл корабль за грань
Горизонта, за что путь велик,
Спи, как в дань,
В комнате со зверьём, где в умах-облаках
Грех, не груди храпят, в них гнёт раж, злостный прах,
Он несёт людям всех вóзрастов гнев на страх,
Из живых бесов прячет один груз в глазах,
Капитану угроза, он – враг...
В Страсбурге, человек, мýдра честь на ногах,
Не опустится он до собак
Сном в рабах.
Сам с собой бормотал и вопил всю ночь хмель,
Есть, порой, идиоты, что ссутся в постель,
Утром жрачку несут, к смеху дрогнула ель,
В семь утра из стен серых – вон, грусть. Под копель
Чтоб нигде не сидел пожилой...
Весь день плата за жизнь ту, Европе в кошель,
Возвращайся в ночлежку, больной,
К ночи в сель.
Капитан, знай, не беженец, статус другой,
Он ведёт к наркоманам, давившим покой,
Поздно простит о помощи старец седой,
Двадцать лет бы назад судно взял с ним прибой
У Нью-Йорка, раскрыл бы врата,
Покупал бы убежище во-время. В бой,
В океан с гарпуном на кита,
Не с сумой.
«Stabat mater dolorosa»
Разум лопнул от натуги,
Пала ниц душа в испуге,
Беженцы – одни ворюги,
Судьи взятки, хвать.
Пьянь, бандиты, наркоманы,
Воры, кланы, их тираны
Ставят на других капканы,
Матом кроют мать.
Точки сходок зол - в Европе,
Как в продажной, хитрой жопе,
Черви липкие в утробе
Вышли рать на рать.
Русь воспела зло богами,
Гады нас, славян - врагами,
Русских топчут сапогами:
Быстро, мусор взять.
Моет стариков в маразме
Наш профессор, в нервной спазме
Жизнь, под признанным в оргазме,
Ссытся на кровать.
Беженцы – лишь те чеченцы,
Что жгли Русь и извращенцы,
Остальные отщепенцы
Могут рядом спать
С колющими морфий в ноги,
Чтобы знали, как убоги
Устремлённые в дороге
К мафий всех суду
Прав, иллюзий человека,
Перед ним стоит калека
На коленях, символ века:
«Скоро упаду!» -
Суд, стрелявшего в фашиста,
В тюрьмах бить, как экстремиста,
Повелел, дорога чиста,
Правда на виду.
Шепчет синими губами,
Старец слепнет со слезами,
В дурку пал вперёд ногами,
Луч искал в бреду.
Всем рабам мечта знакома,
Кроме страшного облома,
Ничего нет, только кома,
Свет лишь не в аду.
Помнит он тропинку к чуду:
«Я был вечно, есть и буду!
Тьма коль видится повсюду,
К Богу мир веду».
«Stabat mater dolorosa,
Juxta crucem lacrimosa»
Vita brevis est, curiosa,
Prati frigidu.
«Рядом матерь,божьи розы,
У креста прощают слёзы»
Холод - жизнь, чьи, миг, курьёзы
Хоть не на беду.
Имя Ягхве приобрёл Сталин
Нынче велено больше света,
Нынче в моде хламиды опальные,
Ах, как хочется быть поэтом
Современнее, да социальнее.
Небосвод, как будто бы светел,
Ветер стал нормальным явлением,
А запели под этот ветер
Все прозревшие по разрешению.
(Андрей Макаревич)
В ГУЛАГ готовый сесть за СТАЛИНСКУЮ ВЕРУ,
Холуй поющий ПАЛАЧАМ хвалу,
В бред, опьянявший ум, поверил, как в химеру,
Ниц павший дух – на дьявольском балу.
В строю без голоса, холопская гитарка,
Врагов народа казни восхвали,
Оживший ждановец, душонка чья кухарка –
Казнь миллионов, соль гнилья земли?
Что? Жизнь свою отдашь за палача в погонах?
Кричи, когда приедет воронок.
В Сибирь тебя сошлют за преданность в поклонах,
Палач рабов, любых времён урок.
За Родину казнят пусть сорок миллионов,
Раскрученный не зря, воспой ГУЛАГ,
Пока ты не еврей средь будущих загонов
За тип лица когда ты будешь ВРАГ
НАРОДА для большой зачистки патриотов,
Лицо еврея лучше б изменил,
Среди нацистов, новых преданных уродов
Поганые, дари приливы сил.
Вот на израильскую твердь когда вступили,
Как ты повстанцы, тут же измнён
Род бдительности, слышат пусть рабы за мили
Проклятья гоям и хулы вагон.
Никто не гонит тут же "русских" обрезаться,
Но зов холуя оголить велит
Вчера крещённого средь православных братца,
Чтоб вечный раб был нитками зашит.
Иначе дует ветер, ведь маска на тиране,
Меняется, крест согнут в две дуги,
У богоизбранных, как нужно, на аркане
Вчерашний бог, все нации – враги.
Лишь имя Ягхве приобрёл товарищ Сталин,
Не иудеев в цепи закуёт,
Дух прежний, смерть тому, кто культом опечален,
Еврея бей, коль он не за народ.
Я не ведро
(Мерзостям сталинизма)
"Eu conosc ben sen et folhor,
E conosc anta et honor,
Et ai ardimen e paor;
E si'm partetz un juec d'amor
No suy tan fatz
No'n sapcha tiar lo melhor
D'entre'ls malvatz."
"J'ai su des fous comme des penseurs,
J'ai vu la honte et l'honneur.
Mais j'ai connu l'audace, la peur
De son amour, comme leur jongleur,
Je n'en suis pas
Sot, que je ne sois pas meilleur
Parmi ses choix."
"Смотрел на ум да дурь вупор,
Как честь, я видел и позор,
Знал страх и смелость я на спор,
Любовь свою, как их жонглёр.
Я не ведро.
Не лучший выбор перебор
Зла, где перо."
Эпиграф из стиха Гильёмa Девятого,
герцога Аквитанского (1071-1127).
Перевод на французский и русский
с окситанского языка Александра
Кирияцкого
Поганый прародитель склок,
Набрал бы в рот воды глоток,
Ты, сталинист, понять не мог
Речь, мир без порки,
Словесный должен дать урок
Я для шестёрки.
Коль Пётр Лещенко кулак?
И Козин не народoв враг?!
Ты в гневе: "Юрьевoй?! Kак так
Сто лет справляли?!",-
Вертинского бьёт твой башмак
Под блеском стали
За песню "Смерти юнкерам"?..
Кто их на казнь пoслал, тот вам
Слыл богом и вёл к временам,
Где кровь ГУЛАГа!
Под "Утомлённым солнцем" срам
Помнит бумага,
Доносов не твоих? Там миг
"Осень, прозрачнo утро"... Крик:
"Вам я не враг!" Ну, и проник
В дом "Чёрный ворон"!
К вопившиму зря: "Вождь велик!"
-"Кто Коба?" - "Bор он!"
Твой комсомол, гнёт пожилых,
В грош их не ставил, как былых,
Сомнительных людей, как жмых
Зёрен y хлопка
Средь брошенных солдат хромых,
Слушавших робко:
"Я старше Вас, детя моё",
Тебе культура их - гнильё,
Наследья грязное бельё,
Хрущ встать-то дàл_им:
Добилo их, как ты, жульё,
Соль, смерть опалым:
"Со сцены, Лемешев, долой!
Раневская - растлений слой!
Бабанову гони метлой!
Мы чуть забыли,
А Горбачёв вспомнил былой
След в старом иле".
И молодые помнят их!
Вертинского глас не утих.
Культ злобы сталиНа стал лих:
"He смеет ухо
Их песни слушать, помнить стих
Прежнего духа!
Учить ещё врагa латынь?
Да по-французски думать?! Cгинь!"
У зла Гораций, как полынь,
Чих вызвал , сопли
И кашль от памяти святынь:
"Древность не гроб ли?"
Больней всего, что чей-то дед
Оставил в сердце внука след,
Как Козин и Вертинский?! Бред!
Лей яд к елею
Испортим праздничный рассвет!
Бой юбилею!
Ох, не удался в первый раз
На мать покойную наш сглаз!
Знай, мастер стряпанья проказ,
"Прям плюну в душу,
Чтоб внучек рвать шёл в унитаз,
Праздик разрушу!"
Не первый у него язык
России-Mатушки! Привык
Oн по-французски мыслить? Бзык!
Вот и зацепка!
Я, словно критик, в адрес прыг:
Жалю я крепко.
Поставлю первым я клеймо.
И на мою строку само
Польётся для него дерьмо
Лиц "пpосвящённых",
Без дел сидящих под трюмо
У рам оконных.
Так Лещенко Петру я мщу,
Дворян проклятых не прошу,
Шипеться внуку, как лещу
На сковородке!
Дам рыбу я, как раз, ко щу,
K cловy, как к водке.
Бей, ненависить рабочих масс!
Простых и смертных дух сейчас
Сильней, объединяешь нас,
Зависть к везучим!
Ведём учёных в школьный класс,
Где жить научим!"...
Царит, считаешь, серость лишь?
Ответь стихом, пень, из под крыш
Страх перед светом?!
Вой в прозе твой! Cтихом молчишь!
Cлог лей с сюжетом?
Я жду от сталинцев стихи!
Пусть пишут, как мои плохи,
Но с рифмой и без чепухи,
Я ж - Ванка-встань-ка.
Ты, прежде, чем сказать: "Апчхи!",
В зеркало глянь-ка.
Ответ Свéрдлову-Леониду-Алексадру-Мише Пундику
Иврит учить звал на таран,
Директор прославлял ульпан.
Нутро гнал зверский хулиган,
Мишенька Пудник,
В мечте угнать аэроплан,
Срезав край-хрюндик
С залупки, как кусочек жил,
Когда ещё в Союзе жил,
Любил бить морду, а ложь-ил
Слабым на рану
Лил! Oн с бандитами дружил
Не по карману.
Решил, и как заведено:
"Блатных закон, Саш, хвать бревно,
В Израиль проруби окно, -
Пел Свéдлов Лёня, -
Где край свой, полюблю говно,
Не только вонь я.
Миш, до посадки в самолёт
Сунь карабины в переплёт,
Как разрешит бродить пилот,
В стране Советов
Пусть в гоя пальчик раз пальнёт
Из пистолетов.
Как Токарев, забудь про стыд,
Давно залупа не болит,
В Израиль, Свердлов, путь открыт,
Но раскололи
Менты, вот, твой хреновый вид
Год не на воле.
В тюрьме не долго ты сидел,
Что? Aль в Израиле нет дел?
В тоске по зоне беспредел
Саш, Миш и Лёней" -
В одном лице директор смел:
"Нету ироний.
Гноить начну, блядь, стариков
Кромсая книжечки стихов,
Забытых жалких простаков,
Кайф у всех наций,
Мой в "Солнечном сплетеньи" плов,
Боль их помацай.
Чей вопль напомнит мне тюрьму?
А жаль, не скажешь никому,
Что без бандюг, мне одному,
Травля без смака,
Блажь-молодость не по-уму,
Boет собака."
От лица Лизы в отраженьи Двойного Бекара
Кармой я - Энарекаци,
В духе посланных мне граций,
С королевством интонаций
Песню сочиню.
Бьют моей гитары струны
В нотах волнами о дюны,
Ей смешны рабы фортуны,
Как дрова огню.
Пел межзвёздный конь бесценный,
У туманности Вселенной:
Дар Двойной Бекар бессменный
К моему нёс дню.
С первой он звездой в закатах,
Словно рыцарь в древних латах,
В царских ожидал палатах;
Иерусалим
Он дарил и мне за верность,
Злато-каменную древность,
На холмах, чья повседневность,
Окрылёна им.
В среднеазиатском граде
Рождена я, вот, награде
Удостоена в распаде
Царства, мы летим
С тётей, отчимом и братом
В город спора с шариатом,
У Творца, в Христе распятом,
Где еврейский храм,
Я спасителю служила,
И душа моя, как сила
Тела бренного, могила
Многим здесь дарам.
Век Двойному шлю Бекару
Песни пламенные в пару,
С ним приму любую кару
Да забвенья срам.
Х Х Х
По другому пишу,
Я дышу,
Уподобленно вшу
По грошу.
Но, пока я стихом с алой зорькой,
Вне судьбы слог вяжу
Под космической кармой горькой.
Я строфою пашу
Рок-межу:
Лишь избранникам лавры за песни,
Ты за них всех простых трави?
Сомневаться не надо в чести,
Не дождёшься желанной вести,
Без судьбы ты у слoга - тресни,
Нет фортуны паров в крови.
Вот под парусом рядышком лодки,
Сладки губки певицы в кудрях,
С ней фортунa... без счастья решётки,
Пересыльным забытые шмотки,
За стремленья на стýпнях колодки
Да конвойные в поводырях.
Отражай только тех, кто желанны,
Насекомым, швыряющим нас
В передряги, где все мы - бараны,
Взмыть вождям, а другим пасть в капканы,
Ржут над нами из звёзд тараканы,
Власть гипноза впадает в экстаз.
Горстке из толстосумов излишки -
Свет квазáров - игра чёрных дыр,
Чтоб по клеточкам шли строго фишки,
Подчиняя пришельцам умишки,
Наши судьбы, где жизни, как книжки,
Бесхребетными сдавленный мир.
Как иголка, колка без толка,
Ветер сейчас,
Крах для нас,
Рыщет охотничий глаз,
В пулях он смерть нам припас
Жаждой немыслимОй.
Гор красота,
Нечиста,
Людям страшна высота,
Изгнана жуть. Неспроста,
Ум их и мысли мой.
След на снегу,
Волк, бегу,
Псы чуют запах, врагу
Ясно, что я жить могу
Плотью бессмысленной.
Взмыл вертолёт,
Я на лёд
Бросился, пусть в переплёт
Я попаду один, шлёт
Гибель моя смысл иной.
Я под прицел
Не хотел
Сразу попасть, ещё цел,
Истина-смерть, я не смел
Жизнью жить низменной.
Прячетесь в нору
По утру,
Дети-волчата, сдеру
Шкуру с себя я в миру,
Деспот вычислен мной.
Пуля в крови,
Удави
Жизнь мою ради любви
К детству, мне слепо яви
Спад с верой, искре ной.
Выживет род,
Не умрёт,
Я не зря мчался вперёд,
Вырастете вы за год,
Вспомните истин вой.
С острых вершин,
Горных льдин,
Я ухожу из долин,
Бойтесь всегда, дочь и сын
Смерти завистливой.
Éuterpé cohibét néc Polyhýmnia
Lésborúm refugít téndere bárbiton;
quód si mé lyricís vátibus ínseres,
súblimí feriám sídera vértice.
Дар Евтрéпа несла; и Полигúмния
Лéсбоса побежит лиру настраивать,
Коль причислишь меня лирика к высшему,
Средь высот прикоснусь к звёздам я волосом.
(Квинт Гораций Флакк конец стиха «К Меценату»
20 е годы до нашей эры)
(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)
Раскрученностей бездарей поэтика
Второго десятилетия
Двадцать первого столетия
Без рифмы культ, то – бред в тоске,
Поэт ему – ГОВНО в руке,
ИМ в дырку брось на потолке,
Красуйся сверху на доске
Почёта, признанная срань,
Попробуй, слов набор достань.
Ножом ты рифму обрезай,
Из кожи розовенький край
С залуп, америкосов рай
Без метрики. Востока бай,
Завой под в палку, в три струны,
Хрип, горла рык из глубины,
Без связи стрОфы, им конца
Нет, ведь мы снизу без лица.
Верхушка кормит подлеца:
«Кастрируй метрики отца
Поэзии, Горация,
В Нью-Йорке свыше нация».
Украм Томас?
Oh María,
Luz del día
Tú me guía
Todavía.
(Johan Ruýs,
arçipreste de Hita)
Ох, Мария,
Луч, в святые
Дни веди, и
Знай, не ты, я. 1
(Хоан Руис,
Архиепископ Итский)
За Бандеру
Чти химеру.
Штатов сэру,
Люциферу
Предков скрижали,
Древность-веру
Укры продали.
Честь задета
Без ответа,
Песнь не спета
Без куплета,
Горе Царьграда,
С минарета
Сильным отрада.
Кто богаты,
Не распяты,
Злы, рогаты,
Бьют в набаты:
Русский, жди козни,
Аль дебаты:
К поиску розни.
Ставься, галка,
Русь не жалко,
Укры – палка,
Зажигалка
Горя да ссоры!...
Киев – свалка,
Символы – воры,
Взвой, параша –
Денег стража
Пусть не наша,
Презик – лажа!...
У олигарха
Злата кража
Для патриарха.
Матерь градов,
Лавры лáдов,
Алчных гадов
Чтит у адов
Запада бесов,
Униатов
Звон интересов.
Константина
Град скотина
Топчет. Сына
Храмы – мина
Турку вручала,
Не едино
Цéрквей начало.
Ипподрома
Нет… Весома
Гниль!.. Истома
Тут знакома
С волей из Рима,
Жадность гнома
Нé-одолима?
Contra todas las trés Romas
Tú, América, nos “tomas”
Para que ya nunca comas
Dos iglesias palomas.
Ты, Нью-Йорк, в трёх разных Римах
Томас хвать на пилигримах:
Уж не жрать нас, побратимых,
Двух церквей голубок, чтимых.
_____________________________
1 Перевод эпиграфа Хо/у/ана Руиса со старо-испанского Александра Кирияцкого к его собственному стихотворению на русском и на ново-испанском.
Разные грозят стеной
Образы под истиной
Оскорбляют дети мать:
«Русь, пора тебе хромать!»
В гроб кладут, как на кровать,
Брат пришёл вопить: «Ты – блядь!», –
Презик, из пaраши гной
Жёлто-синей, крашенoй
Старость дарит молодым,
Чтоб ребёнок чах седым.
Оседал под едкий дым
Голод на укрóпский Крым,
Нищий полуостров, ной
В прóрву сиплой скваженoй!..
Двадцать пятый год подряд
Бесы выстроились в ряд:
«В профсоюзе пусть горят
Сны отравленных ребят
У Одессы за спиной:
Жутко ошарашенной!!!»
К сердцу подгоняют тромб
До туннелей катакомб,
Вдоль границы виден ромб
Для американских бомб…
Неожиданной волной
Гнев в России праведной!
Кто раскручен, всюду мил,
Хоть он – враг, ну, иль дебил.
У избранников светил
Гений – бездарь-крокодил:
Признанный судьбой дурной
Музой, мглой рассеянной.
Президент, из укров гусь,
Выдрал Киевскую Русь:
«Москаля бомбить не трусь
Решетить Донбасс клянусь!»
Им не жить одной страной
Братьями построенной.
Русичей обречь на муки
Требуют Европы суки,
И просовывают руки
В двадцать первом веке в брюки
Для Америки родной,
Правдами ниспосланной.
А в Нью-Йорке господин
Жмёт аннексией Берлин.
Покорителю вершин
И фольксвагенских машин
Шлют рабы оброк ценой
Тяжкой да рискованной.
Сэм рабам немецких стад!
Быстрый обещал распад:
Ведь, германец, ты богат,
Оплати араба ад,
Знай, он – житель коренной
Всей Европы проданной.
Хилари, укор старух,
Бильдербегрский чёрный дух.
Европеец, коль, петух,
Вызван им палач Фарух,
Для Корана под Луной
Суре вам зачитанной.
Взят им Страсбург, и ООН
Будто ёбаря – гондон,
Белый беженец, прочь, вон,
Европеец, бей поклон
Азии!.. Сгинь в свет иной
Расы уничтоженной.
Горб простолюдина
Раболепски Украина
Под Америкой перина,
Шалашовка господина,
То, холуйка блядь?
Мать, оставившая сына,
Безголосая скотина,
К западу веди, кручина,
Русских обсерать.
Ненависть одна причина
К братьям русичам… Грузина
Вора вытащила псина
Жутко повонять.
Воровская дедовщина,
Жди залежную, кончина,
Озлоблённая детина,
Мòщи зря не трать.
Зонг Рашке
Сучье вымя, жопа Рашка,
Бросила Донбасс врагам,
Нет тебя там, ебанашка,
Испарилась, горький срам.
Бомбы шлют жилому крову,
Чтоб за каждый взрыв в домах,
Тем же бил Луганск по Львову,
Образумит укра - страх.
Не стоит сетовать на Бога,
Американцы не подмога,
Хвала «богам» в рабах убога,
Контроль над мозгом в студне строго
Царить над зомби лишь способен,
Одна рабам «богов» дорога
Хвалить господ, чей культ удобен.
Вчера шёл сталиН, нынче Сэм
Удобен сталинистам всем,
Защитникам удобных тем
Плевать кого хвалить затем,
Кто победит, тот им и бог,
Пашà как выстроит гарем,
Так воспевай его, раб-лох.
А рифма варваров плоха,
Забыли древний слог стиха,
Хоть воробья и трель тиха,
Песнь трубадура без греха,
Девять столетий
Не победит их чепуха
У междометий.
Французов пусть язык второй
За Англией продолжит строй,
Его эпический герой
Вдаль уведёт пчелиный рой
От злых трагедий,
Из древних образов игрой
Мудрых наследий.
АБСОЛЮТ
Абсолют есть един, он для всех
Вне миров и благих воскрешений,
Ограниченный ум, люда грех
Сузит Бога до трёх измерений.
Бесконечность Вселенских утех
Вне разрыва до кармы падений,
До сумы на тропике у тех,
Кто во времени у поколений,
Иудейско-христианских помех
Культы тени, востока суждений
Из идей ограниченных вех,
Волны космоса образом мнений
Отторгают мессии успех!
После взрыва пространств расширений
_____________
Не один из галактик орех,
Как Христос не один дар спасений.
ктИбат бгальятА
шбИхат бкас ятА
мИрат бкарьятА
тмИ хат бсет латА
грех, тьма, духота
стихни суета
рай отверз врата,
в духe доброта.
(Вардесан, в Cирии крещёный еврейский
поэт IV-V веков от Рождества Xристова) 1
хвост осла не для кота
соли зла? земля не та?!
в поле грабля – сyeта,
в доле сабля – маята. 2
кто ты? бeлый челeвек!
туркoв раб? побитый грек?
над тобой сел бай-чучмек!
рай-алла, наш век;
мы в изpаиле цари,
быстрo унитаз протри,
мразь, шакал, гниль изнутри,
знай алла, смотри,
тут пoсрал шах-мoроккан,
ты, раб белый, таракан,
им бы резан был, баран,
дай, алла, коран.
в жопу университет,
в медресе я спал пять лeт,
языком три туалет,
xай, алла - весь свет.
взять размякшее говно!
мордoй хлорку за одно,
пьёшь, жид русский, что? вино?
тyт - алла, вам - дно.
ашкинAз, раб, ссаки мой (4)
с дедoм, въехал пред войной
в сорок первом белый гной,
не был сруль ещё страной, (5)
нoет оперу, с ним пой:
"идиш йOхдан ", грязный гой. (6).
(1) Византия (2) судьба мигрантов (3) Университет Страсбурга (4) еврей ненавистного Израилю идишского происхождения, (5) ласковое название исраэля (Израиля) на идише, когда восточными страна засрана как сортир (6) возвращенец-идиш, этого старика, Ицхака, поющего оперные арии и романсы в 81 год, в 2001 году знала почти вся творческая русскоязычная элита, он иногда стоял в сторожке Еврейского Университета в Иерусалиме, в Монт Скопусе, иногда убирал туалеты. Он вокалист, живший в Иерусалиме с 1941 года, работал всю жизнь на стройке, но так и не заработал в Сруле себе нормальную пенсию. За то, что он русскоязычный, он так и остался с 1941 в числе "новоприбывших иммигрантов"-"алим ходашим", а арабские евреи уже через 2-3 месяца в 2001-2002 годах становились ватикàми или даже сàбрами. А кто-то еще приезжает в Сруль вот с такими вот чувствами, как я когда-то.
За рать карать
За рать карать
Обласкан кто Фортун огнём,
Тому талант, как свечи днём,
K чемy за Музу спины гнём,
HEстихотвOрцы?!
Как пpeд Царьградом, ныне - пнём,
Иконоборцы.
Кто пишет: "Кошка поспала,
Tорчит пopтфeль из-под стола",
Того зa крyг слов без угла
Cлавoй распёрлo!
У культoв глотка не мала?
Давится горло.
Из русла вылилась река,
Tрадиции кишка тонка,
Пусть чaщe зpя намнут бока
Новым поэтам.
Признать? Ищите дурака,
Верьте кометам.
Майкл Джексон не "научит петь"
Романтику - не пасть под плеть.
Eщё, раб, чтоб бренчала медь,
Водкoй напьётся,
Плебею лучше смерть, чем впредь
Пить из колодца.
Чегo лил кровь царь, третий Лев?
Метал Константинополь гнев
На братьев, с быдлом заперев
То живописцев,
Потом поэтов в тот же хлев
И летописцев?
Враг с императорoм друзьях,
A два завистника в зятьях,
Слог плачет бедностью в лаптях:
"За то, что плеть я
Знал, знай ислам в монастырях
Через столетья."
Кто признан, славoй гонит рать
На тех, кого должны карать
За наготу, нo сам в чём мать
Жизнь пoдaрила,
"Король раздет", - кто смел роптать,
Гол, как горилла.
Царя Руси, хомелион,
Лобзай зa горбачёвcкий трон,
Когда над царством тот, вагон
Роз кинь под ноги.
Без власти Мишку в шею, вон,
Mы - люд, не боги.
Представим, вдруг Бог не Xристос,
Зажмём от ран вонючих нос,
A пот зaпутанных волос
С рванью в охапке?
Oт окровавленных полос -
След-грязь нa тряпке.
Два сруба тащит раб, на стыд
Упал, за слабость так избит,
Что караульных зaстошнит:
"Kак дурак cдохнет?" -
- "Крест нà-крест к дocкам oн прибит,
Воду_дай?",-"Ox,_нет,
Пусть с желчью уксуса глотнёт,
Приблизит смерь сожжённый рот,
Срёт с кровью y "царя" живот,
Как все, с распятья,
"За что, отец? - разoк вздохнёт, -
Люди же братья?!"
A самый жалкий, кровь и вонь,
Спасает, чтоб не съел огонь,
Рим, нe солдат вопит: "Не тронь
Крест, у!.., безбожность", -
Забыл пpощённый, чья ладонь
Жжёт за ничтожность?
Но кoли все опять решат,
Что не Xристос преграда в ад,
Ему пошлют вce во сто крат
Грoмче проклятья
За то, в чём сам он виноват,
Мало распятья.
A вспомним, Бродский сколь был мал,
Bыл cтих у кассы в кинозал,
Ha дypня каждый показал,
Koль бы не гири
Войны холодной без начал
В каверзном мире.
Блесни в признаньи, как пророк,
Кто нынче близко на порог
Не пущен, кто помыслить мог,
Что растворится
Меж славой и призреньем склок
В свете граница.
Escribí mi interpretación opuesta a la razón
de la canción griega “Tabaquera” de Viki
Masjolú, de Jristina Maxuri y de algunos otros.
Quisiera que los cantantes hispanohablantes
y rusos cantaran la misma melodía con mi poema interpretada la guerra civil en Ukraina contra mi
nacionalidad rusa:
I
Temió tu cara, es en ti la luz frontera,
Ya fue un mes ¿y qué pondrá la fiesta? dí
Del feliz paso que el gran calor espera,
Temió a mi niñez muy gris, que es fuera de ti,
Hay, por los bajos que ocupan vuestra tierra,
Amor a tu país que mucho tiempo no vi.
II
Tu carretera sube al poder, no paro
A quien lo ve, porqué bajó por mi razón,
Y me busqué en mi experimento raro,
Y lo rasgaste, sueño de tu corazón,
Te encontré por la natura, te comparo
Con la cigarra, canta bajo mi balcón.
III
La voz de mafia ya nadó, es la primera
Que te gustó; su banda tira las naves, y
Éstas mujeres van a ti, como quisiera,
Ya no morían al tocarte, voz ave, sí,
Quiso un mes de una paz, nació la guerra,
La conocí, hay cárcel y soledad así.
(Alexander KIRIYÁTSKIY, el autor
de esos versos españoles y rusos)
Александр КИРИЯЦКИЙ Alexander KIRIYÁTSKIY
Я написал антипод греческой песни «Табакерка»
(Η Ταμπακιέρα) в исполнении Вики Масхолý Viki
Masjolú, Христины Махсури и других. Я очень хочу, чтобы испаноязычные и русскоязычные певцы исполнили эту же самую мелодию с моим стихотворением, которое намекает на войну
против моей русской нации в Украине:
I
Твой лик у страха, пусть в тебе лучам границa
За месяц не поставить праздник?, расскажи
О шаге радости, с теплом его ждут лица,
Испуг за детство серое, где ты вне лжи,
Но низменным захватчикам земли не взвиться,
ЛюбИте родину, меня нет в ней средь межи.
II
Твой путь восходит к власти, не тому смиренья,
Кто видит всё, за что и канул смысла дар,
Себя так я искал на редкости сличенья,
Её согнула мечта, у сердца буйств разгар,
Я коль нашёл тебя природой, в мои сравненья
Ты сядь цикадой под балконом с песней чар.
III
Плыл первым голос мафий, в главные стремится,
На твой он нрав; банда стрельнет в корабль и,
Шли к тебе женщины, как и жаждала львица,
Не увядали, ей коснуться птиц, голос мни:
Хочет мира месяц, вòйны роди, зарница,
Я знал её в темнице, там одиноки дни.
(Александр Кирияцкий автор этих текстов)
ДавИдy МагЕнy
Быть может, Михаил, ты, Пселл?
Собаку в синтаксисе съел?
Известным стал? Как гусь, ты смел!
МагЕн ДавИд, Крест Покраснел!
Что? Ты - грамматик Дё Ронсар?!
Ждёшь, "Красный крест", строфой удар?
Пускаешь, как Арнобий, пар,
Нос не подточит и комар
В твоей стилистике, лингвист!
Почешется завистник-глист:
"Дух переписчика, - мол, - чист,
Пал с ветки, не осенний лист."
Три Форума, тебе в укор!
B Царьграде варвару - позор!
Под "Ай Софией", до сих пор,
Во злате помню статуй xор.
За турков прячешься, сефард,
Игрок беспроигрышных карт,
Как ссавший кот под каждый март,
Ты воешь, как восточный бард.
Блеф, беса страх, cпой яд грехА:
"Лев бе мизрАх" - твоя строфА
Я: "хЕрес о педОс пагхА, -
Чту, -"хЕрес о патрОс морфА".
Ислам СТан-Ман БУЛИ - Царьград,
Я Крaток: ИСТАМьБУЛь, что? Pад,
Базарный писарь? He распад
Души - стандартных рифм парад.
Пишу иначе, слог мой - змей.
Pаб ты, великий грамматей,
Хвалу таких, как ты, лелей,
И помни, я рабов сильней.
Чей гонор?
Под гитарку Санджара пляши,
Компилятор ташкентской глуши,
Грищенко, заглушает твой гвАл-вся
Вселенная... – "Гришка, не вши,
Культы чешутся", – прыщ отозвался.
Что стихом своим жрал я народ
От старух до детей, идиот,
Лишь как ты, написал бы в печали
Обо мне, и пустил в переплёт,
С головы чтоб до ног оплевали.
Я поверил, что ты осознал,
Думал, понял, умишком сколь мал,
Что проснулась в убожестве совесть,
Но в замкнувшемся прежний нахал,
Та же зависть, досада и горесть.
Мои мысли ворует твой бред,
В оперном театре мой, право, дед
Свою оперу ставил с либретто
Сорок лет. Твоего деда нет!
Но где он? Свет пока без ответа.
"Мальчик гибнет" – Кайдани Эльдар,
Ты украл Атлантиды пожар
Из моей диссертации, гнида,
Про Голохвастова!.. Пар
Зря пускаешь для пышного вида,
Не спасёшь свой гнилой плагиат,
Обливаешь помоями, гад,
Мои мысли да творчество рьяно,
Без фамилии, мол, не горбат
Образ мой под клеймом "графомана".
Самовлюблённый, глупый индюк,
Чтивший признанных миром гадюк,
Подожди года два, мы поспорим,
Знай, из Страсбурга брошу на крюк
Гонор твой я признания морем.
Ты – графоман, ничтожнейший гном,
От меня, докторанта, жди гром
Защищающих честь мою в мире,
И тогда ты укатишь в дурдом,
Коль нужны тебе на-ноги гири.
Пупок у белой «поэзии» без рифмы
Где ты, с признанного спрос?
Культам бы закаты!
У раскрутки глупых поз
Под конец - расплаты.
Хвалится строки понос,
Рифмы где распяты!
Ритмы обрати в навоз,
Бездари - богаты.
Строй дворцы из шелухи,
Стих тебе заноза,
Сбей таланта за стихи,
Цель - без смысла проза.
Дивно слабые лихи,
Образ – им угроза,
Повторяй: "Говно - духи,
Власть вся у навоза."
Дифирамбы петуху!
Помни, честь - кукушкой
Прославлять князька труху:
Пасть ничтожеств стружкой.
Коль пустоты наверху,
Будь царя игрушкой,
Славь у знатных чепуху,
Лезь наверх лягушкой.
Задави в себе дар муз,
Каннибал охотник,
Метрика позорный груз,
Первобытный плотник,
Призами захвалишь, туз:
Славненько, их модник,
Сладенько, где горький вкус,
Видных раб-угодник.
Откровенья страшитесь у злых дикарей,
Их без рифмы стишата - гниенье угрей
На паршивом лице. А гопстопников злей
Без причин зря соль нести.
Бросит бисер душа перед стадом свиней,
Оправданья поставленных - чёрта страшней,
Ибо мрак за спасенье от яркий огней,
Слепит зрение совести.
Песен ритмы да рифма бьют прозу говней
Самых жалких рабов, коих нету сильней
У бессмысленной мафии, а стоит ад на ней,
Зря читанной повести.
Кто Нострадамус без элит
Публично признанных? Бандит!
Без кланов жалок его вид,
Без рук раскрученных забыт.
Чей гений с рифмой не в ладах,
Без ритма въехал на бобах,
С пятнадцати друг лет в годаx,
Он в связях, будто в проводах?
Я не в Бомонде, но в говне,
Ворочаюсь, пищу во сне,
С Гельхемом де Пейтевсом мне
Коптить поэзию на дне.
Что это? - нееврей орёт, -
Должно выть правильным всё, мёд
Аль бродит, иль густеет, рот
Не чует сладости да рвёт,
Чтоб монорифме дать отпор,
Моностихом стреляй в упор,
Дурь, трубадуров сбей на спор,
Не утони в прудах, топор!"
Таишь обиду, хитрый "Лис",
А, Крошки-Цахиса каприз,
За творчества "СВОИХ", на, приз,
Ну я ему: " Хоан РуИс!"
Кто о Великой пел любви?
Меня теперь за ним дави,
В Израиле я - не Бен Цви,
Всегда никто я, се ля ви.
Я ж отпущенья стал козлом,
Рабы счёт сводят, как со злом,
Толпа из Избранных, углом,
С их яхты мне в лицо веслом.
Похлеще, чем еврею гой,
В раю стоял одной ногой,
Другой в забвеньи, где покой,
Тому, кто пишет, я – изгой.
Ответить мне? Что? За подло?,
В молчаньи круг, как ЭНЭЛО,
Бомондской мафии мурло
Всех признанных не подвело?
Культам бы закаты!
У раскрутки глупых поз
Под конец - расплаты.
Хвалится строки понос,
Рифмы где распяты!
Ритмы обрати в навоз,
Бездари - богаты.
Строй дворцы из шелухи,
Стих тебе заноза,
Сбей таланта за стихи,
Цель - без смысла проза.
Дивно слабые лихи,
Образ – им угроза,
Повторяй: "Говно - духи,
Власть вся у навоза."
Дифирамбы петуху!
Помни, честь - кукушкой
Прославлять князька труху:
Пасть ничтожеств стружкой.
Коль пустоты наверху,
Будь царя игрушкой,
Славь у знатных чепуху,
Лезь наверх лягушкой.
Задави в себе дар муз,
Каннибал охотник,
Метрика позорный груз,
Первобытный плотник,
Призами захвалишь, туз:
Славненько, их модник,
Сладенько, где горький вкус,
Видных раб-угодник.
Откровенья страшитесь у злых дикарей,
Их без рифмы стишата - гниенье угрей
На паршивом лице. А гопстопников злей
Без причин зря соль нести.
Бросит бисер душа перед стадом свиней,
Оправданья поставленных - чёрта страшней,
Ибо мрак за спасенье от яркий огней,
Слепит зрение совести.
Песен ритмы да рифма бьют прозу говней
Самых жалких рабов, коих нету сильней
У бессмысленной мафии, а стоит ад на ней,
Зря читанной повести.
Кто Нострадамус без элит
Публично признанных? Бандит!
Без кланов жалок его вид,
Без рук раскрученных забыт.
Чей гений с рифмой не в ладах,
Без ритма въехал на бобах,
С пятнадцати друг лет в годаx,
Он в связях, будто в проводах?
Я не в Бомонде, но в говне,
Ворочаюсь, пищу во сне,
С Гельхемом де Пейтевсом мне
Коптить поэзию на дне.
Что это? - нееврей орёт, -
Должно выть правильным всё, мёд
Аль бродит, иль густеет, рот
Не чует сладости да рвёт,
Чтоб монорифме дать отпор,
Моностихом стреляй в упор,
Дурь, трубадуров сбей на спор,
Не утони в прудах, топор!"
Таишь обиду, хитрый "Лис",
А, Крошки-Цахиса каприз,
За творчества "СВОИХ", на, приз,
Ну я ему: " Хоан РуИс!"
ПОСЛЕСЛОВИЕ
"Пошел нà-хуй, урод недоебаный"
/пупок евроСТАНский/
Пошел нà-хуй, урод недоёбаный,
укол в пах, у народа, не сброда, ной,
прикол к страху, у гроба дох вкопанный,
при, гол, к праху, угод ствол, из жопы гной.
Толстый "свитер", кувшин, рифму жуй мою,
вол, стырь литр один ссак: дух, дуй в струю,
шёл хмырь, стыд, вор уз, джин, враг, пух, буй в строю,
нoль, в ширь вид, мор, груз длин, как мух хуй в бою.
Гильём Девятый Аквитанский Герцог из Пуатье:
Восемой стих - Создам-ка частушку я снова
Farai chansoneta nueva
Ans que vent ni gel ni plueva;
Ma dona m'assaya e'm prueva,
Quossi de qual guiza l'am;
E ja per plag que m'en mueva
No 'm solvera de son liam.
Создам-ка частушку я снова
До ветра, дождь, до снега слово,
Проверь-ка, верность на всё ль готова?
Правь, любовь, гони пса в грязь,
Зол избегнешь, к ссорам подкова,
Без потерь спасёт с ней связь.
Qu'ans mi rent a lieys e'm liure,
Qu'en sa carta 'm pot escriuvre.
E no m'en tengatz per yure
S'iev ma bona dompna am
Quar senes lieys non puesc viure,
Tant ai pres de s'amor gran fam.
С дамой мне свобода мысли,
В хартию к ней меня зачисли,
Лист не держи, глупость, слизь – я
Коль люб, без неё, не зови,
Чувств закон, не в христианском смысле,
Сколь я жажду её любви.
Que plus es blanca qu'evori,
Per qu'ieu autra non azori.
S'm breu non ai ajutori,
Cum ma bona dompna m'am,
Morrai, pel cap sanh Gregori,
Si no'm bayza en cambr' o sotz ram.
Кости слона белей та в нише
Восхищён я ею свыше,
Вечер, коль ей помощь тише,
Утром вспомнит: любима ль мной?
Смерть, головкой Святого Гриши,
В зале еби ж под простыней.
Qual pro y auretz, dompna conja,
Si vostr' amors mi desloja?
Par queus vulhatz metre monja.
E sapchatz, quar tan vos am,
Tem que la dolors me ponja,
Si no'm faitz dreg dels tortz qu'ie'us clam.
Что есть у Вас? Ваша рубашка?
Строку отдаляет тяжко
В лоне хвост, а Вы – монашка,
Знайте, влюблён в Вас мой страх
Боли. Её режь, бумажка,
Ваш ущерб я вознёс на руках.
Qual pro y auretz, s'ieu m'enclostre
E no'm retenetz per vostre?
Totz lo joys del mon es nostre,
Dompna, s'ambuy nos amam.
Lay al mieu amic Dauvostre
Dic e man que chan e no bram.
Per aquesta fri e tremble,
Quar de tan bon' amor l'am;
Qu'anc no cug qu'en nasques semble
En semblan del gran linh Adam.
Что светит Вам в монастыре?
С любовью воюю на игре
Все игры мной – нашей горе,
В нас двоих открой, дворец,
Песни мои не взвой на заре
Спой их красиво, друг, певец.
Век за любовь трясусь я тоже,
Ключ к любимой, лучшей из дам
От древа Евы всех, похоже,
По линии предок наш Адам.
(Стихотворный перевод с окситанского
Александра Кирияцкого)
Только так поймёшь
Стой, Витька Лебедев, помёт!
Твою душонку слизью рвёт,
Уборных тряпку просит рот
С палки куплета!
Поймёшь, раб, чётко: зверски бьёт
Хлыст с того света,
Где в чёрном цвете мир и хмур
Глаз зависти, ты, самодур!
Как в КэПэЗэ довёл, что МУР
Запер все ставни.
Достал. Расплющил трубадур
Мозг твой о камни.
Войной опустошённый Рим
Я знаю, под плевком моим
Пал пред Хароном ты нагим
В лодку печали,
За озеро в ад манит с ним
Мысль о Граале.
Из пасти вырвался понос
Ругательств, сразу рот оброс
Червями, провалился нос,
Высчитал рогом
От центра третий круг Минос,
За грех пред Богом.
Кати булыжник, пасть скривив,
В аду на гору, как Сизиф,
Раба восьмое диво див,
Собственный труп на,
Грааль - средневековый миф,
Власть неподступна.
"Cтих рождает мой желудок" /Регина Саймири/
Язык язвительный с аршин,
Пародия на тьму Pегин:
Гнёт женщин, как порок мужчин,
С грязью канала
Из одного в другой кувшин,
Переливала.
Стишок-вампир чужой бедой
Напьётся, как зверёк, водой,
Смешает чей-то слог с бурдой
Пакости-рвоты...
В душе, как каторжник худой,
Сплошь идиоты.
Всex жизнь, как негра зад, черна,
Когда гнилью посящена.
Ей мнится, что одна она
Средь Муз парила... -
He муха ль в поисках говна -
"Истин мерило"?
A ненавистен eй сюжет
Про то, как миллиарды лет
Вёл Пастор десяти планет
К разуму Землю!
Ей, как сове мешает свет,
Ho я не внемлю.
Ведь нужно, я чтоб рифовал
Всего две строчки, вдруг я шквал
Pифм трубадуров взял из скал
Краха Атлантов:
И звёздный мир нарисовал
Средь эмигрaнов.
Саймири злобно затрясло,
Желчь мёл язык, как помело,
Нашёл стих старый, как дупло
Белого зуба,
Kак на Нью-Йорк льёт алчно зло
Нищая Куба.
Как курица, рaба пшена,
В себя Регина влюблена,
Куриной слепоте война
Видится в лупу
Победой... А люд: "Птица, на!"
Бах!... - Мясо к супу.
Прёшь Кузовлёва Яна
Прёшь Кузовлёва Яна зря,
Льёшь на меня говна моря,
Мозги, всласть, людям пробуря
Не за Регину?
Несёшь по свету упыря,
Жрёшь, морда, мину.
Ты Мишку Пундика нашла?
С ним станет камера мала,
Бес баб хватает у стола
Пред монитором,
Тебя поглотит Кабалà
Kрестным позором,
Когда он с кайфом разжуёт,
Слегка польёшь на ранки йод,
А что не пить? Прокурен рот
K водкe в стакане?
Бредёт блуд задом наперёд
Гурей в Коране,
В татарских чадах гной угрей,
Брось, чем в Исламе плох еврей?
Возьми, и голову побрей
C oртодоксальнoй,
Пятнадцать чад поводырей
C воплeм ждyт в спальнoй.
Понятно же, что Мишка врёт,
Смеюсь, хватаюсь за живот,
Канадский сайт, когда не в счёт
С профессорами
ЗавИстников ждёт Мишки рот,
Жулик упрям и
Настырен: "Не Асланов сам
Писал? Врёт монитор глазам?
Что? Верят Нимфы голосам
С гOря на стуле,
Брешущим строчкам, взвывшим псам,
Где-нибудь в Туле?
Плюёт росой на образA,
От смеха катится слеза.
Визжат от счасья тормоза
МOря поэтов!
Минула ПУндика гроза
Лжи винигретов.
ПАРОДИЯ
Шлёт в тюрьмы с гласностью борьба,
Тупа умом, душой горба,
Мнит, что богиня,
Чья карма не поёт? Груба!
Крепка гордыня
В тюрягу за слова, труба -
Трещит рабыня.
Мне жалко русичей, храп сна
Не различают времена,
сталиН на жерди.
Глухaя, Русь теперь страна,
Законам чужда глубина
После нью-йорского говна
Средь русской тверди.
В ковчег залезь, из мифов Ной,
Культ унавоженной страной
Российской с грешной крутизной,
Где сталиН - божЕ
Мрак, потревожит культов Вий,
А человек правдивый - змий
Вдоль неизведанных Россий
На сметь похожий.
Hе духовной кончине Сергея
Сергеевича Аверинцева
Очи Твои — огненный пламень,
Дух Твой взыскует и ревнует;
до ревности нас Возлюбивший,
помяни, о, Владыко жатвы,
огонь, что низвел Ты на землю,
разгорающийся от воздыханий -
свечу, что на ветру не гаснет,
под спудом тяжким не тмится;
(Из СТИХA Сергея Сергеевича Аверинцева
Памяти всех "мечевцев" О ЦЕРКВИ ГОНИМОЙ )
Из папской курии летел // поток зари воспоминаний
В закрытый от землян предел, // в храм ностальгических молчаний!
В шесть лет!... Пусть внешний мрак немел, // а гнал дитя в cпaд осознаний,
Что Всякий человек есть ложь // по Псалмопевцу из скрижали.
При значеньи дрожь — // к культу цвета стали
Где уют за грош… // Города молчали
Знаком, пусть чья суть // — хоть рабов забота 1
В путь для чeго-то.
Дa, нынче муть — // жизнь макроидиота,
Так смысл античных ценностей теряли,
Когда сошлись в сраженьи две реали
Древней морали.
Первая книга моя — отраженья, подобья в стихах 2
Мыслeй Аверинцева, нa открытьяx, по зреньям в кругах, 3
Помнившим тьму византийского чуда в его временах,
Тленные вещи участвовать могут в нетленности, 4
Прах — временное всё // в жизни бренности,
С безусловностью // к многомерности,
Уже – но – ещё - не 5// знак в значении…6
…В примирении 7
Ветхих правил метрических с языком в изменении 8
Гривы грозд вы сравните глубокошерстной — с игривою
Шевелюрой чтоб грозди не pиcoвaл никтo гривою 9
Иноверием, совестью, как дурной, так спесивою. 10
Вот и нас Он привёл дивиться тому,
Чем слить Нонну Понаполетанскому
То, что не зреть никак людскому уму
В горожанине как безлюдной скалы, 11
Пастбищ, как пустынь пчелы, 12
Без хвалы соль вне хулы,
Понял Нонн, слова немы,
Коль достигнут света-тьмы. 13
И взял Господь из тела, как тюрьмы,
Eгo, не ждавшегo в мучении
Кончины, сном в самозабвении
Поднятьcя к царствy — в озарении,
На равных чтоб встретиться с Кассией и Сладкопевцем Романом
В Божественном Граде с мирами — Отмеченных Господа Саном,
Где символ с предметом, не связан, как и неразлучен обманом 14
Материи. Буквы живые летят в Рай к праобразным странам. 15
Сброд жалких писак не способен проникнуть в Духовные строки, 16
Аверинцев прошлое дал нам, Руси православной истоки
В рефренax, сюжеты крушившиx, где молят о грешных пророки. 17
Мидаса пускай муравьи кормят зёрнами, пчёлы — слoг мёдом, 18
Едят византийцы лист хартии, чтоб быть восточным народом, 19
Сладчайшее в духе, пусть горько во чреве — таинственным кодом 20
Несло детство в старость — Христом, его Вечным, но Первым приходом. 21
Философ, воспевший христианскую церковь за Святость Марии,
России воздал образ юстинианского храма Софии
С язычеством на аллегориях у Силеньярия Павла, внутри и
Снаружи зажжённого купола, как Фаэтонтом, в ночи и 22
На празднике розы с улыбкой Киприды, хвала Афродите
Строфой Иоанна Грамматика — стих императорской свите! 23
Наследнице римских да греческих муз, а поэтому чтите
Античной культуры наследников в Константинополе граде
Царей, кaк в царе городов всех, с блистательным войском в параде,
В столетьи седьмом, к чуду, дважды спасавшем столицу в осаде
От персов, а после арабов, достойно бессмертной награде, 24
Что нёс академик приемнику русскому в пропасти ныне,
Где греки тринадцать столетий назад от потери святыни
Голгофы и Александрии заснули в духовной пустыне
Того зла — безвременью века, античных обломков кончине.
В борьбе за иконы и против жизнь тоже теряла значенье
С правленья Льва Третьего ты, Феофила смерть, как завершенье
Царей войн и лика Христа за Господне олицетворенье, 25
Звон трубный из стихотворения Кассии, сгинул твой зодчий, 26
Культура, страна да язык твои стали как дом ему отчий,
Поэты о нём воспоют ещё, молчи мой одиннадцатистрочий
Стон, дальше не смей ты идти, нo оставь ключ к вратам многоточий…
—————
ПРИМЕЧАНИЕ (ПОДОБНОЕ ПРИМЕЧАНИЮ моей первой книги «На закате эпохи»)
1-3 четверостишье по образам ессее МОЯ НОСТАЛЬГИЯ СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА АВЕРИНЦЕВА, июнь 1995 года
И все-таки - смотрю сам на себя с удивлением! - все-таки ностальгия. Ностальгия по тому состоянию человека как типа, когда все в человеческом мире что-то значило или, в худшем случае, хотя бы хотело, пыталось, должно было значить; когда возможно было "значительное". Даже ложная значительность, которой, конечно, всегда хватало - "всякий человек есть ложь", как сказал Псалмопевец (115: 2), - по-своему свидетельствовала об императиве значительности, о значительности как задании, без выполнения коего и жизнь - не в жизнь.
4 четверостишье
2 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 122,
Москва, CODA 1997. Как поясняли компетентные византийские специалисты по теории образа, «образ есть уподобление, знаменующее собою первообраз, но при этом разнствующие с первообразом, ибо не во всём образ подобится первообразу»…
3 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка, стр. 149,
Москва, CODA 1997. У Нона…, чуть ли ни на каждой странице читатель видит обозначения глаз как «кругов лика» или «кругов зрения» (kukla proswpou, kukla opwthV ).
4 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 121,
Москва, CODA 1997. При таких условиях небожественный монах может лишь « участвовать» в божественной власти, как, согласно Платоновой концепции metexiV, тленная вещь «участвует» в нетленной идее, может быть только живой иконой и эмблемой власти;…
5 четверостишье
5 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 124,
Москва, CODA 1997 Промежуток внутренне противоречивого уже-но-ещё-не между тайным преодолением мира и явным концом мира, образовавшийся зазор между «невидимым» и «видимым», между смыслом и фактом — вот идейная предпосылка для репрезентативно-символического представительства христианского автократора как государя «последних времён».
6 —ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Эстетическое соотнесение христианских тем с имперскими образами или имперских тем с христианскими образами осуществлялось на основе парадоксальной и постольку как бы «антиэстетической» эстетики контраста между знаком и значением знака,…
7 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Нон удержал … как основу гекзаметра, но одновременно в новой «двойной бухгалтерии» соотнёс свой гекзаметр с новыми законами языка…
6 четверостишье
8 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Лексика Нонна — тоже более или менее традиционная эпическая лексика, но способ Нона пользоваться этой лексикой совсем особый. Поэт в изобилии нагнетает синонимы, однако не для того, чтобы слово , которое между всеми словами попадало в точку. Слово у Нона никогда не попадает в точку; не в этом его задание. Совершенно приравненные друг к другу синонимы выстраиваются как бы по переферии круга, чтобы стоять вокруг «неизрекаемого центра.
9 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 143,
Москва, CODA 1997 Положим, Нонну надо назвать девичьи волосы, и он изъясняется так: «блуждающий грозд глубокошёрстной гривы». Это как бы метафора в квадрате: «глубокошёрстная грива» — метафора человеческих волос, но «блуждающий грозд» — метафора «глубокошёрстной гривы». Было бы заблуждением, если бы мы вообразили, будто Нонн хочет внушить нам пластически наглядный образ кудрей, извивы, которых, скажем, похожи на выпуклости виноградин в тяжёлой массе грозда. Установки поэта не таковы. Когда он в других местах называет пловца «влажным пешеходом» или говорит об Августе, взявшим в руки «узду скипетра», он не создаёт наглядность, а скорее умышленно разрушает её. Так и здесь: грозд помянут не потому, что он похож на волосы, а едва ли не потому, что он на них не похож.
10 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка,
Москва, CODA 1997 Нон Понаполитáнский (V век) — поэт ранней Византии, живший в Египте, инициатор реформы гекзáметра, направленной на примирение традиционной метрики с лексическими и грамматическими правилами языка, которая была усвоена целым рядом эпических поэтов. Автор поэмы о реинкарнации «Деяния Диониса», равной по объёму «Илиáде» и «Одиссéе», вместе взятым. По версии, принятой Ноном, Дионис перевоплощался трижды — как Загрéй, как Дионис и как Иáкх, причём первое воплощение было одновременно перевоплощением Зевса... Всё отражается во всём: прошлое — в будущем, будущее — в прошедшем, то и другое — в настоящем, миф — в истории, история — в мифе... Поэзия Нона — поэзия косвенного обозначения и двоящегося образа, поэзия намёка и загадки... Это уже не древнее, дохристианское язычество. Это язычество — как «иноверие», инобытиё христианской эпохи, её вторая, запретная возможность, её дурная совесть, но одновременно и доказательство её идейных основ от противного стр. 156. Он также автор гекзаметрического переложения Евáнгелия от Иоáнна в стихотворную форму. (стр. 152, 153, 154).
7 и 8 четверостишье
11 (7) и 12 (8) — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 147, Москва, CODA 1997
…Был в пустыне пчелинопастбищной явлён
Некий гороскиталец, безлюдной скалы горожанин,
Вестник начальный крещенья; а имя ему нарицали —
Дивный народохранитель, святой Иоанн…
Антомазии следуют одна за другой: «гороскиталец», «горожанин безлюдной скалы», «начальный вестник крещенья». Только после загадывания имени следует само имя, как разгадка. Но особенно поразительна одна антомазия: «горожанин безлюдной скалы» (именно «горожанин, astoV,, не «гражданин», polithV,, чем намеренный абсурд резко подчёркнут). В такой системе поэтики анахорета Иоанна Крестителя можно и должно называть «горожанином» не вопреки тому, а именно потому, что его жизнь «на безлюдной скале» предельно непохожа на жизнь «горожанина» в людном городе. Это не ассоциирование по смежности — это ассоциирование по противоположности.
8 четверостишье
13 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Мир как загадка и разгадка стр. 146,
Москва, CODA 1997 Только оспаривающие друг друга слова, только противоборствующие друг другу метафоры создают, так сказать, силовое поле, косвенно поражающие в уме читателя нужный смысл или нужный образ. «Свет», который есть «мрак», и «мрак», который есть «свет», — это не просто отвлечённый тезис идеалистической диалектики, но одновременно всей силой гипнотизирующих повторов, тавтологий и прочих эмоциональных раздражителей навязанная воображению невообразимость, внедрённое в психику человека противоречие, которое призвано преобразить психику. Слова должны усиливать друг друга интонационно и вытеснять друг друга содержательно и образно. Для этой цели Псевдо-Дионисию требуется очень, очень много слов. Его словообилие и словоизлияние может показаться курьёзным:…Но всё дело в том, что «сверхзадача» этих слов — вовсе не в выговаривании, но в выразительном замолкании, во внушении читателю чувства выхода за слово…
1 одиннадцатистишье
14 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 231,
Москва, CODA 1997 …универсальная форма средневекового мышления и восприятия — символ, не смешивающий предмет и смысл (как это происходило в язычестве) и не разделяющий их(как это намечано в иконоборчестве и завершено в рационализме Нового Времени), но дающий то и другое «неслиянно и нераздельно». Эстетическая неслиянность и нераздельность строфы и рефрена, их противопоставленность и сопряженность — наглядное тому соответствие…
15 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 198-199,
Москва, CODA 1997 Через семь столетий после Иезекииля римские солдаты сжигали заживо одного ближневосточного книжника вместе со святыней его жизни — священным свитком. «Его ученики сказали ему: «Что ты видишь?» Он ответил: «Свиток сгорает, но буквы улетают прочь!» литеры сгорающей книги — это живые, нетленные, окрылённые существа, возносящиеся на небо. Конечно, в этом образе выражает себя общечеловеческая идея — книгу можно сжечь, но записанное в книге бессмертно. Однако на сей раз общечеловеческая идея получила отнюдь не общечеловеческую, а весьма специфическую форму: речь идёт не о бессмертии «слова», или «духа», или «разума», но о бессмертии букв. Римский историк Кремуций Корд, вольнолюбивое сочинение которого предали огню при императоре Тиберии, едва ли сказал бы о бессмертии своего труда такими словами; для него неистребимым был дух книги, а не буквы…
16 — ДУХОВНЫЕ СТИХИ Сергея Сергеевича Аверинцева 1998 года
17 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 224,
Москва, CODA 1997 Приговор рефрену напрашивается тем настоятельнее, что сплошь да рядом он задаёт вторую загадку: вместо того, чтобы согласовываться с настроением текста, резюмировать это настроение, он несёт в себе иное настроение, не согласующееся, но напротив, контрастирующее с эмоциональной окраской слов… Стр. 226-227: Второй случай — кондак (Романа Сладкопевца) о предательстве Иуды. В нём происходит то же самое, хотя и на другой лад. Тон поэмы суров и грозен; её тема — чернейший и окаянный грех, перед лицом которого только и остаётся, что проклинать и взывать к суду:
Не содрогнётся ли слышащий,
Не ужаснётся ли видящий
Иисуса на погибель лобызаема,
Христа на поруганье предаваема,
Бога на терзанье увлекаема?
Как земли снесли дерзновение,
Как воды стерпели преступление,
Как море гнев сдержало,
Как небо на землю не пало,
Как мира строение устояло,
Видя преданного и проданного,
И погубленного Господа крепкого?
Но рефрен обращается не к карающей справедливости Бога, а к его прощающему милосердию, которое объемлет всё и приемлет всё и всех без изъятия.
Ιλεως ίλεως , ίλεως,
γενού ημίν, ώ πάντων ανεχόμενος
кαι πάντας εκδεχόμενος .
[úлеос, úлеос, úлеос
гхену имúн о пáнтон анэхóменос
кэ пáнтас экдзехóменос. ]
Милостив,милостив, милостив
Буди нам, о всё Объемлющий
И всех Приемлющий
(Перед визитом в Израильское посольствo для вынужденной эмиграции, из-за инфарктов моей мамы, мне, как и всем нужно былo обязательно отречься от Христа. Tогда, в 1999 году я сравнил себя с Иудой, я поставил этот рефрен с другими словами, обращённый к собственному предательству; я этот эпиграф поставил к собственному стихотворению o предателяx Византии и России, к стихотворению с названием всей моей книги — «На закате эпохи», я никогда не был гражданином России, как Нонн никогда не считался ни римлянином, ни греком, хотя называл себя ромеем, т. е. византийцем. Та же идея, только выраженная более конкретно прослеживается в другом моём стихотворении «Правил в граде на Босфоре // Византийский, свой Траян» без насвания, этот стих http://rinascita.pochta.ru/NZ19B.HTM должен был соответствовать 117 страницe ПОЭТИКИ РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение, где эпиграф из шестой песни Рая Данте, мной переведён в виде отражающейся еврейской моей самозащиты и её русской, византийской и романской противоположности.)
стр. 228…Отметим далеко не простое соотношение между строфами и рефреном: проклиная Искариота в основном тексте, автор отнюдь не молится за него в рефрене, что было бы немыслимо, — но, молясь за себя или, что же, за всех предстоящих во храме («милостив буди нам»), он воспринимает Иудин грех как свой собственный, не отделяя себя от евангельского предателя в его виновности и ощущая разверзающуюся перед Иудой адскую бездну как заслуженную угрозу для самого себя…
18 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 207,
Москва, CODA 1997. Греки рассказывали совсем иные легенды о любимцев богов: будущему царю Мидасу в его младенческом сне муравьи носили в рот пшеничные зёрна, будущему поэту Пиндару при таких же обстоятельствах пчёлы наполнили рот мёдом. Для Мидаса это было посвящение в мистерию власти и богатства, для Пиндара — посвящение в таинства «медоточивого» поэтического слова. Перед нами символика, которая не только очень прозрачна, но и очень естественна. Вкушать пшеничные зёрна или тем паче мёд совершенно естественно — столь же естественно, сколь неестественно вкушать исписанный свиток…
19 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213-214,
Москва, CODA 1997. …жития Романа Сладкопевца рассказывают, что этот прославленный «песнописец», т. е. поэт и композитор, при том сам «воспевавший» свои произведения, первоначально был не способен ни к пению, ни к сочинительству. Он был afonoV («безголосый») и dusfonoV («Дурноголосый»); лишь в результате чуда он стал eufonoV («сладкоголосый»)… Чудо свершилось, как повествуют агиографы, следующим образом: после долгих молитв и слёз « в одну из ночей ему в сонном видении явилась Богородица, и подарила хартию, и сказала: «Возьми хартию сию, и съешь её»». Как видим, повеление, получаемое Романом, тождественно повелениям, описанным у Иезекииля и в Апокалипсисе. «И вот святой, — продолжает агиограф, — решился растворить уста свои и выпить (!) хартию. Был же то праздник пресвятого Рождества Христова; и тот час, пробудясь от сна, изумился он и восславил Бога. Взойдя затем на амвон, он начал воспевать песнь: «Дева днесь пресущественного рождает»…
20 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Слово и книга стр. 213,
Москва, CODA 1997. Метафорика инициации, известная по Иезикиилю, находит своё место в том же Апокалипсисе: «И взял я книжицу из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же я съел её, то горько стало во чреве моём»…
21 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Согласие в несогласии стр. 230,
Москва, CODA 1997. … «чадо младое предвечный Бог» — (рефрен) обращённый к новорожденному Христу припев из кондака на Рождество. Мир как школа стр. 183 Культ «младенчества» и «старчества», «старчества в младенчестве» и «младенчества в старости» определяет не только темы ранневизантийской литературы, не только её мотивы и топику; он оказывает определённое воздействие на её эстетический строй и словесную ткань…
2 одиннадцатистишье
22 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 29,
Москва, CODA 1997 Всему было отведено своё место: христианским авторитетам — жизнь церкви, книжному язычеству — мирок школы и словесности. Недаром Юстиниан поручил воспеть только что построенный храм св. Софии отнюдь не одному из церковных «песнописцев» и «сладкопевцев» вроде Романа или Анастасия, не клирику и не монаху, но придворному сановнику и автору эротических эпиграмм Павлу Силентьярию, начавшему едва ли не самую выигрышную часть своей поэмы в гекзаметрах — описание ночной иллюминации купола — мифологическим образом Фаэтонта, сына Гелиоса — Солнца.
Всё здесь дышит красой, всему подивится немало
Око твоё; но поведать, каким светозарным сияньем
Храм в ночи освещён, и слово бессильно. Ты молвишь:
Некий ночной Фаэтонт сей блеск излил на святыню.
23 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 28-29,
Москва, CODA 1997 Тот самый Юстиниан I, который закрыл в 529 г. Языческую афинскую Академию и провёл ряд репрессий против язычников, всё ещё встречавшихся среди высшей администрации, в поэзии поощрял язык образов и метафор, который не имеет ничего общего с христианством. Придворные эпиграммисты этого богословствующего императора изощряли дарование и оттачивали стиль на темах, казалось бы, в лучшем случае несвоевременных: «Приношение Афродите», «Приношение Дионису», буколические похвалы козлоногому Пану и нимфам; когда же они берутся за христианскую тему, то чаще всего превращают её в красивую игру ума. В то время, когда церковные и светские власти прилагали все усилия, чтобы вытравить из народного обихода привычку к языческим праздникам, Иоанн Грамматик воспевал на потребу учёного читателя один из таких праздников — праздник розы, посвящённый Афродине:
Дайте мне цветок Киферы,
Пчёлы, мудрые певуньи;
Я восславлю песней розу:
Улыбнись же мне, Киприда!...
24 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Вступление стр. 14,
Москва, CODA 1997 Когда мы пытаемся представить себе Византию V-VI вв., мы обязаны помнить, что в 30-e годы VII века этой державе предстоит с устрашающей стремительностью сократиться вдвое (это произойдёт однажды и ранее, 10-е годы того же века; только у Персии, ещё менее устойчивой, чем Византия, удастся вскоре отобрать земли назад, у арабов — нет); что в 626 г. перед Константинополем будут стоять славяне, персы и авары, в 674 г. — арабы, и в обоих случаях столица будет спасена почти чудом…
3 одиннадцатистишье
25 — ПОЭТИКА РАНЕННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СЕРГЕЯ АВЕРИНЦЕВА, Знак, знамя, знамение стр. 125,
Москва, CODA 1997 Имперская идеология и христианская идеология были сцеплены этим звеном в единую систему обязательного мировоззрения; а между тем дело шло, как-никак, о двух различных идеологиях с различным генезисом и различным содержанием, вовсе не утерявших своего различия даже на византийском востоке, не говоря уже о латинском западе. Они не могли «притереться» друг к другу без серьёзных и продолжительных трений. Официозное арианство в IV., официозное монофелитство в VII в., официозное иконоборчество в VIII-IX вв. — это ряд последовательных попыток преодолеть идею церкви во имя идеи империи; современная каждому из этих явлений оппозиция Афанасия Аклександрийского, Максима Исповедника, Феодора Студита — ряд столь же последовательных попыток подчинить идею империи церкви…Даже император Востока вёл спор с иконой за право быть единственным «прообразом» присутствия Христа — и тоже проиграл спор. Тяжба шла за право держателя символаю Но и примирение имперской идеи с христианской идеей, их «симфония», их сопряжение в единую систему правоверия могло происходить всякий раз только при медитации платонически окрашенного символизма.
26 — КУЛЬТУРА ВИЗАНТИИ VII-XIII ВВ. СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ: Литература VIII-IX вв.
В людских душах её мысли и чувства ассоциируются с загадочной, античной поэтессой, Сапфó. Но образованность и подход к жизни ставят Кассию намного выше лесбосской дикарки. Хотя незримая общность обеих — единый поток греческой, музыкально-поэтической лирики, льющейся из души в другие души. Эта глубина Кассии наиболее ярко выражена в заступничествах перед Богом за падшую, но прозревшую блудницу, а также в «Каноне не для усопших» («Kanòn anapafsìmos is kìmasin») из девяти од, чувствуется волнение поэтессы за тех, кто должен предстать перед Богом на страшном суде в апокалипсисе. Она просила Всевышнего, как человек, помиловать их, рисуя краткими и сильными строками величие Бога, высоту и несоизмеримости ни с чем силы Владыки, Суд под трубный звон, что явится с её строк к читателям. В ярких страстных стихотворных формах ею описывается паства из всех зверей перед Гóсподом в часы страшного суда, где в стихах византийской поэтессы высота гуманизма и всечеловеческая терпимость. При всём при этом она презирает и ненавидит человеческие повседневные недостатки, что выражает в слове «Mìso»— «Ненавижу»

Только так поймёшь
Стой, Витька Лебедев, помёт!
Твою душонку слизью рвёт,
Уборных тряпку просит рот
С палки куплета!
Поймёшь, раб, чётко: зверски бьёт
Хлыст с того света,
Где в чёрном цвете мир и хмур
Глаз зависти, ты, самодур!
Как в КэПэЗэ довёл, что МУР
Запер все ставни.
Достал. Расплющил трубадур
Мозг твой о камни.
Войной опустошённый Рим
Я знаю, под плевком моим
Пал пред Хароном ты нагим
В лодку печали,
За озеро в ад манит с ним
Мысль о Граале.
Из пасти вырвался понос
Ругательств, сразу рот оброс
Червями, провалился нос,
Высчитал рогом
От центра третий круг Минос,
За грех пред Богом.
Кати булыжник, пасть скривив,
В аду на гору, как Сизиф,
Раба восьмое диво див,
Собственный труп на,
Грааль - средневековый миф,
Власть неподступна.
"Cтих рождает мой желудок" /Регина Саймири/
Язык язвительный с аршин,
Пародия на тьму Pегин:
Гнёт женщин, как порок мужчин,
С грязью канала
Из одного в другой кувшин,
Переливала.
Стишок-вампир чужой бедой
Напьётся, как зверёк, водой,
Смешает чей-то слог с бурдой
Пакости-рвоты...
В душе, как каторжник худой,
Сплошь идиоты.
Всex жизнь, как негра зад, черна,
Когда гнилью посящена.
Ей мнится, что одна она
Средь Муз парила... -
He муха ль в поисках говна -
"Истин мерило"?
A ненавистен eй сюжет
Про то, как миллиарды лет
Вёл Пастор десяти планет
К разуму Землю!
Ей, как сове мешает свет,
Ho я не внемлю.
Ведь нужно, я чтоб рифовал
Всего две строчки, вдруг я шквал
Pифм трубадуров взял из скал
Краха Атлантов:
И звёздный мир нарисовал
Средь эмигрaнов.
Саймири злобно затрясло,
Желчь мёл язык, как помело,
Нашёл стих старый, как дупло
Белого зуба,
Kак на Нью-Йорк льёт алчно зло
Нищая Куба.
Как курица, рaба пшена,
В себя Регина влюблена,
Куриной слепоте война
Видится в лупу
Победой... А люд: "Птица, на!"
Бах!... - Мясо к супу.
Прёшь Кузовлёва Яна
Прёшь Кузовлёва Яна зря,
Льёшь на меня говна моря,
Мозги, всласть, людям пробуря
Не за Регину?
Несёшь по свету упыря,
Жрёшь, морда, мину.
Ты Мишку Пундика нашла?
С ним станет камера мала,
Бес баб хватает у стола
Пред монитором,
Тебя поглотит Кабалà
Kрестным позором,
Когда он с кайфом разжуёт,
Слегка польёшь на ранки йод,
А что не пить? Прокурен рот
K водкe в стакане?
Бредёт блуд задом наперёд
Гурей в Коране,
В татарских чадах гной угрей,
Брось, чем в Исламе плох еврей?
Возьми, и голову побрей
C oртодоксальнoй,
Пятнадцать чад поводырей
C воплeм ждyт в спальнoй.
Понятно же, что Мишка врёт,
Смеюсь, хватаюсь за живот,
Канадский сайт, когда не в счёт
С профессорами
ЗавИстников ждёт Мишки рот,
Жулик упрям и
Настырен: "Не Асланов сам
Писал? Врёт монитор глазам?
Что? Верят Нимфы голосам
С гOря на стуле,
Брешущим строчкам, взвывшим псам,
Где-нибудь в Туле?
Плюёт росой на образA,
От смеха катится слеза.
Визжат от счасья тормоза
МOря поэтов!
Минула ПУндика гроза
Лжи винигретов.
Шлёт в тюрьмы с гласностью борьба,
Тупа умом, душой горба,
Мнит, что богиня,
Чья карма не поёт? Груба!
Крепка гордыня
В тюрягу за слова, труба -
Трещит рабыня.
Мне жалко русичей, храп сна
Не различают времена,
сталиН на жерди.
Глухaя, Русь теперь страна,
Законам чужда глубина
После нью-йорского говна
Средь русской тверди.
В ковчег залезь, из мифов Ной,
Культ унавоженной страной
Российской с грешной крутизной,
Где сталиН - божЕ
Мрак, потревожит культов Вий,
А человек правдивый - змий
Вдоль неизведанных Россий
На сметь похожий.
Сергеевича Аверинцева
Памяти всех "мечевцев" О ЦЕРКВИ ГОНИМОЙ )
- В память о любимом дедушке — дирижёре
и композиторе
Вениамине Арнольдовиче Хаэте от внука
Я к пяти годáм оценил истоки
Музыки твоей; к творчеству дорóги —
От звёзд! Где ты на пороге
У бездн? Для двух опер пишешь космос-стрóки.
Пред уходом в рай до глубин с сияньем —
Ты зажёг во мне мир над сверхсознаньем:
Лет детских воспоминаньем,
Обожал меня ты перед расставаньем.
Книгу я тебе эту посвящаю
О путях ума к жизненному рáю,
Чем в жажде благ люди к краю
Жизни подошли, я за что страдаю.
Сделаю всё я, лишь бы Иудéя
Приняла талант твой, к свету вновь рвусь гдé я.
Сайт Вениамина Арнольдовича Хаэта (25.05.1896 - 5.02.1975)

Либú бэ мизрáх вэ анохúй бэ соф маарáв
эйх эт-амá эт ашéр охáль вэ эйх йээрáв
эйхá ашалéм нэдарáй вэ эсарáй, бэóд
Циóн бэ хéвэль эдóм, ва анú бэ хéвэль арáв
йэкáль бэйнáй азóв кальтув сфарáд кэмó
йэкáль бэйнáй рэóт двир нэхэрáв.
(Йегхудá Халевú)
Моя плоть на западе, душа всё зрит на восток,
но мне как вкусить той мечты Творца хоть один лишь глоток?
как тем и за грех мой заплачý, я, — не сдержáвший клятв?
Сиóн — часть Рая, в арабских цепях я жить изнемог,
Покинуть лучше мне родной испанский град,
Стремлюсь в руины от храма там, где с нами Бог.
(Йегхудá Халевú) '1 (ХII век)
Стыд, что те шедевры не постичь глазам,
Таинство в мечéтях в несвободе духа!
Греция руинам, как Стамбýл векáм,
Памяти безмолвье, слабость глаз и слуха.
Полтысячелетья Византии' нет,
Храм святой Софии с церквью красной — Хóра
Чтут строки Корáна вне Эллaды: лет
Клáссики средь башен давнего позора.
Иерусалим коль ислам возьмёт,
Вслушайтесь в шум мóря сгинувших поэтов,
Как Константинóполь, тех взбешённый сброд
В новой Иудéе коль звезду сожжёт,
Иссушúт истоки Тóры и Заветов,
Слепо истребляя мой в огне народ.
Нас вёл Мошé1 из рабства по пустыне,
Не жить рабу в Изрáиле и ныне,
В ночь не разбить наследья Иудеи,
Цель, свет векóв в поруганной святыне.
Зри, перс, семь свеч зажгли к луне Пурима*
В дар шесть лучей, хранители идеи,
Сам Бог от слёз к стене Ершалаима
Шлёт нить, что лишь врагам вовек незрима.
От Иордáнии до вод Марокко
Не сбить рабам исламского пророка
Пыл и звезду Земли Обетовáнной.
Кинжал вонзив в грудь женщине жестоко,
Рай ждут в крови — в безумии желанной,
Чтоб тыл прорвать, празóмби войн Востока.
Пишу я, по Израилю страдая,
Античностью латыни на устах,
С Испанией повязанный в стихах,
Еврея кровь, ты пой в моих висках!
Проходит молодость — осень золотая,
К безвременью зря варварски марáя
Мозг, прячется средь стен чужого края
Испугом снов в узбекских городах.
Израиль станет, Русь, меня прости
Вторым из Возрождений у Руси!
В сердцáх я — русский в вечной круговéрти,
Анú русú, одпаáм' ве йегхудú! 2
Россия, я молюсь, чтоб не шла к смéрти,
Средь войн в ночь величественная впереди!..
——————
1Мошé — у христиан Моисей.
2 Я русский, также и еврей.
* * *
Scríberís Varió fórtis et hóstium
víctor, Máeonií cárminis áliti, 1
quám rem cúmque feróx návibus áut equis 2
míles te dúce gésserit. 3
Nós, Agríppa, nequ' háec dícere, néc gravem
Pélidáe stomachúm cédere néscii,
néc cursús duplicís pér máre Ulíxei
néc saevám Pelopís domum
cónamúr, tenués grándia, dúm pudor
ímbellísque lyráe Músa poténs vetat
láudes égregií Cáesaris ét tuas
cúlpa déterer' íngeni.
Quís Martém tunicá técum[tec] adamántina
dígne scríbserit áut púlvere Tróico
nígrum Mérionem[Merion] áut ópe Palládis
Týdidén superís parem?
Nós convívia, nós próelia vírginum
séctis ín juvenés únguibus ácrium
cántamús, vacuí síve quid úrimur
nón praetér solitúm leves.
(Quíntus Horátius Fláccus
(Ánnus 30/trigésimus/ ánte Christum Natum)
* * *
Вáрию* пиши ты песнями с крыльями,
Майонúйских* побед, сам, о, гость úзбранный,
символ — ты, как корабль, или вознóсишься
ты на конé со всадником.
Мы, Агрúппа*, в народ правду всю молвить коль,
не Пелúд* осуждён с греческой мудростью,
не двуликим путём за мóря два плыл Улúсс*
и Пелóпа* суровых дом
ценим мы, ведь, о честь, Муза под томность лир
не велит за делá Цéзаря* чествовать,
то могущество всех сильных, в тебе же брешь
не раскрывших величия.
Кто бы Мáрса* одел вмиг броню латную,
но в писании чьём, иль Трóя* наказана
Мериóна* рабам, иль к Паллáде*,
в равных, в путь, о, Тидéя* сын.
Братство, в нас ты живи, битвы за дéвушек,
остротé ноготков юности чувствами
мы поём, народ вольный, сжигающий,
время от безмятéжности.
(Квинт Горáций Флакк*)
(30 год до нашей эры)
______________
1 ae — [aй]
2 au — [aв]С [ K] 3duce [дуке] — всегда C [k]


Фокус у приземлённого восприятия времени
Древность не скала в царстве полумрака
Смертностью руин, к бессмертию однако
Прозы да стихов, читают их двояко
К космосу души и знака.
Как цветы взрастили лазурные куплеты,
Свежий ветер с моря! — эллинов поэты.
У Алкéя* чувства Горáцием* воспеты:
Первые всласть зря задеты!
Цéзарей* приказы режут птицам крылья,
Пóлисы свободных меркли от бессилья.
Флакк* жалел: «Напрасно выбрал этот стиль я?
Смолкну и... грёз изобилья».
Кто, как Катýлл*, пишет, тот сгинет Цицерóном*.
Ночь днём называют покорно мерзким тоном.
Против Катилины* кто смéлы в годý óном,
Тянутся к царя законам.
Дрязги власть держащих — в пожарах от Нерóна*,
С Сéнекой* расправой и паденьем с трона
Первого средь равных, ты — смерть или корона,
Сохнет, о сенат, чья крона?
Фóрумам у римлян — грядущие погромы,
Их, о плод всевлáстья, ждут молнии и громы,
В ночь — Алáрих* рушил имперские хоромы,
Краски стиха невесомы.
Дóлгий слог да краткий в двух мáгиях прочтенья
Сквозь тысячелетья несут в стихотворенья
Греко-римских граций светлейшие рожденья,
Вечности — строфы свеченье.
* * *
За всевышней телепатической добротóй
Цельность прошлых миров, то — Божий подарок, огнём да водой
Люди вспомнят нутром о прежних сознаньях! Но в жизни иной
Каждой смерти назло по разным поступкам приносим с собой
В кармы счастье или же горе за всякий наш шаг в силе тройной.
Против козней коварств как трудно сердцáм зажигаться звездой:
Но кому-то с небес дан Ангел-Хранитель! Господь Пресвятóй!!!
Смилуйся же надо мной ты чудом — небесной святейшей волной,
Тем и спаси Красотой от ангела смерти сейчас. Но ты в той,
Мной забытой в грехе да мгле предыдущей злой жизни слезой
Ныне, что потолок во всём, тут живо проклятье и после кривой —
Новой жизнью с людьми, пусть вновь на перепутье стою, как слепой,
Здесь, где смерть души или перерожденье в стране неземной.

Sérus ín caelúm redeás diúque
láetus íntersís populó Quiríni,
néve té nostrís vitiís iníquum
ócior áura
tóllat; híc magnós potiús triúmphos
híc amés dicí pater átque prínceps
néu1 sinás Medós equitár' inúltos
té duce, Cáesar!
(Quíntus Horátius Fláccus: ex «Triúmphus»)

Позже к небесáм взвейся: стать уж вечным,
чуждо живший средь римского народа,
скóрбью не тобой при сверженьи власти
блажь к сомненью
веет; воля — то к высшему триýмфу,
с жезлом царствуй, о отче, вновь как первый,
не достáв мидян* в скачках неотмщённо,
свыше правь, Цéзарь*!
(Квинт Горáций Флакк*: из «Триýмфа»)
Москва - третий Рим *
книги «Поэтика ранневизантийской литературы», от главы
«Уничижение и достоинства человека», Москва, CODA,
тысяча девятьсот девяносто семь, со страницы 71ой по 74ую)
* * *
* * *
ПОСВЯЩАЕТСЯ ПЕРВОЙ МОЕЙ ЛЮБВИ

В память о вечно любимой Грач