На закате эпохи - Алесандр Кирияцкий, стихи

Автор благодарит Oльгу  Аникину и не понимает (www.anikina.com)
бессмысленный плагиат множества её рисунков оформителем
компьютерного коллажа для первого издания
в издательстве «Мика» в Иерусалиме - отдельно каждая страница - в PDF

Автор выражает благодарность
доктору Кириллу Аслáнову за помощь

Право на переиздание

книги «На закате Эпохи» —  «En el atardecer de la época»
сохранено за автором.

Макет книги нáбран автором, корректура Артёма Милóхова.
Александр  Кирияцкий
Alejandro Kiriyátskiy

На закате эпохи

En el atardecer de la época

     На закате эпохи — книга, состоящая из стихов, посвящённых закату второго тысячелетия при переосмыслении глобальных событий на закате доисторических, неисследованных периодов, последних лет Римской республики, в агонии язычества, в сумерках цивилизаций античности,  вечера средневековья, гибели Византии, крушения человеческих ценностей эпохи Возрождения, из чего я выделяю отдельные точки краха надежд гуманистов конца XIX века. Они ещё верили в цивилизованное развитие человече ского общества, которое превращалось в следующем столетьи в движение безликих масс. Народы, из-за противоречий и неприязней друг к другу, как верно, так и ложно, внедрили наследие Китая, буддизма, иудаизма, христианства, ислама, как частицы наивысшего, чтобы слиться с любыми идеями и устремлениями к общему идеалу —для каждого, ими всеми только воспринимаемого по разному. Жажда добиться культа только своего понимания идеала, во что бы то ни стало, недоступно человечеству и оно превращается в инквизицию, в консерватизм, в революции, в губителей новаторов, в металл-группы и так далее, пробуждается интерес к реинкарнации и другим мирам. Собственные мысли с гипотезами о росте души до рождения и после смерти с самого начала я решил записывать в стихотворной форме при самокопании и развитии воображения; может быть, я ошибся в идеалистических предположениях. Но творчество, в особенности поэтическое, свободно от какой-либо принятой реальности.

Александр  КИРИЯЦКИЙ

      «На закате эпохи» молодого поэта Александра Кирияцкого — книга составная: первая часть состоит из поэм Кирияцкого оригинальных в том, что поэт передал приём достаточно свободный; вторая часть — его поэзия на испанском.

     По своей собственной структуре эта антология освещает выразительное начало «Письмá Пизóнам» Горáция и повторяемое французским поэтом Жоакимом дю Беллеем в его «Защите и освещении французского языка» (I, 7). Побуждая поэтов Рима создавать поэзию достойную её греческих моделей, Флакк сказал:

Вы, как пример, внимательно читайте греков,

и ночами держите в руках их, держите и днями. (268-269)

      В первой части данной антологии видится за переводом латинских строф стимул для создания собственных произведений. В этом смысле «На закате эпохи» не антология, как другие. Лучше сказано: лаборатория поэтического творчества, где проявляется неразрывность между переводом, творимой имитацией и творением. Кирияцкий доказывает с большой отвагой свою способность воспроизводить ритмический материал стиха, иногда не беря в счёт содержание. Мне кажется спасительной реакция на новую тенденцию, которая состоит в убийстве эстетической мерки стиха в пользу затёртой парафразы «идей». В этом Кирияцкий проявляет себя как достойный представитель формалистической русской школы, что далá столько подтверждений правильности своего метода, на сколько в поле критической литературы, на столько и перевода. Думается, в особенности о личностях, как Жирмунcкий или более современный Эфим Эткинд, автор эссé «Перевод: искусство в кризисе», опубликованное в 1982 году издательством «L’âge d’homme» (Л’яж д’ом).

      Кстати, про этот вкус для звуковой материализации поэмы, можно отметить усилия, чтобы заставить появиться типографически могучим долгим слогам латинского стиха. Явно латинская поэзия не представляет для Кирияцкого поле схоластического только изучения, но живой опыт, волну первоначальную, которая после передаётся его собственным творениям.

Доктор Кирилл АСЛАНОВ
Еврейский Университет в Иерусалиме
21 августа 1999 го

      «En el atardecer de la época» del joven poeta Alejandro Kiriyátskiy es un libro políptico: la primera contiene los poemas de Kiriyátskiy, tanto los originales que los que el poeta mismo imitó de manera bastante libre; la segunda parte es su poesía en español.  Por su propia estructura, esa antología poética ilustró el principio expresado en la «Epístola a los Pisones» de Horacio y repetido por el poeta francés Joaquim du Bellay en su «Défense et illustration de la langue française» (I, 7). Exhortando los poetas de Roma a componer poesías dignas de sus modelos griegos, Flaco les dijo:

Vos exemplaria Graeca

nocturna versate manu, versate diurna (268-269)

      En la primera parte de la antología, se ve como la traducción de los poemas latinos en ruso tuvo función de estímulo para la composición de obras originales. En este sentido, «En el atardecer de la época» no es una antología como otras. Se trata mejor dicho de un laboratorio de creatura poética en donde se manifestó las continuidades entre traducción, imitación creativa y creatura. Kiriyátskiy demostró con mucho brío su aptitud a reproducir el material rítmico del poema, a veces sin tener en cuenta el contenido. Me parece una reacción saludable a la nueva tendencia que consiste en matar la dimensión estética del poema en provecho de una paráfrasis agotada de las «ideas». En eso, Kiriyátskiy se manifesta como el digno representante de la escuela formalista rusa que dio tantas pruebas de la excelencia de su método, tanto en el campo de la crítica literaria que en el de la traducción. Pienso especialmente a figuras como Zhirmúnskij o más recientemente Efím Étkind, el autor del ensayo «La traduction: un art en crise», publicado en el 1982 en la editorial «L'âge d'homme».

A propósito de este gusto para la materialidad auditiva del poema, se pueden notar los esfuerzos para hacer aparecer tipograficamente los tiempos fuertes del verso latino. Obviamente, la poesía latina no constituye para Kiriyátskiy un campo de estudio meramente escolástico, sino una experiencia viva, una ola primordial que después transmite a sus propias creaturas.

Doctor Cyril ASLÁNOV

Universidad Hebrea de Jerusalén

el 21 agosto 1999

ПРИЗВАНИЕ

 Гощу, гостит во всех мирах высокая болезнь

 (Пастернак)

      Трудно дать название короткому отклику на книгу Александра Кирияцкого «На закате эпохи». Поневоле — короткому, потому что уходить в глубины этой книги нельзя: потянет на целую монографию, посильную лишь для такого культурно-языкового многообразия, каким располагает этот едва достигший тридцатилетия человек. Кто он по преимуществу? Лингвист, знаток группы романских языков, старых и современных? Да. Но этим не исчерпывается и малая доля того, что содержит в себе эта книга. Во всей своей полноте эта книга, конечно же, не для так называемого «широкого читателя». Более того: многие её страницы недоступны и для человека хорошо образованного и много читающего, если он не коллега автора в области всей (подчёркиваю — всей) романской филологии. По магистерскому диплому автор — специалист в сфере французского языка и литературы различных эпох. В действительности же вы встретите в книге комментированные автором переводы с испанского, итальянского, французского — словом, почти со всех языков, имеющих своим благородным предком и / или собратом латынь, литературную и разговорную. У прекрасного поэта и переводчика Семёна Липкина есть такие строки: «Отшумел, отгремел Капитолий // И не стало победных святынь.// Только ветер днепровских раздолий // Ломовую гоняет латынь». Я вспомнила эти строки Липкина (цитирую по памяти) потому, что в книге А. Кирияцкого тоже звучат не трубноторжественные и скучнейше приглаженные переводы на русский язык античных и средневековых стихов «высокого штиля», а живая, дерзкая, озорная речь, которую Сю Липкин назвал «ломовой латынью», что не исключает ни философской глубины, ни элегичности и серьёзности ряда текстов. Переводы  А. Кирияцкого — это переводы поэтов поэтом, сохраняющие неподдельную свежесть и оригинала, и его переложения на язык русской поэзии. Их поэтическое качество столь очевидно, что, не имея понятия об оригинале, воспринимаешь перевод как первичную художественную ценность. Книга для романоязычных специалистов превращается в книгу для обширного круга не стиховедов, а стихолюбов. О том, что А. Кирияцкий — поэт, свидетельствуют и его собственные стихи и эссе. Они, не теряя своеобразия, то напоминают своей вольной манерой прекрасную и загадочную «неуклюжесть» Заболоцкого, то становятся лаконичными и отточенными, как японская танка, то обретают «тяжёло-звонкую» мощь столь им любимого и так им глубинно изученного античного стиха. У Кирияцкого — поэта и эссеиста есть вещи, на мой читательский вкус, не вполне удавшиеся ему, но есть и по-настоящему потрясающие. Вместе с тем он стоит перед серьёзной опасностью, одолевшей немалое число талантов. Если он не привяжет себя к земле прочными узами науки, то искусство, попросту говоря, его не прокормит, как не прокормило оно, к примеру, баснословно дорогостоящего сегодня Ван Гога. Художники редко умеют сочетать то, что кормит, с тем, что уносит в заоблачные выси. Если у человека искусства нет хоть плохонького родового поместья, он не должен пренебрегать наукой, отлично ему дающейся и способной предоставить ему хлеб, кров и время для творчества. Я очень надеюсь, что наука и поэзия  поднимут А. Кирияцкого, как два крыла, и тем самым он отстоит своё прижизненное право на «высокую болезнь» искусства.

Дора Штурман, женщина года 1991-92,1992-93 Кембриджского и Принстонского университетов в книге «5000 персоналий мира» интеллектуальных  лидеров.

Cтихотворения и
поэтические переводы

Александра Кирияцкого

На закате эпохи

Настоящий сборник стихов

посвящается памяти композитора

Вениамина Арнольдовича Хаэта

Его внук Александр Кирияцкий.

«Vita brevis, ars longa est.»

      («Жизнь коротка, искусство вечно.»)

Poemas y traducciones poéticas

de Alejandro Kiriyátskiy

   En el atardecer de la época

La colección presente de los poemas

se dedica a la memoria del compositor

     Veniamín Arnóldovich Khaét

Su nieto Alejandro Kiriyátskiy.

«Vita brevis, ars longa est.»

(«Hay vida breve, es el arte infinito.»)

Стихи Алексaндра Кирияцкого

под эпиграфами из отрывков или 

стихов античной, ранневизантийской

и позднесредневекóвой поэзии

на языках оригиналов и в переводах

с иврита, греческого, латыни,

староитальянского

и староиспанского автора книги.

В память о любимом дедушке — дирижёре
                        и композиторе
Вениамине Арнольдовиче Хаэте от внука

Я к пяти годáм оценил истоки

Музыки твоей; к творчеству дорóги —

            От звёзд! Где ты на пороге

У бездн? Для двух опер пишешь космос-стрóки.

 

Пред уходом в рай до глубин с сияньем —

Ты зажёг во мне мир над сверхсознаньем:

            Лет детских воспоминаньем,

Обожал меня ты перед расставаньем.

 

Книгу я тебе эту посвящаю

О путях ума к жизненному рáю,

            Чем в жажде благ люди к краю

Жизни подошли, я за что страдаю.

 

Сделаю всё я, лишь бы Иудéя

Приняла талант твой, к свету вновь рвусь гдé я.

Сайт Вениамина Арнольдовича Хаэта (25.05.1896 - 5.02.1975)

Либú бэ мизрáх вэ анохúй бэ соф маарáв

эйх эт-амá эт ашéр охáль вэ эйх йээрáв

эйхá ашалéм нэдарáй вэ эсарáй, бэóд

Циóн бэ хéвэль эдóм, ва анú бэ хéвэль арáв

йэкáль бэйнáй азóв кальтув сфарáд кэмó

йэкáль бэйнáй рэóт двир нэхэрáв.

 

(Йегхудá Халевú)  

 

Моя плоть на западе, душа всё зрит на восток,

но мне как вкусить той мечты Творца хоть один лишь глоток?

как тем и за грех мой заплачý, я, — не сдержáвший клятв?

Сиóн — часть Рая, в арабских цепях я жить изнемог,

Покинуть лучше мне родной испанский град,

Стремлюсь в руины от храма там, где с нами Бог.

 

(Йегхудá Халевú) '1   (ХII век)

 

Стыд, что те шедевры не постичь глазам,

Таинство в мечéтях в несвободе духа!

Греция руинам, как Стамбýл векáм,

Памяти безмолвье, слабость глаз и слуха.

 

Полтысячелетья Византии' нет,

Храм святой Софии с церквью красной — Хóра

Чтут строки Корáна вне Эллaды: лет

Клáссики средь башен давнего позора.

 

Иерусалим коль ислам возьмёт,

Вслушайтесь в шум мóря сгинувших поэтов,

Как Константинóполь, тех взбешённый сброд

 

В новой Иудéе коль звезду сожжёт,

Иссушúт истоки Тóры и Заветов,

Слепо истребляя мой в огне народ.

 

Нас вёл Мошé1 из рабства по пустыне,

Не жить рабу в Изрáиле и ныне,

В ночь не разбить наследья Иудеи,

Цель, свет векóв в поруганной святыне.

 

Зри, перс, семь свеч зажгли к луне Пурима*

В дар шесть лучей, хранители идеи,

Сам Бог от слёз к стене Ершалаима

Шлёт нить, что лишь врагам вовек незрима.

 

От Иордáнии до вод Марокко

Не сбить рабам исламского пророка

Пыл и звезду Земли Обетовáнной.

 

Кинжал вонзив в грудь женщине жестоко,

Рай ждут в крови — в безумии желанной,

Чтоб тыл прорвать, празóмби войн Востока.

 

Пишу я, по Израилю страдая,

Античностью латыни на устах,

С Испанией повязанный в стихах,

Еврея кровь, ты пой в моих висках!

 

Проходит молодость — осень золотая,

К безвременью зря варварски марáя

Мозг, прячется средь стен чужого края

Испугом снов в узбекских городах.

 

Израиль станет, Русь, меня прости

Вторым из Возрождений у Руси!

В сердцáх я — русский в вечной круговéрти,

 

Анú русú, одпаáм' ве йегхудú! 2

Россия, я молюсь, чтоб не шла к смéрти,

Средь войн в ночь величественная впереди!..

 

——————

1Мошé — у христиан Моисей.                        

2 Я русский, также и еврей.

 

                       * * *

Scríberís Varió fórtis et hóstium

víctor, Máeonií cárminis áliti, 1

quám rem cúmque feróx návibus áut equis 2

           míles te dúce gésserit. 3

 

Nós, Agríppa, nequ' háec dícere, néc gravem

Pélidáe stomachúm cédere néscii,

néc cursús duplicís pér máre Ulíxei

            néc saevám Pelopís domum

 

cónamúr, tenués grándia, dúm pudor

ímbellísque lyráe Músa poténs vetat

láudes égregií Cáesaris ét tuas

          cúlpa déterer' íngeni.

 

Quís Martém tunicá técum[tec] adamántina

dígne scríbserit áut púlvere Tróico

nígrum Mérionem[Merion] áut ópe Palládis

          Týdidén superís parem?

 

Nós convívia, nós próelia vírginum

séctis ín juvenés únguibus ácrium

cántamús, vacuí síve quid úrimur

         nón praetér solitúm leves.

 

(Quíntus Horátius Fláccus

(Ánnus 30/trigésimus/ ánte Christum Natum)

                                 * * *

Вáрию* пиши ты песнями с крыльями,

Майонúйских* побед, сам, о, гость úзбранный,

символ — ты, как корабль, или вознóсишься

          ты на конé со всадником.

 

Мы,  Агрúппа*, в  народ  правду  всю молвить коль,

не Пелúд* осуждён с греческой мудростью,

не двуликим  путём за мóря два плыл Улúсс*

             и Пелóпа* суровых дом

 

ценим мы, ведь, о честь, Муза под томность лир

не велит за делá Цéзаря* чествовать,

то могущество всех сильных, в тебе же брешь

         не раскрывших величия.

 

Кто бы Мáрса* одел вмиг броню  латную,

но в писании чьём, иль Трóя* наказана

Мериóна* рабам, иль к Паллáде*,

         в равных, в путь, о, Тидéя* сын.

 

Братство, в  нас ты живи, битвы за дéвушек,

остротé ноготков юности чувствами

мы поём, народ вольный, сжигающий,

        время от безмятéжности.

 

(Квинт Горáций Флакк*)

(30 год до нашей эры)

______________

1 ae — [aй]

2 au — [aв]С [ K] 3duce [дуке] — всегда C [k]

 

Фокус у приземлённого восприятия времени

 

Древность не скала в царстве полумрака

Смертностью руин, к бессмертию однако

Прозы да стихов, читают их двояко

К космосу души и знака.

 

Как  цветы взрастили лазурные куплеты,

Свежий ветер с моря! — эллинов поэты.

У Алкéя* чувства Горáцием* воспеты:

Первые всласть зря задеты!

  

Цéзарей* приказы режут птицам крылья,

Пóлисы свободных меркли от бессилья.

Флакк* жалел: «Напрасно выбрал этот стиль я?

Смолкну и... грёз изобилья».

  

Кто, как Катýлл*, пишет, тот сгинет Цицерóном*.

Ночь днём называют покорно мерзким тоном.

Против Катилины* кто смéлы в годý óном,

Тянутся к царя законам.

 

Дрязги власть держащих — в пожарах от Нерóна*, 

С Сéнекой* расправой и паденьем с трона

Первого средь равных, ты — смерть или корона,

Сохнет, о сенат, чья крона?

 

Фóрумам у римлян — грядущие погромы,

Их, о плод всевлáстья, ждут молнии и громы,

В ночь — Алáрих* рушил имперские хоромы,

Краски стиха невесомы.

 

Дóлгий слог да краткий в двух мáгиях прочтенья

Сквозь тысячелетья несут в стихотворенья

Греко-римских граций светлейшие рожденья,

Вечности — строфы свеченье.

 

                      * * *

 

За всевышней телепатической добротóй

Цельность прошлых миров, то — Божий подарок, огнём да водой

Люди вспомнят нутром о прежних сознаньях! Но в жизни иной

Каждой смерти назло по разным поступкам приносим с собой

В кармы счастье или же горе за всякий наш шаг в силе тройной.

 

Против козней коварств как трудно сердцáм зажигаться звездой:

Но кому-то с небес дан Ангел-Хранитель! Господь Пресвятóй!!!

Смилуйся же надо мной ты чудом — небесной святейшей волной,

Тем и спаси Красотой от ангела смерти сейчас. Но ты в той,

 

Мной забытой в грехе да мгле предыдущей злой жизни слезой

Ныне, что потолок во всём, тут живо проклятье и после кривой —

Новой жизнью с людьми, пусть вновь на перепутье стою, как слепой,

Здесь, где смерть души или перерожденье в стране неземной.

                 

Sérus ín caelúm redeás diúque

láetus íntersís populó Quiríni,

néve té nostrís vitiís iníquum

         ócior áura

 

tóllat; híc magnós potiús triúmphos

híc amés dicí pater átque prínceps

néu1 sinás Medós equitár' inúltos

         té duce, Cáesar!

(Quíntus Horátius Fláccus: ex «Triúmphus»)

Позже к небесáм взвейся: стать уж вечным,
чуждо живший средь римского народа,
скóрбью не тобой при сверженьи власти

        блажь к сомненью

 

веет; воля — то к высшему триýмфу,

с жезлом царствуй, о отче, вновь как первый,

не достáв мидян* в скачках неотмщённо,

      свыше правь, Цéзарь*!

 

(Квинт Горáций Флакк*: из «Триýмфа»)

 

Москва - третий Рим *

 

«Мифы — красноречие последнего века республики...» — Цицерóн*.

Войны из-за распрей граждан! Консулам власть! Сенат игрой изнемождён.

В Риме* крах могучим умам! Демонов жаждешь, чернь: с небес сильный закон,

Зла козни в величии времени вещим сном страны — Армагеддóн*.

 

Форум*, лик свободы нравов, Первого примешь ты! Всё ему мы простим:

Голод, мор! О Цезарь*, авве! Злобнейший глянет взор, он позор нам! Под ним

Смелость, канешь к страху в вечность, в ужасе чтобы ниц пал к ногам его Рим!

Спой, Гораций*, о триумфе! Царствию Первый средь равных — необходим!

 

Глас Венеры молвит ветру: «Сумерки правды, как зреть Рима семь холмов?»

Шум баталий, сдастся мирно Акциум*, Куриóн*, Марцéл* примкнут без слов.

На юг войско Цезарь бросит, западу смертью бой царь даст, о кровь рабов,

О потомок, вспыхнет к краху дерзкого звезда-намёк, как блеск оков.

________________

1 eu—[эв]

  

                           * * *

 

Век двадцать первый или гармонией разума с духом

Цивилизаций телепатически глазом и слухом

Вспыхнет у землян, их простит планета

Через вечный миг за прочтеньем мысли

В космосе ума, ангелов обета;

Иль звери в них вселятся, чтоб люди друг друга загрызли,

        Брошенные к концу света.

 

В дьявольском танце: вóйны за веру, поклонение предкам,

Кто культ не осознает, вернётся к скакавшим по веткам,

Бога подменив, в мифы из вер верим,

Ум зашёл в тупик, что-то не земное

Человека ждёт, но он жаждет зверем

Быть по канонам с детства знакомого, истина — иное,

        Разумом мы так зреем.

 

Трели ирреальностей —

 

Призрак любви целует тебя, девочка-дар,

Афина, в ирреáльности стих, но время — страх,

Коль не сберечь подарки огня, уж чувств разгар,

        Ко сну — слёзы в глазах.

 

Время тяжестью образ сотрёт, хоть океан

Биополéй вознесёт его к другим мирам.

Взлёт в объятьи двух тел волей слов великан,

        Поцелýй — фимиáм.

 

Восхищаюсь, вдруг боюсь порвать то, что вдали

Страны чудес, где будто и свет не наяву.

И куда античные свободу унесли,

        Отразивши земных душ молвý?

 

1 (Бывшей жене)

 

Четые реинкарнации по древнейшей форме

 

Я должен крест свой, грешной касты тяжесть

сквозь шквал из бед нести без сожалений,

крах больно жжёт, как только оступаюсь,

        с горечью в горле.

        

То, что доступно всем, мне уж не снится

за грех из прошлой жизни, без рассудка

я властью обладал над чинным людом,

        царствовал глупо.

         

Я чувства женщин не ценил, безбожник!

И строго я карал врагов бездумно,

а пoнял поздно соль ошибок чёрных,

        каялся мало.

       

Что б ни добился я, лишь укор смехом,

я — мне любимой чужд, а люб немилой,

без благ земных как жалко вою к слову

        карою звёздной.

      

Но в теле моём жив не только демон,

но и Художник, Поэт Возрожденья,

что родом из Италии... О, Музы'

        с радужным взглядом.

     

Я сердцем с Ним искал поэтов Рима'

и плакал ночью я, как он у Тибра',

его пыл мне писал сонеты в красках,

        вечное чувство.

    

И он мой дух взывал учить французский,

испанский, итальянский и латинский,

дал образ, сей рисунок божьей мыслью            

        музыкой слога.

   

Взмах крыльев; романтичны цветом дивным:

зов веры, состраданья, верность свиты,

чей жаркий факел, скорбь и боль растопят

        мёртвую льдину.

 

В мечте и о четвёртой жизни,

где чёрту души неподвластны,

ведь на других планетах Бога

        искренность-разум.

           

Вот шлётся помощь от иных созвездий

без всяких граций, что опишешь в стрóках,

без войн и благих жажд зверей быть Первым

        цельностью мира.

 

Я, полутварь, хочу запретных ягод,

я знаю, как и что тоже мной движет,

и бьюсь я, чтоб очистить прелесть плоти

        семенем неба,

 

а третий глаз, незрячий в смуте,

взмыть в высь стремится к телепатам,

чтоб бéздна мысли окружалась

        мудростью трёх карм.

 

Наизнанку сонет-возврат

 

(Образ идеи академика Сергея  Сергеевича  Аверинцева' из
книги «Поэтика ранне­византийской литературы», от  главы
«Уничижение  и  достоинства  человека»,  Москва,  CODA,
тысяча девятьсот девяносто семь, со страницы 71ой по 74ую)

 

Смех у богов не допускал грусть несвободы,

Чтоб не терять из ничего бесцельно честь-свет,

Не сил чувств страхов да надежд, он —  смерть безличью.

 

В тот мир сойдёт Сам по Себе крах от природы,

Рвёт цепь зверинств, «Да» превратив в казнь — в остротý «Нет»,

Мир, осознай не продающих тог — величье!

 

Ждёт цель купец: «Я куплю рай, как Раб в параде

Войск вер любых —  от их слепых пред их патрóном,

Петь без ума жрецaм Моим гимн по Законам

В Ершалаиме, Риме', Мéкке и Царьгрáде'».

 

Пусть сел на трон, как среди «равных» Первый в граде,

Чтоб круг светил, мысль-идеал страх сжал каноном,

Стал Бог один, мир зарыдал, дар встал к иконам

Вопль-антипóд порабощённых людей в стаде!

 

Prefatio ex ars Doni Aratoris:

Quía dúcis flórens máturís sensíbur ótium

Nóminís oré tui jám Floríané tenes.

Nám primaévus, ádhuc sénibús docúmetá dedísti

É quibús in caélum víta párarét iter.

Ád carmén concúrre méum pedíbusqué labéntem,

Pórrigé de plácidó saepé favóre mánum.

Jéjunó sermóne quídem séd pinguía1 gésta.

Scrípsimús. Ac pélagí podére gútta flúit.

Ínter grándilóquosqué millé volúminá libros

Máximá cum téneás, et brévióra lége.

Náturaéque módo quám rerúm edídit áuctor:

Cóncordént studíis célsa vél imá tuis

Qué genúit týgres, quaéque nútrit térra léones

Fórmasqué; apíbus praébuít ipsá suum.

Etsi réspicías díspensét ut ó iá rector.

 

(543 /quingentésimus quadragésimus tértius/ annus)

 

Вступление из творений Дона Аратора':

 

Коль по царски в час досуга раньше расцветающий,

Имя молви, Флориáн, своё древнейшее.

Всё ты молод до сих пор; по записям хранимым в древность

О, чья жизнь, как ход, на небе освещается.

Люд, явись на песнь мою трудом изнемождённый,

То во блáго протянú ты чаще просто руку.

Голодавшим за стих чтоб дал сытый приношенье

Пишем мы. Стучи к сильнéйшей буре моря, капля.

Средь высокопарных тысяч свитков книг написанных

Больше всех тенéйских, но прочти и то, что просто.

За природным даром, коим свет творил Создатель:

Мир же высшим рвеньям с тем, что изнутрú твоё,

Что рождало тигров, чем Земля и львов накормит,

И взрастит; коль áписов' рождала собственных.

Вот оглянешься, вела тогда то ль чайка кóрмчая.

 

                                                            (543 год)

_____________________

1gue — [гве]

 

Средь забвений река 

 

Светившим в тёмные века

«Μυστηρίων ξένος  ορώ  και  παράδοξον»—

[«Мистúрион ксéнос орó кэ парáдзоксон»]

«Я таинство чуждое зрил и неимоверное»

 

Во времени Страшных, когда в Риме' мёртв закон,

Дона Арáтора' слово зажглось сокровенное.

 

Ругайте его, классицизма историки,

«De áctibus apostolórum» 

[«Дэ áктибус апостолёрум»] — создáтеля

«Апóстольского деяния» на риторике —

У вáрвара, что вóлка ýха ласкáтеля.

 

Эннóдия' ритор, душóю в Вергилии',

Знав и Амврóсия', послом в Византии' жил

Из библии óбразы клал в слог идиллии,

Слыв как предтéча ослепляющих разум сил.

 

К герóикам греков?! — К закатам в безумии

Лукрéция Кáра' грех с ересью гения.

Античные Мýзы' — засохшие мумии,

Чаруют их лишь у святейших видéния.

 

А гасшие звёзды ведь уж не Горáцием',

К подобиям Константинóполя' рвением

Умели, ведя к христианским овациям,

Душителей желчных унять песнопéнием.

 

По óбразам наивсевышней Вселенною

Меняется иск, неусмиримая силища

К спасенью с надеждою всепроникновéнною,

Чем мы у вер умá аль безумья кормилища.

 

России дичать у похожей трагедии,

Своих свет поэтов предáвшей забвению,

Уж забывшей и о византийском наследии

Да о греко-римских грехáх к вразумéнию:

 

Ей Нóнна Понаполитáнского' панцири

У истин закроют в двояком воззвании

Уродство сказочно в тюрьме-дворце-карцере,

О, нищих клад во вселéнском признании.

 

 О мрак, что есть свет, Земля, о шар-загон,

Для нас, людей, всякое тут совершенное,

Византии' в веке восьмом, где вся жизнь, как сон,

Маюмский Косьмá' в люд сказал многомéрное

 

Светившим в тёмные века:

«Μυστηρίων ξένος  ορώ  και  παράδοξον»—

[«Мистúрион ксéнос орó кэ парáдзоксон»]

«Я таинство чуждое зрил и неимоверное».

                                                                                                                                        

Про страну византийскую, про человечнейшую поэтессу Кассию' 

                                                                                                           

Ты, Византия', с дарств, — наслéдница греко-латинского мира,—

Освещаешься радугой из стихов христианских поэтов,

Стрóками Андрея Критского', Студúта' с Никифором', Феодóсия Диáкона',

 

Юстиниáнское' градостроительство воспевала векáм лира

Непокорностью мраку, войск величьем, в слог куплетов

Античности, о чём в руинах Рима' разорённого Европа плакала.

 

Геркулéс гигантский терпимостью у врат храма святой Софúи

Не символичен в единстве христиан да творцов Эллáды.

«Славьте Эпикýра' с Аристóтелем', чья мудрость уж в Константинóполе'»...

 

В гимнах ярчáйших! — так Иоáн Геомéтр' пел про святые

Дела и места, он сравнил с древностью дух Царегрáда*,

Перед чьей красотой с помпезностью лишь очáми латиняне хлопали.

 

Родóсский Константин' писал о семи чудесáх света1 —

От всего сердца — в Святоапóстольском райском храме.

Весь в куполах каменный дворец, внутри ж из цветных мозáик иконы.

 

О Греческий Рим! Не кануть никогда тебе над сном в Лéту,

Памятью — злáтом светишься в многогранной гамме

Строк поэтических — за разбитой крестоносцами статуей для богини Юнóны'.

 

Императора дворец, тронного зала мозаичные фрески,

Пол мраморный, где бассейны с брызгами фонтанов из античных стáтуй,

Златóй, хвостом бьющий лев у взором неоценимого престола кéсаря'.

       

От зóлотом окаймлённых стен и потолков — фáкелов óтблески,

Каменные колонны вокруг, о рай на Земле, глаз Христа рáдуй,

Когда сенáт поднимается к василéвсу' паденьем ниц его чéствовать.

 

На ноги знатный люд встал, вдруг вознёсся трон на сорок локтей,

Как пировать, середина свободна, вот бегут акробáты,

Зовущие под кифар мýзыку игрой цирковой, с красками свет к застолью.

 

Царя жесты, пятнадцатилéтнего копирует лес гостéй.

Тут оркестр, танцы да роскошь, только так ангелы неба богаты,

Юнца прославляя. Сливается он сам с помáзанников Гóспода ролью.

 

Василéвсу скýчна жизнь óтрока, ищет он от Бога пáру,

«Красивейшей» на яблоке надписáть, как Парис' ей, Афродите',

Жáждется цéзарю', забыл он по-детски о коварстве богини мéсти.

 

Дерзнýть, как песнь эллинскую, плач христианский под кифáру

То, как не Феофил' повелéл: «В храм святóго Стефáна пригласите

Со всей Ромéйской империи самых прекрасных девушек василéвской честью».  

 

Воззвал мысль в высь безбрежную дух ослеплённый гостей дарами,

Гордится византийская знать под куполáми храма цветнóго

Петь канон православья, средь дев приглашённых избрать, введя в императрицы,

 

Царю под стать, бездонной души, красотóй вселенской очами,

С изысканной блáгостностью ту! Любить! Родить ей сына такого,

Чтоб Царьгрáд' удостоился взять, будто у Гéлиоса' свет возницы.

 

Как уточки вдоль óзера, на мозаичном полу в узóрах

Красотки разодетые пред василéвсом' проплыли по кругу,

Среди них одна, как лебедем, стáном, Кáссия', чей лик, в даль глаза да волос

 

Вдруг весь сенат окрылили, к солнцу устремляя в христианских взорах,

Казалось, что цветы, всем незримые, тянутся на её руку.

«И её василéвс призовёт!» — цвёл хорал церкви, превратившись в ангелов голос.

 

Ведь Кáссия — поэзия, наичистéйших кровéй Афина!

Хотелось ослепляющей, чтобы народ, как в эпоху Перикла',

При ней восходил и на Олимп с Феофилом', любимым супругой до гроба.

 

Бог будто внял, ей яблоко дав, кéсарь молвил: «Всех стран картина

Даёт нам, укоряюще, право спросить, лгать любовь не привыкла,

Но смерть несёт она, желал бы знать: «От женщины ль внутрь спрятанная злоба?»»

 

Зря гения востóрженность непостижимая пустилась в спóры,

Что «Да», но больше «Нет», ведь от слабых любовь и дитя рожденье,

И не только грех Евы, живёт в них сам цветок божий, но юнца тем оскорбила.

 

Он грозно отнял яблоко! То же спросил у Феодóры'.

Мол, как могла ты, женщина, спорить?! Царя не принять сужденье!

С ним согласна в сердцáх Феодора, повенчали тут же её и Феофила.

 

Он, глупый василéвс' жестокий, иконобóрец последний в царствах,

Был просто дарóв её недостоин, вéщий отказ, как спасенье,

Ей, Кáссии, рождённой для волн поэзии, будто проóбраз чувств любви Петрáрки'

 

Лет тóмных за пятьсот: к молитве в монастырé, ей, Сапфó' не в дарствах

Брызг моря, не к свободной солнцу Эллáде, в кéлье терпеть смиренье

Буйств с плáменем — напоминающих чудом античных наследий подарки.

 

Как искренне она стрóфами заступается перед Богом

За падшую блудницу кáющуюся! Пой, душа, неразрывно

В ней мýзыкой-природой к любви воззваньем протест чинно скрытой невéжде.

 

И в «Канóне не для усóпших» пред святым порогом

У Страшного Судá за каждую дýшу и за зверéй, птиц — дивно

Стих сказочно взывает Творца под звóном трубящих о прощеньях в надежде.

 

                                       * * *

 

Хочу смотреть на классиков без штампов и без масок,

За древним слогом — образы из модернистских красок,

В сияньи культов прежних мод вкус у сознанья вязок:

Узрéть в поэтах давних лет зажженье вéщих сказок.

 

Разум цветений придуманных сердцем иллюзий взмолился: «О, не убей!

Жаждой защиты от новых у прежних светлейших творцов, власть, силой когтéй».

 

Софóкл' сказал: «В невéденьи мы о грядущем строго».

Ведь завтра тот, кто изгнан вон, на трон взойдёт от Бога.

Судьба царит над временем, куда ведёт дорóга —

Не знать велит, коль взгляд в грёзы — не только дар пророка.

 __________________

1 Здесь «О семи чудесах света» — о семи чудесах Константинополя. 

 

Publius Vergilius Maro

Ex epos "Georgica" Octaviano:

Dí patrij,\\índi\\gétes,et \\Rómule \\Véstaque\\ máter,

Quáe Tus\\cúm Tiberim[Tiber] \\ét Ro\\mána Pa\\látia \\sérvas,

Húnc sal\\tém ever\\só juve\\ném suc\\cúrrere \\sáeclo

Né prohi\\béte! Sa\\tís jam\\prídem\\ sánguine \\nóstro

Láome\\dónte\\áe lui\\mús per\\júria \\Trójae;

Jámpri\\dém no\\bís cae\\lí te \\régia, \\Cáesar,

Ínvidet,\\ átque[atk] homi\\núm queri\\túr cu\\ráre tri\\úmphos;

Quíppe[kwip] ubi \\fás ver\\súm atque ne[s atkwene] \\fás: tot \\ bélla per\\órbem,

Tám mul\\táe scele\\rúm fa\\cíes, non \\úllus a\\rátro

Dígnus ho\\nós, squa\\lént ab\\dúctis \\árva co\\lónis

Ét cur\\váe rigi\\dúm fal\\cés con\\flántur in\\ énsem.

Hiínc movet \\Éuphra\\tés, il\\línc Ger\\mánia \\béllum;

Víci\\náe, rup\\tís in\\tér se\\ légibus,\\úrbes

Árma fe\\rúnt; sae\\vít to\\tó Mars\\ ímpius \\órbe:

Út, cum \\cárceri\\bús se\\se éffu[z éfu]]\\dére quad\\rígae,

Áddunt\\ ín spati\\a ét[spati\\ét] frus\\trá reti\\nácula \\téndens

Fértur e\\quís au\\ríga neque[nek]\\ áudit\\ cúrrus ha\\bénas.1

 

(Ex líber prímus de ánno 37/trigémo séptimo/ ab ánnum 36/

trigésimum séxtum/ vérsum ánte Chrístum Nátum)    

 

Публий Вергийлий Марон'  

Из эпоса "Георгики"' Октавиану'

Родинам двум к молитве, Рóмула с Вéстой  чти, матерь,

Глаз, Этрýсский Тибр зришь с холма Палáтинского' гордо,

Юным перевернуть мир, чтоб бросить в лúки столетьям,

Не отрицайте! Довольно нынче крóвь лить зря нашу,

Пал ведь Лаомедóнт', как клятвопрестýпный вождь Трóи',

Против небес, навек придú к нам, о Цезарь,

Сглáзит, знать, ропот плебéев перед сенáторами' триýмф твой;

Власть у стихá слабá, нечистá, где вóйны да вдóвы,

Совершил злодейств сколько сын приёмный не на поле,

Честь из наград, как сохнут пашни, без земледéльцев,

Серп тяжёлый, кривой, в меч вéщий вдруг превращённый.

Движет Евфрáтом всё, что на боях у гермáнцев;

Знай, сосед, закóн наш — бесправные в градах,

Прáвят войскá; Марс взвоет люто' сúротам жалким:

Мчавшим к свету квадрúги бесполезно из тюрем,

Тайно вновь торжествует запрягавший над властью у лгущих,

Средь вознúц слепнут в бéге, ведь розг не чуют кóни!

 

(Из первой книги: с 37го по 36 ой год до Рождества Христова)

 

                                               * * *

 

В древность предвидевший бéды то пишет, но вóвсе не я.

За все ошибки республика платит её сжирающей короне огня,

В самодержавье идёт без рассудка из-за отчáянья, культ в память гоня,

Кровью у деспотов алчность готова над ней расправой насытить, гния,

Жажду приблизиться к звёздам — проклятью избранного толпóй на трон в свете дня.

 

Струсит сенат, разбежится от патриотов, носителей хрупких свобод,

Волей рабов с гладиаторами спасителям Рима', не знавшим народ,

Внёс Цицерóн' акт признаний дел самодержца да престол низвергших господ,

Стоит сторонникам Цéзаря' дерзость молвить, сенату — фатальный исход.

 

Памяти Цезаря, после убийства1 зря Цицерон в солдатнé дал прочесть

К краху республики — завещанье цезариáнское, творил Брýту' месть,

Власть оскверняющему чернь купившего, что забыть заставил: «Царь кто есть!»

Смертью, побóями с уничижéньями насаждай, Гай', вселенски лесть.

 

Плебс же сестéрциев триста, писалось там, лишь царя восхвалив, мог получить,

С ними сады, дар от Рима, божественным именуя Гáя, брав неба нить

Слов из веков, видно, чуял коварнейший, как скакáла смерть к нему во всю прыть,

Мудро предвидел последствия Юлий: он знал, чем чéрни лихо глаз ослепить.

 

Труп уж на Фóруме в греческом культе, обожествляя личность, с жертвой сожгли,

Мáрия' внук, Герофил', призывал там чернь к отмщенью, что казалась вдали

От управления городом, восстáла, словно прежде за Спартакá от земли

Чёрной по-дьявольски, тёмные годы не замечаемой под солнцем в пыли.

 

Республиканцы бежали от черни: так исчезали то Брут, то Цицерон,

Цезариáнцы воззвали к сенату: «К дéмону плéбса бунт зрел со всех сторон!».

За самодержца, но не за тирáна дóблестно вышел бы каждый легион,

Но за призыв к тирании и сам уже Герофил на казнь свыше обречён.

 

Из Октáвия, Антóния и Лепида2 в столице Второй триумвират',

Чьи повеленья всесильны, не может сопротивляться уж трéснувший сенат?

Нáчались в Риме репрессии: все друг друга продать за мелочь норовят,

Вот Цицерон обезглавлен, да в Рим его головá привезена для наград.

 

Августом цáрственным через пятнадцать лет3 по наследию будь, Октавиан,

Ибо народ захотел жить в бесправьи, пéстуя самообман.

Нынче российские гóловы, с плеч слететь чтоб, падут к палачý ниц: «Правь, тиран,

Новый наш вождь всех времён да народов в крах холóпских страх стран».     

——————————

1 44 год до новой эры; 2 Второй триумвират *; 3 29 год до новой эры.

[úлеос, úлеос, úлеос

гхену имúн о пáнтон анэхóменос           

кэ пáнтас экдзехóменос. ]

 

Благостный, благостный, благостный,

будь ты уж и нам, всяким, всевзирающим

и каждых принимающим.

 

(Ромáн Сладкопéвец')

(середина VI cтолетья от Рождества Христова)

 

На закате эпохи

 

Град Константина', богатств клад, дней семь крестоносцы кромсали,

Глуп император-предатель в бегáх, долг вернут, принц в опале!

Фóрумам трём Византии' из стáтуй — не быть! В идеале

Тёмной Европы смотрелись те, как грех с папско-римской морали.

 

Там золотые скульптуры на части рубили сначала,

В храмах полотна икóн сдирал нож, но глазáм было мало,

С площади каждой и башен, вонзя в умы змеи жало,

Их драгоценности варварски чернь для себя воровала.

 

Сто пятьдесят лет владели войска латинян Царегрáдом',

Восемь веков неподступным с жарким предсмертным распадом!

Но мусульмане из страха пред Ним звать Царьград стали адом,

В веке пятнадцатом в ночь надругались над крéстным обрядом.

 

В бывшей древнéйшей державе от дрязг да интриг царедвóрцев

Смотрят теперь минареты в акрополь времён чудотворцев...

Греки, сирийцы и áфры «За» иль «Против» иконобóрцев?

Вера арабская тех не страшит, как Россию месть горцев.

 

Третьего Рима в Кремле власть горит к Византии' спуститься!

Знать, коль Третьяковых дары в безвластьи, к нам войн колесница

Мчится, как турки в Стамбул, не китайских Ичкерий столица

Нынче Москва! Русь, проснись, возрожденьям темница

 

И нищета ты светил, чей восход аль закат? И небылица —

Рабской Эллáде град вселенский вернуть... Ведь искрится

Память под страхом с надеждой людской на счастливые лица

В Райской России, куда, как в Эдéм, русский сердцем стремится.

 

 Позорный Антитриум по "Триумфу"

          Квинта Горация Флакка 

(вольный перевод «Триумфа»

с современными персонажами)

 

Уж хватит зéмлям русским прежних козней,

в грех град метнул гнев Бога, ведь, знать, крáсна

десница кровью, — «Ты кинь копьё в небо», —

            мстит ужас в грáдах.

 

В ужасе люду тяжко не вернуться

к демону, монстру вновь жечь нас за ропот,

жалких культ Ленина у быдла манит высью

            зрить власть с вершин гор,

 

рыбою народа массы липнут к силе —

знак, и, что трон вождя был голубиным,

а властью страха чтоб, вспрыгнув, умчаться

            по стéпи ланью.

 

Увидим реку Москву мы, брег правый –

кремлёвский, теченью мятежной волей,

плыть по грязи к монументам царским

            за новым храмом.

 

К крóви лжепатриоты призывают,

слышим клич мщенья; блудных берег левый,

ты — лишь обманы, идол твой против.

            То — два супруга!

 

Средь гражданских войн рёв металла слышен:

насильно в Грозном буйство усмирили?

Осознанье бойни молодцев, как жертву,

            не многим в горечь.

 

 Чем мóлят Бога при-смерти народы

 о сильной власти? Просьбой: «Мы устали,

 простые люди, хватит нам в муке слушать

            о правде сказки?»

 

Кто ждут во искупленье счастья — козней

идейных, тебя искренне возвысят:

тучи на дýши враз одеть заставят,

            культа звёзд поклонник,

 

Если ты верен, твой избранник жалок,

ворон зло только кружится над добычей,

коль ты б засеял семя, то потомок

            пред тобой дрожал бы

     

вечно; очень долго игр свобода длится

мор, и, как помощь потёртым каскам,

острый нож диких окроплён свежей кровью,

            вражья дружба!

 

Мир.., молодой зверь-диктатор, иди жечь,

тучи  не крылья, о, без счёта казни,

сын красных власти, выжить спосóбной,

            пáртии мститель.

 

...Об адамáнтовых учили гранях,

о стенах из огня, о кривизне

пространства: тот незнаемый предел,

что отделяет ум земной от Бога,

есть наше невниманье. Когда б

нам захотелось всей волею — тотчас

открылось бы, как близок Бог...

 

(Поэт Сергей Сергеевич Авéринцев'. Из его «Духовных стихов» 21 ноября 1998 года)

 

Сонет академику Сергею Сергеевичу Аверинцеву

 

Живому классику пишу, он окрылил мой дух,

В моих ничтóжнейших стихах, с кем столь не близкий я.

Прочесть по-новому писанья византийские

Вулкан с космическим умом свет нёс1 на русский слух.

 

Двадцатый век в лесу потерь был к Царегрáду' глух

Без мудрых книг его про жизни кесарийские.

Наследья, возродитесь в высшем иске дня

Сегодняшнего, коль на них — взгляд из вчера потух.

 

Дар в Библиотéкаре российском Анастáсии'

Дверь отворил в жизнь непревзойдённой Кáссии'

Из строк Авéринцева в данной ипостаси... и

 

Страшусь не так воспеть я восхищения

Им, академиком в поэте с мозгом гения,

Русь, отразит чей мир в векáх большой поэт в строфé, не я.

 

«Si, égo plus quam féci fácere non póssum»

«Víta moriórum in memória vivórum est»

«Dum spíro, scríbo: ««Lex hóminem est rex»»,

ómnes mortáles laudáre óbtant».

 

«Да, я сотворил больше, чем когда уже либо»,

«Жизнь мёртвых в памяти живых, как встать»,

«Пока дышу, пишу: ««Ведь людской закон — царь!»

«Всем смертным хочется жить хвалимыми».

 

«Бойтесь своей мечты, она сбывается порой»

 

                                                              (Сокрáт')

 

Как в детском сне, шёл средь заснéженных волшебных гор,

Где ветер пыл мой вёл: в признании небо постичь.

Зрить птицей жаждал я, взлетáющим, звёздный простор.

 

Рад райским утром с востóрженностью к солнцу взлететь.

Я молод, принца ждёт искреннего сéрдца судьба!

(Да, в детстве-сказке доля правд из космоса есть.)

 

Я ровно взвился, но боль чувствую, скрежет в висках,

И в трансе быстро упасть вижу: крутится жалко мечта

Над серой крýчей из скал в ошеломлённых глазах.

 

И холод адский метит кинуть лишь предсмертно в дрожь.

Я на мгновенье на надежде открываю свет.

С бéздною он из-под осознанья стал на себя не похож.

 

И камнем я ринулся с ускореньем к смерти вниз,

Не мог там даже удержаться, где всегда я жил.

Страсть-дух сгубил восторгов óтроческих не каприз!

 

О люди, бойтесь вы свершения благóй мечты,

Всё может в жизни сбыться празднично, как  никогда,

Но от слепящей глаз — повéрившему — красоты...

 

                                     * * *

 

Ánte mar' \\ét ter\\rás et, \\quód tegit \\ómnia, \\cáelum

únus e\\rát to\\tó na\\túrae \\vúltus in \\órbe,

quém di\\xére Cha\\ós, rudis \\índi\\géstaque \\móles,

néc quic\\quám nisi \\póndus i\\nérs con\\géstaqu' e\\ódem

nón bene \\júncta\\rúm dis\\córdia \\sémina \\rérum.

Núllus ad\\húc mun\\dó prae\\bébat \\lúmina \\Títan,

néc nova \\créscen\\dó repa\\rábat \\córnua1 \\Phóebe,

néc cir\\cúmfu\\só pen\\débat in \\áëre \\téllus

pónderi\\bús lib\\ráta su\\ís, nec \\brácchia \\lóngo

márgine \\térra\\rúm por\\réxerat \\Ámphit\\ríte:

Quáque fu\\ít tellus, \\íllic et \\póntus et \\áër.

Síc erat \\ínstabi\\lís tel\\lús, in\\nábilis \\únda,

lúcis e\\géns a\\ér. Nul\\lí sua \\fórma ma\\nébat,

ábsta\\bátqu' ali\\ís ali\\úd, quia \\córpor' in \\úno

frígida \\púgna\\bát cali\\dís, hu\\méntia \\síctis,

mólia \\cúm du\\rís, sine \\pónder' ha\\béntia \\ póndus.

 

                        (Chaos ex «Metamórphoseón» Ovídii)

     

                                    * * * 

До моря, суш и земель, до всего, небеса чем движет,

знать, был тогда у природы лик один лишь в круге.

От Хáоса царство из скал в беспорядке, где грубость;

не сжатость громом грузно враз накопилась, как нечто,

не добро семя вещей всех из разладов рождалось.

До тех пор мир хмуро озарялся не Титáном',

не вновь растущим к созданию лун рогом-Фéбом',

не как шар, чахло в пространстве над миром единство

грузностью своей с горизонтом, не рукой могучей

грани Земли не вписала когда Амфитрúта',

где отступить тверди, там воздуху взмыть и всплыть водам.

Бой в нестабильности, чтоб взойти тверди, к волненью и водам,

воздуху без света, что не свою форму изменят.

В царстве помех у одного другим так, как всецелостность в единстве,

всюду тепло в бой шло с холодом, как сухой всякий с мокрым,

мягкое всё с жёстким, биться гнал вес с невесомости властью.

 

(Хаос из «Метаморфóз'» Овúдия')

 

Предисловие к сонетному подсознанию-венку

 

Свет орáнжевый в галерéе тьмы;

В прошло-будущем, сном одновремéнны:

Разумы нутрóм, коль в Раю нетленны,

    На единстве: «Мы»,

 

Всей Вселенной цивилизаций страны

В мыслях космосом цельной зрит душа,

Из светящихся дум нам, не спеша,

    Звёзды слились в храмы.

 

Огненно звучáт тóки всех симфоний,

Грешных и тогда дар уносит ад?

Я не человек уж в лесý гармоний.

    Люд — гул какофóний,

 

Из других планет шанс — очиститься,

Коль душе Земля — спад, бессмыслица.

 

                          1

 

Что ненужен мир мой, пóнял, уходя,

«А прорóком Земли я чтоб был плохим!»—

«Fálsus útinám ut térrae vátes sim!»—[«Фáльсус утинáм ут тéррай вáтес сúм»]

     В зимний плач дождя.

 

Здесь замёрз не я, жёлтый луч, кружа?

В разных к истине плóскостях летим.

На идеях жертв заиграй свой гимн,

    Время без грошá.

 

Шлёт скромный свет к зéмлям вечных мест                     

«Есть в простых словáх правда!» — древний крест, —

«Veritátis símplex óratío ést!» — [«Веритáтис  сúмплекс  óратúо эст»]

     Разность чувств поймёт,

 

Крутит, как игрý, сон-водоворот.

Не один пройду рéку смерти вброд.

 

                         2

 

Не один пройду рéку смерти вброд.

По враждé у вер, скрытный адский дух.

Защитит женý муж: одно из двух.

       Тянет к вóйнам сброд.

 

Трёх мерил один для людей восход.

Ведь «Букóлик» ' стих, как словáм пастух,

Знак, исток времён, смéрти вéщей слух:

        Лет двух тысяч ход.

 

Дарство, о зигзаг Хинаяны', мучь.

Мрачно пал Тибéт, мхом в ветрáх порос,

А, пещеры скал, откровений луч

         В сталактитах слёз.

 

О Нирвáны' зов на руинах круч.

Сердцу вóрох снов груз в Сансáру' нёс?

 

                    3

 

Сердцу ворох снов груз в Сансару нёс...

Рáдуги цветов, третий глаз, пожар,

Сном скройте ума, как пьём мёд-нектар

         С дикостей Рок-звёзд.

 

В скрéжете у зла — мыслью в Землю врос

Грех божеств, ядрó, в магме плáзмы пар,

Спóра кончит цикл в перемен разгар

         Бо-г, Аллах, Христос,

 

Будды Шáмбалы' — чистка Страшный суд.

Рабства культов, злость серо люд растил.

За грехи воздаст! В Боге те спадут,

         Встанут из могил

 

Догмы их вершин, как загнивший труп,

Чтоб не дать взлететь ввысь, на зов светил.

 

                    4

 

Чтоб не дать взлететь ввысь, на зов светил,

Веры вторят, что Бог грéшников низвéрг,

Нам Бетхóвен путь в космос подарил

         В Просвещенья век.

 

Музыка небéс вне земных мерил,

Духом красоты одержал он верх,

Если б масс болван вечности б не мстил,

         Ад бы, Рок померк!

 

Дульсинея, ты — вечное кольцо,

Дон Кихота миф! Тот к преддверью лишь

В целый мир! О жизнь, жертвы то лицó

         Знай, а глас услышь!

 

Антиразума бьётся жизнь-яйцо,

Но иглá падёт в кров одной из ниш.

 

                   5

 

Но игла падёт в кров одной из ниш.

Стен глазами — иск, шлёт из выгод сила,

Ею правит, в чём прáзднично скрутила.

         В ночь ты что молчишь,

 

Лик глупцá? Назад юность возвратишь?

Смерть любви мой дух в дýрня превратила.

Песня никому! Чувств души могила —

         Со злат дéвки, мы ж,

 

Юноши-слепцы, верим в блажь-мечту!

Возраст нежный мне! Десять лет лишь сжечь?

То девиц сведýт старцы в пустотý

         «При пожатьи плеч»1.

 

Я голодных снов мыслей жру бурдý

Жизнь, хочу, назад ты чтоб стала течь. 

 

                      6

 

Жизнь, хочу, назад ты чтоб стала течь.

Пусть матéрия как бессмыслица,

Где и не взлететь, чтоб не крыситься

         На абстрактность — речь.

 

Я поднял потóк, из искр мыслей хáос.

Тайны высших душ к возвращенью свистом

Мне закрыли в смерть óкна искренне

         В жизнь, на пáузу.

 

Стáями тенéй прáво выбора,

За бессмысленность форм времён арены

Сердце волю снов выиграло,

         Раздувая вены.

 

Дéвочка тогдá пáльцем тыкала:

В звёзд небéс фонарь, глаз легéнд Сирéны.

 

                       7

 

В звёзд небéс фонарь, глаз легéнд Сирéны?

Колесо времён ставит опыты:

Знают ли урок жизни — манекены,

         Биорóботы.

 

Чёрно-белых душ жмётся скóпище

На разбóрке жертв в пятипалых гáдах,

Норм конфликты — жизнь чудовища

         Прáво-виноватых.

 

 Миллиардами под свист в дýдочку

Бились каждый век зверски в стéну лбом,

Вместо мыслей зря лéпят дурочку

         В вéрах древних сном.

 

Догм ты, люд, улóв не на ýдочку?

Образ выдумав, стал его рабом.

                   8

 

Образ выдумав, стал его рабом.

А винт-лестница тянет к чердаку,

Только в даль мой взгляд на руку врагу.

         Коль планета — дом.

 

Инопланетян я — на упыт тля,

Лезу к блёсткам на каждом уж шагэ:

В гравитации, и как раб, бегу;

         Но взлечу, Земля!

 

Чердак, где дверь, я пусть не достиг!

Тучи уж и над крышей не висят.

Биоток увёл злобных бурь заряд.

         Синий божий лик.

 

Я, взлетающий, знай, он жжёт хотя.

Ненужен мир мой, понял, уходя...

 

Ушедшему в 35илетнем возрасте к космосу,

              к Музам Эльдару Кайдaни

 

Поэт-историк жаждал жить, но знал, что умирал.

В сознаньи в свой предсмертный час сказал: «Я умираю».

Он был спокоен, глядя внутрь миров, в звёзд идеал.

Смеясь, он жил! Вот миг... дух мчится через трансы к раю.

 

Крушa богатый миром мозг — шквал, из бездн океан,

Чьё мужество — бесценный шар для ангелов Вселенной,

Не душу, только тело, рак бессильно взял в капкан.

Спасеньем смерть за ним вошла — покинуть мир, прах тленный.

 

Он необычный, как и всякий, кто перешагнул

Шкалу из рабства созданной реали в отраженьи,

Трёхмeрность правил, что лишь жаждет прежних культов гул,

 

Проклятье серых будней на всепризнанном скольжeньи.

Ему земные склоки — просто пыль, тот вихрь уснyл

В стихe-раздумьи неба чистоты во всепрощеньи.

 

* * * 

В человечестве мир отношений

обречён на провал,

как пока не увядший и ещё не жёлтый

лист на распутьи

души и зверского мира,

где счастье — нимф лира.  

«Ensiémplo de quándo1 la tiérra bramáva

«Assý ffué que la tiérra començó a bramár:

» Estáva tan fyncháda que quería quebrár,

» A cuántos lo oýan2 podía mal espantár

» Cómo duéña en párto començós a cuytár.

 

» La génte, que bramídos a tan grándes oýa,

» Coydávan3 éra preñáda: atánto se dolía:

» Penssavan que gran sierpe o béstia pariría,

» Que a tódo el múndo conbrí e estragaría...» ».

 

                                  (España, el siglo XIV)

                      (Johán Ruýs, arcipreste de Hita)

 

«Пример, когда вся земля клокотала

«Зрить пришлось мне, как земля принялась клокотать,

» Влюблённая в себя, с желаньем всё разрушать,

» Лишь того, кто гул слышал, она могла напугать,

» Как хозяйка рода злых начал, в ведьме не мать,

 

» И люди, что угрозу преиспóдней слыхáли,

» Считали: с болью безмерной содрогнулись дáли,

» Казалось, что змею, аль бестию они рожали,

»Что закроет весь мир зло это, как в самом начале. »

 

                                   (Испания, XIV век)

                       (Хоáн Руúс, архиепúскоп úтский)

__________________

1/kvаndo/qu-/kv/ [кв]

2/oуan/oy-/oi/ [ои]

3/koidаvan/-/oi/ [ои]

 

«Остановите Землю, и я сойду»

 

 (Шопенгáуэр')

 

 (Впечатление от фильма Андрея Тарковского' «Ностальгия»)

 

Остановите Землю, и ... И я сойду!

Я спасу вас! На мне ставите вы многозначительный крест,

Остановите Землю! Ведь я себя сожгу! Я сойду на её полном ходу.

Я  не прошёл со свечой через бассейн. Это мой прощальный протест.

 

Я убеждаюсь в дыханьи безвременья который раз,

Что сегодняшний день — враг реальностям всех нереальных идей,

Тех идей, что всегда задним числом выжимают из нас

Под предлогом скрытых идиотами дней.

 

И так мы, решая ряд важнейших мировых проблем,

Преодолеваем вымышленные препятствия на нашем пути,

Как ни странно, эта мысль понятна абсолютно всем,

Кому не надо нóшу на горбу нести.

 

Мы кричим: «Землю ведёт грандиозный прогресс»,

Не осознавая, что прогресс отношений Ещё, а может, Уже двулик,

Когда теряем к свéтлой жизни живой интерес,

С годами начинаем считать, что зашли в тупик.

 

Вот так, почти не двигаясь с мéста, буксует Земля.

Так остановите её на мгновенье.  Ностальгия,..  и я сойду!

Для чего и зачем мне последние силы тратить зря?

Для чего накликать на вас и на себя бедý?

 

Ведь в этой абстрактно зеркальной беде

Будет невинно в массе жить и моя винá.

Нет, лучше я пойду по другому, придуманному мной пути.

Вне Земли я умру, но такая смерть мне не страшнá,

 

Мне страшнéе в нóгу со всем миром идти. 

Остановите Землю и я сойду...

 

Путь избранным

 

В касте, призвано из древа, поражает мир вокруг,

Манит внутренним воззваньем да талантом: «О, мой друг!».

В подсознаниях хватает взглядом, то в пожатьях рук

Он, как царь, в друзей вселяет потерять себя испуг.

 

К фараонам те потомки у рабов от тьмы колен.

Побеждая, разделяет брат друзей для перемен.

У людей, где нет той власти, нрав берёт доверье в плен,

Чем любовь к себе вжигает в сердце голосом сирен.

 

Личность он красиво душит, в уши льёт слепую сласть,

За глаза толпу толкая показать у тигра пасть.

Зависть к пустоте он будит, в пустоту чтоб не упасть,

Сам он словно в состраданьях тщетно прячет беса страсть.

 

У актёров да поэтов он расправил свой шатёр,

Кто не данной касты отпрыск, тому он разжёг костёр

Для сожжения надежды, желчно — каверзник хитёр,

Многим избранным за Музу' крылья-культы распростёр.

 

Меж звёзд двух: Лопе де Вéги' и Сервáнтеса — стена.

Лопе касту деспот принял, жизнь Сервантеса — война.

Ночь душéний Саавéдры на иные времена —

До восхода не успела удержать творца у дна.

 

В чёрной магии он топит и меня, заткнувши рот,

В сплетнях с хóхотом вампира, на меня повёл народ,

А не даст сказать ни слова: языки да стих не в счёт,

Недостоин спеть с элитой я, творец своих невзгод.

 

Важен, мол, теперь Овидий, как зонт рыбе во прудý,

Зря Сервантеса коснулся я себе лишь на беду.

Из галáктик у Вселенной, жертвами в земном аду

Здесь, знать, иль в потусторóннем свете я ему ищу узду.

 

Солнце Гéлиоса', к нóчи Землю погрузи во тьму,

Инквизитор и Джордáно' к идеалу одному

Рвутся из несовершéнства, я же, смертный, не пойму,

Как в дракона обращусь я, вожжи брать мне ни к чему.

 

Горе нынешнего Иерусалима

 

Слыл он символом у евреев тридцать 

В странствиях веков, в вечности молиться,

Чтоб как с древности ныне воплотиться

        Теперь не небылице.

 

Древняя стена нам напомнит горе

Изгнанных страдать далеко за море

Иудеев в неистовом позоре,

        Скорбит без слов в укоре:

 

Не понять слепцам, что страна их стала,

Как в года Шломó! Шесть лучей зерцало

Мудрого народа, чья судьба взалкала

         Всю горечь идеала.

 

Дар Израиль — лик — Иерусалима,

Иудейским став, несоизмеримо,

Как град не один, с крыльев Серафима

        У нас в сердцах любимо

 

Должен засверкать, ни как мрак в помоях,

Словно край чужой в ненавистных строях,

Где, как уберут, сразу срут в героях,

        То не рабы ль в изгоях?

 

Пусть, где чтут Танáх, гаже чем повсюду?!

Как смрад объяснить помнящим Иуду?!

Под бэйт-кнéссетом на отбросов груду

        Смотреть, не веря чуду?!

 

Три круга перевоплощений сквозь измерения

 

Жизнь цéльна у неоргáник до огнéй звёзд без конца

В метагалактиках сверхразумных творений отца,

Разума всех ответвлений вне вер земного глупца,

С антиразýмностью зло — в статичности мрак без лицá.

 

Лишь роком кáрмы даётся избранным власть над Землёй,

То деньги с ними бушуют призрачно в холод да в зной,

Чьи жертвы — дýши, как тени, связанные не петлёй,

От царствий кто не ослепнет, а кто вольёт в сердце гной,

 

Но кто-то гибнет в таланте Мóцартом, знать, почему?

Ведь горе с желчью Сальéри — посланы с Чрева ему,

С праздника более страшным: свéргнутого в жизнь-тюрьму,

Чтоб не иметь, а к безумству жаждать: «Сквозь ад отниму!»

 

Три круга в нас, и вот Первый: мáтери Чрево страстéй,

Где нужно время и форму ещё заслужить у ней,

Чтоб эмбриóном пройти все фазы в игре из людéй

И быть творцом аль царём, не тенью — с одним из путей.

 

На выбор дан круг Второй: состариться и умереть,

А в Третий мир окунуться вечностью Разума ведь,

Где в Абсолюте единство — культом не пойманных в сеть,

Чтоб развиваться безгрешным без догм повéрий впредь.

 

Еx «Metamórphoseón» Phaethón

Út ve\\ró sum\\mó des\\péxit ab\\ áethere \\térras

ínfe\\líx Phae\\tón peni\\tús peni\\túsque ja\\céntes,

pálluit1 \\ét subi\\tó genua \\íntremu\\ére ti\\móre,

súntque ocu[súntkw-oku\\lís teneb\\ráe per \\tántum \\lúmen ob\\órtae,

ét jam\\ mállet e\\quós nun\\quám teti\\gísse pa\\térnos...

Quíd faci\\át? Mul\\túm cae\\lí post \\térga re\\líctum,

ánte ocu[ant-oku]\\lós plus \\ést. Ani\\mó me\\rítur ut\\rúmque,

ét modo,\\ quós il\\lí fa\\túm con\\tíngere \\nón est,

próspicit\\ ócca\\sús, in\\térdum \\réspicit \\órtus,

quídque agat[kwídkw-agat]\\ ígna\\rús stupet,\\ ét nec\\ fréna re\\míttit,

néc reti\\nére va\\lét, nec \\nómina \\nóvit e\\quórum.

Spársa quoque [sparsa-kwokw]\\ ín vari\\ó pas\\sím mi\\rácula \\ cáelo —

vásta\\rú mque vi\\dét trepi\\dús simu\\lácra fe\\rárum.

 

                                                                 (Ovídius)

________________

1ui — [ви]                     

 

Из «Метаморфóз '» Фаэтóнт '

 

Как копью  с гор пасть,  метнул от огнéй взор на землю,

изнутрú Фаэтонт и духовно разбился так горько,

с бледным лицом сам, от ужаса поступью дрогнул, смертный будто,

взорами шарил во мраке, свет ужасно глаз резал,

но зарёкся  уж  впредь коней он отцовских не трогать.

Что натворил? Неба бездны за спиной оставались,

Мир пред глазами встал. А ждёт дух награды иль мéры

силы запретной за то, что коснулся, уже смерть,

случай предвидел и, как на восток с тоской взглянет,

то, что беспечность дарит, сбúв пыл вдруг, перевернётся,

краха не предотвратить, не именем звать коня новым.

С пламенем пёстрое диво, и пестреть куда небу,

зрит вдали небосвод он, дрожа от тревоги, где звери.

 

                                                                 (Овúдий)

 

                                                        * * *

 

Бегают люди. Смотрите, у них нет лица. Нет, оно есть, но только одно на всех. Кто-то спал с моей любимой: «Ха-ха!». Глаза. Красный фон: «Ха-ха!». Я взлетел. Я взлетел! И сразу ощутил, что в руках моих власть, что я стал полубогом. Торжествуя, я смотрел вниз. Сколько красок. ЧЕЛОВЕК, ВЫЯСНЯЮЩИЙ: ПРАВ-ВИНОВАТ, никогда не поймёт, что он не есть ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ.

Жёлтые абажуры. И тогда придёт Мессия. Падаю вниз. Где я? Не помню. Гляньте на звёзды внутрь. Они светятся, не мерцая. Вон, одну мерцающую видите? Я её вижу глазами, затылком, лицом. Целую воздух. Звездá. Красная звезда. Постепенно она приближается. За секунды миллиардом мыслей парализует кору головного мозга. О, как я хочу покинуть — в транс — несовершенный мир отношений ... Мозг первобытный мой.

Зависимость: ПЛЮС и МИНУС, пропорциональные БОГУ и ДЬЯВОЛУ: НУКЛОНЫ, но также ЭЛЕКТРОНЫ. Электронов нет. Но есть облакá. Может быть, ВСЕЛЕННЫЕ в НЕЙТРОНЕ, как НЕЙТРОНЫ и во ВСЕЛЕННОЙ, где угол света, скорости триста тысяч километров в секунду за таким же третьим прямым углом вдруг превратится в гигантский трём нашим измерениям неприсущий нуль.

ПЛЮС. Цвета рвутся навстречу. Протягивают руки. Смешиваются. Сливаются в серо-буро-малиновый посмертный цвет.

 

_____________________

1 [Фаэтонт] [ т ] в конце слова по-русски читается  (из Латинско-русского словаря И.Х.

Дворецкого, около 50 000 слов, Москва, издательство «Русский язык», 1976 год, стр. 763).

 

                                                      * * *

 

О Прометéй', к скале прикованный за подаренный смертным огонь,

Зевс, наказав, обрёк нрав титана' на безумную муку бессмертных,

Царь бытия в руках весь Мир держит. Океании плачут: «Не тронь

Честь олимпийцев: страх, свет с вершины, власть, силу безграничную у Первых!».

 

И друг, кузнец Гефéст', из чьего горна огонь он похитил с зари,

Чтоб обучать рабов днём богов тайнам, сцепил его руки и ноги,

Кто, пусть с добром, сойдя из царств, сердцем жёг под вечер звёзд культы, умри

Ночью! А поутру возродись страдать от новых вер, как их пророки.

 

В нас ведь Христос, Аллах, луч Ягхве да мантры Кришны — в огнях потолок —

Не к торжеству ли зол плач? А Зевс в обрядах предков, о, беспрекословность

Дух ослеплять! Кто жаждал в рай попасть, Гермéсу' подражал, знает Бог,

Жёг языком врагов, как Прометей, печень чью орёл рвал за «греховность». 

                 

                                                     * * *

 

Глаз космоса взывает к вере как знамéние крест-дар!

Дух-взóрванность не верит в счастье, коль помнится пожар,

Треск гóрестных чувств, тонкость всуе, как тягостный кошмар.

Я прóклятый сном грешных предков. Чей будущий удар?

 

Всё, молодость, взлёт канет в Лéту, величье красоты,

Льёшь чувственно ты мысли в образ с надеждой из воды,

Жизнь зáрева, лишь струйка страсти, ключ из пустоты...

Свет, мистика, да будет чудо с любовью без вражды!

 

Бог милует, боль душит сердце и чистит мой Астрáл,

Он рýшится, мне гасит разум за то, что оплевáл

Мне радугу грех тела, слёзы, где нежность он искал,

Что в пáмяти звёзд: сила первых грёз как свéточ-мадригáл!

 

______________________

1 Персонажи из мифических образов драматургии Эсхила'  из пьесы «Прометей Прикованный».

 

                                          РОЗА

 

        — Ибо ты пока слишком мал, мой мотылёк,

Мне же великая любовь судьбóю суждена,

А ты до этого ещё так бесконечно далёк,

Что вся твоя любовь мне просто смешна.

Ведь меня сам человек поставит к себе на стол,

Кроме него, никто не имеет прáва мною дышать.

Ты не по зубам себе, мальчик, добычу нашёл,

Уже если ты всё хочешь знать...

 

        Скоро настал час, когда роза навéки прогналá мотылькá;

Она будет ждать достойного кавалера хоть век.

Настолько расцветающей розы любовь глубока,

Что поймёт её только сам человек.

Вот сам человек хочет сорвать влюблённый бутон,

Да, он с достоинством розу за стебель берёт.

Роза чувствует боль, шепча: «Это он, это он ...» —...

Стебель ей и душу рвет.

 

        Три дня и три ночи колючая розочка, полная сил,

Наслаждала ненасытно хищный человеческий дух.

Но вот её аромат с пьянящими уж чáрами остыл,

Да пламень горячий потух.

 

А человек, проведя с уставшим цветком третью ночь,

Повéдал, что ради забавы он розы бутон сорвал,

Вот на заре он выбросил погибшую розочку прочь,

Чтоб цветок ему рвать другие цветы не мешал.

 

Непостижимый рок судьбы

 

Я видел, как в слепой пел голос óперный, просила

Так милостыню талантом редким, ведь чья сила

Отвержена под нищетóй; мерила

Всех талантов, cроднившись с пустотóй, жизнь хоронила.

       

Где жалким да бездарным кáста дáрит часто слáву,

Век в разных стéпенях владеют ею не по прáву,

От высших вниз проходит к обречённым на расправу,

По жизни, как змеёй, несёт спасенье аль отраву.

       

В ней с неба дар не рвался вверх, душа, что с гор ручей,

От детства всё струилась до седин в ночи очéй,

Не знавших белый свет, до подаяния речей.

Я мог бы спутать с записью на плёнке голос чей.

 

 Истоки «Утешения философией»  и вечность

 

Град Рим', как челн с дырявым днищем,

Пятнадцать нам веков назад

В ночь гóтами позорно взят,

В крови рыдал над пепелищем.

Боэций' знал, что он стал нищим,

Как заступился за сенат,

Пред казнью всё ж творил трактат

Про ценности, что в безднах ищем, —

О философии — вне власти

Времён и перемен земных

С непостоянством в ложном счастье

У судьб людей век им больных,

Частичная фортуна в пасти

Растущих жажд щелéй сквозных

Иных желаний: áли славы,

Иль наслаждений, что плоть ждёт,

Или усталость от забавы,

Где страх того, пред кем народ,

В рабах страшащийся расправы,

В безумстве буйств царя добьёт...

Счастливый видит, что Начало —

Сил всех Предвиденье, чем Бог

Продумал всё, а каждый вздох

Ведёт к подобью, как зерцало

 

Его ВСЕГДА, тех благ искала

Эпоха каждая, ум сох,

Всегда неся переполох,

От недопониманья стало б.

 

К небес Всевышнему познанью,

Хоть даже через адский путь,

Сквозь ощущенья рвётся каждый,

 

Грех, в крах наказанный однажды,

Чтобы постигнуть Бога суть,

Шлёт также боль в судьбе к исканью.

 

Venátio Fortunátus

Epitáphiu servilóris presbýtori

Quiámvis lónga díes brévis hic et hóspita lúx est;

Sóla támen néscit víta béata móri.

Hóc igítur túmulo Servílio cláusus habétur,

Nóbilis et mérito nobilíore pótens.

Ípse palatínam réxit moderátius áulam

Commíssaeque dómus créscere fécit ópes,

Présbyter índe sácer mánsit venerábilis úrbi

Servítioque Déi líbera víta fúit

Órfanus hic pátrem víduae2 solácia3 déflent

Únde mágis caélis gáudia véra ténet.

 

Bенáнций Фортунáт'

Эпитáфии наиблажéннейшему пресвитеру

Коль длинней бы день был, краток да изменчив чей свет;

Ибо равнодушна жизнь святейшего к смерти.

Сам наиблаженнейший в могиле был здесь похоронен,

Знатен от рождения с целомудренной властью.

Замком — управлял — принца при дворе с умом он,

Возвысить заставил дóма его — влиянья.

Пастырем стал святейшим, граду сохранил он почтенье

И в божьем послушаньи живший свободной жизнью.

Плач здесь у отцов, сирóт, вдов об их кормильце,

Знать, он свыше неба благо правдой держит.

 

                                 (Вторая половина VI столетья)

___________________

1 2  ui — [ви]  3 ii — [ий]

 

                        * * *

К проклятью в пытке ощущался смрад,

В шестом столетьи казнью Рим' объят,

От лангобардских мечей, оставив ад,

Чужим ушёл Венáнций Фортунáт'.

 

Коль жгли пожары у бродяг былых эпох

Закат поэтов, где последний вздох

Издаст носитель готско-римских крох,

У Муз' искавший в галлах, что даст Бог.

 

В ночь из последних римских могикан

Нёс миру память из забвенья стран,

В нём меркли: Кар', Овидий', Юлиáн'

Над временем рабов вселенских ран.

 

Друг-Гéрман' из Парижа жизнь дарил! —

Ему путь ввысь средь смут и Муз могил,

Венанций Фортунат им признан был,

В творце узрел принц красоту светил.

 

Вот в век пластмассовой души взвой, волк,

Зверь-раб, отвергнув пласт из лет, умолк.

Стих уж ничто!... Мир — от первобытных полк

Увéрит в мифах войн, не взятых в толк.

 

О варвар голливудских диких драк,

Пьёшь кровь, ведь это троглодитов знак,

Что хуже лангобáрдов кóзней. Мрак:

Лелеять культом не жиренье, рак.

 

Пусть я никто, мои стихи — не дым,

Не верить в чудо?.. В путь к местам святым!

Где, может быть, закатом огневым

Жизнь дáрит миг под именем моим.

 

Мои стихи толпа предаст земле,

Но, от зари на огненном крыле

Влетев в мой мир, поймёт меня в золе

Мой Герман Франк1 вдруг в озарённой мгле.

_________________

1  Каждый спонсор книги.

 

                                 * * *

Át Phaё\\thón1ruti\\lós flam\\má popu\\lánte ca\\píllos

vólvitur \\ ín prae\\céps, lon\\góque per \\ áêra \\ tráctu

fértur, ut \\ ínter\\dúm de \\ cáelo \\ stélla se\\réno,

étsi \\ nón ceci\\dít, potu\\ít ceci\\dísse vi\\dérï .

Quém, procul \\ á patri\\á,di\\vérso \\ máximus \\ órbe

éxcipit \\ Érida\\nús fu\\mántia\\que ábluit \\ óra

Náides \\ Hésperi\\áe trifida fumantia flamma

córpora \\ dánt tumu\\ló, sig\\nánt quoque \\ cármine \\ sáxum:

«Híc situs \\ ést Phaë\\thón, cur\\rús au\\ríga pa\\térni:

quém si \\ nón tenu\\ít, mag\\nís tamen \\ éxcidit \\ áusis».

 

                            («Metamórphoseón» / Ovídius)

                                 * * * 

А Фаэтóнт 1 запылал, чей свет в волосáх золотых,

и, закружившись, нёс воздухом в красках шлейфы,

в пропасть он  под звездóй летел, чтоб упасть, с небес звёздам

не падéние то, но он пáдал, взирала звезда, как

чуждый от родины ждал вдалú  схватить сироту ту

и без начáл Эридáн', омывший края бéлого света.

Нúмфы' Геспéрии' плáменем, дымом, острым трезýбцем,

в склеп прах телесный низвéргли там, где наскáльная надпись:

«Тут погребён Фаэтонт, с ним небéс отца корабль,

хоть всё же разбился, лихо в мир жребий он бросил».

 

                             («Метаморфóзы» / Овúдий)

 

                               * * *

 

Перерождал неорганику сам в себя, как шар-разум,

любил меж Юпитером' да Мáрсом' светом мыслей:

макросознаний жизнь: поток силы, Солнцу — дар в подспорье.

Свершился от искр взрыв. И с бесконечностью всплесков

идей из Вселенной вдохнуть сумел мозг-пульс в Сатýрн,

плазмой наследью пылать! На трёх планетах

любви из цепочек жизнь Фаэтóнт зародил ту, что корни пустила.

В нас воплощён Фаэтонт, посланцем корабль-подарок,

он спас и атлантов, что вечно должны без грехов покинуть Землю.

Кроманьóнцам' воззваньем от звёзд — Райский путь к печали

Атлантиды четырнадцать тысяч лет тому назад

без конфликта с жестокостью щит от зверств создавали

ближе к Богу, чем нынешних души, гнавших к паденьям2 ад.

Зла с добрóм битв бессмысленность часть землян свелá с умá,

превращённых в животных грех-память, что печь, остыла,

сердцу, духу очищенных космос — счастье, Земля — тюрьма.

Мóзгом уж преображённым промедление — могила.

То атлáнты покинули Землю, как врагов, взорвав

цепи цивилизаций, их время замкнули, в море

континент потопив, без зверинств: «виноват иль прав»,

жить вокруг Сатýрна' в кóльцах, созвездьям втóря.

Но Мутáнтами тайно спускаются они сейчас

без вмешательств в бой у тварей потóмков и природы,

в год суда катастрóф, как тех предков, в мир звёзд взять нас,

несмотря на мозг, дары, взгляд, возраст, вéры и народы.

_____________________

1 [Фаэтонт] [т] в конце слова по-русски читается.

2 Большого, единого быть не может физически.

 

                              Луч

 

В молодёжном проснувшемся баре собрáлась толпа,

Там, где рваный голос сожрáл металлических частóт потóк.

Там, где в светомузыке сотрёт все с лица поддáтых суетá,

Марионетками управляет Металл-Рок.

 

Девушка с цветами из металла ищет пару себе,

Чтобы выбрать бандита гаже, чем мрак, среди парней,

Продать любовь мертвецу в симметричной смешной игре:

Лишь тому, кто в земном аду всех подóнков блатней.

 

Вот  меня  на закате дня полосанёт зигзаг фонаря,

Разом куклы заметят все: нестереотипный мой лик:

«В нежном гное утопите быка, козёл живет зря!

Душа не должна жить в этом гаде!» — раздался крик.

 

— Молю я вас! Не надо! Пусть мою личность убьют! —

Так я закричал, — Я должен под стерео Рок плясать...

Тут же я глохну и слепну, вкусив стереотипа уют,

И подобных себе я принимаюсь с азартом топтать.

 

                               * * *

 

Цивилизáций ритм у техногéнных мóнстров

Подвластен мóзгу первобытного зверья,

Земля взрастила полутвáрей — нас, как остров,

Здесь время нéжит Фаэтонта1' дарство зря.

 

Власть обезьян у вер слепых в богоподóбья,

Как в синантрóпах, спинным мóзгом давит месть

И ищет оправданья культов у надгробья —

В святынях предков:  ход из Тóры, где нас смесь.

 

И где родишься ты, знать, ту и примешь веру,

Язык, обряд, грех, вкус, дух, музыку, судьбу,

Богатство, бедность, а к злу с добром такую меру,

Какую с детства ты и унесёшь в гробу.

  

Не спóрьте, о муллá, раввин, священник, лица

Душéвно против лишь того, кто разграничил мир,

Да побуждает в каждом стáне не мириться

С людьми другими, не как «Я», ибо им чýждый «МОЙ» кумир.

 

Коль бы Владимир-князь не приглашён был прямо

В зал царств, а после в сам святой Софии храм,

То Русь могла бы встать под месяцем ислама,

или католиками пришлóсь бы зваться нам.

 

_______________

1 [Фаэтонт] [т] в конце слова по-русски читается.       

 

                               * * *

 

Скорбь римлян гласит: «Súmmus hómines et non déi» —

            [«Сýммус хóминес эт нон дéй» ] —

«Мы люди, не боги». Безвременье у людей,

Как вечность и звёзды, квадрат и круг идей.

Над дарством у памяти и веков и дней.

                             

                              * * *

 

Душе моей хотелось ощутить скорость света,

Маг-светило вам подарит святую силу с небес,

Или я танцую в содроганьи от людского бреда,

О, как доказать, что непроходимый лес

 

Вокруг моей жизни с фиолетовым платьем рабыни,

Чьи реки бегут от рожденья к озёрам смертей,

Когда я мóю лицо безумных чувств, открытых ныне,

Я о детстве забываю да ухожу в бой идей.

 

Когда я воображаю, я падаю в гигантских глазах нормы гадкой,

Абстракция вот вам командует: «Остановите падающий снег!».

Ведь уснувший час один превращен в лет бездарных десятки

С жаждою улететь в одиноких улыбках смертных рек.

 

                         * * *

 

Тайна древностей старого града,

мудрость памятных надписей в камнях,

ныне вечные ценности Торы —

звёздный час Иудеи цветущей.

Песни песней огонь к Возрожденью

верам трём запылай сном столетий,

чтобы голос еврейский прорезал

ночь народа — молчанье иврита.

Даст кто на растерзанье безумцам

свет, что жаждался да воплотился

кровью именем с таинством Бога

кругом зверского, полого мрака?

Гимнов музыкой в радужном блеске

царствуй нового зарева Богом

Моисея' народа — город,

всепрощающий силой высших.

 

                       УТРО

 

                         (1)

Утро.

Существа, что покорят мир.

День.

Всемирный потоп.

Вечер.

Человек — вампир.

Ночь.

Пророк.

Утро.

Штамп в стихах.

День.

Миллиард дорог.

Вечер.

Неосознанный прах.

Ночь.

Внезапность, рывок.

Утро.

Слепящее солнце взошло.

День.

Не остывшая кровь.

Вечер.

Лгун. Помело.

Ночь.

Исход-любовь.

 

                         (2)

 

День — ослепляющий пыльной серостью свет.

Ночь — каменный звёздный барак.

День. Ночь. Так целый век.

Надежда: мне знаком опознавательный знак.

 

Метнулась чья-то тень.

Счастье. Но... как далеко.

Ночь. Утро. Сегодня явится долгожданный мой день.

Вспышка. И опять ничего.

 

У меня опускаются руки. Но кричу из последних сил:

«Вот последняя преграда. И! Я увижу жизненный рай!

... Наконец-то! Ура! Я победил.

Счастье, нашёл тебя, знай!»

 

Но вот

я

на ровной площадке. Нет больше каменных стен.

Да, счастье, я рвался к тебе неспроста.

Рай — мираж.

Человек — манекен.

И пустотá,

Пустота,

Пустота.

 

                            * * *

 

 Харкает чёрной кровью народов мудрость:

«Тьфу, сегодня оставила треглавая идея

В раскалённой пустыне со змеями, грéя,

Тухлую старость, взрослость и кривую юность!»

 

Да, русская речь расстреляна жаргоном,

Но в каменного идола последним патроном

Стрельнула гашишем накуренность.

 

За наркоманом тащится кислый запах.

Лжедезодорантом так мертвечина носы свербит —

В аду; сатана ржет: «Гонорéя, а тут Спид?».

Человечество в дьявольских лапах

 

Шевелится, шамкает синими губами,

Вспоминает с горькими слезами

Про иго детства в уборных затхлых.

 

Вечность Микелáнджело Буонаррóти' и жизнь

 

В скýльпторе художник, взгляд векóв в хромóм поэте

Писал для стен бессмертье. За áлчной властью светской

Восемьдесят девять лет, томясь, жил тéм на свете,

Что миру дал он трёх Муз' рук талант с нежностью детской.

 

Вот удар в нос да крах чувств в жизнь вживили жало

В шок-жар до предсмертных дум, что и в наше время рéзки.

Жив творца слог, на три вéка испещрён сначала,

Зри, время, в скульптурах да на полотнах грехов всплески.

         

Два года он, как Лорéнцо' гость, платонизма воплощенье,

Сравнил там и ничтожных вопль, и путь Дáнте', как знаменье.

Кто избран вонзать в искусство жизнь, спасённый от наважденья.

 

Стыда круг, ты — прекрасных плоть, восторг, верность, очищенье.

Даров клад у Виттории Колóнны' жажда прочтенья

Зажгла им лет на десять очаги умиротворенья.

  

Песнь Чайке, Ларисе, красавице посвящается,

             с сердцем музыканта и поэтессы

 

Побеждай в себе ты капризную девочку, Лариса, просто,

            Загляни в Астрáл свой безгрешною радостью юно и взросло,

Изгоняй огнём ночь заутренней свежестью нежно, не грозно,

            Разрубил чародей люд безверием, слабостью глупо, нервозно.

 

Разжигай костер чувств поленьями искренне, горечь — могила?

             Сатана познать дал обидою ненависть, гордость —­ не сила.

Апогей мечты — взлёт в раздумии внутреннем. Мир ослепила

             Красота Сирéны' в сомнениях памяти. Всё жизнь простила.

 

Океан огня — дух с доступностью к вечности в музыке света,

            Пустота сердец — зло, закатами жуткими счастье одето,

Усмири обид взрыв безмерностью тонкости, взором Вселенной,

            Идеал добра — ключ к забвению болей всех, ибо боль — тленна.

 

Бездонна вечность! Есть лишь разночтенья у стихотворенья,

             Подарки божьи лишь от звёзд, чьи жженья творят сужденья.

Афродита'— ты! Грусть в отраженьях и небеса дня.

            Упал я с коня, ведь шёл призраком, цепью звеня!

 

                     Закон рабства

 

Прóклят Брут' за то, что он нёс свободу

Для рабов слепых, не себе в угоду,

Право выбрать дал срáмному народу,

        Не взял вожжи царства!

 

Если б променял он честь на коварство!

Ненависть изжить есть одно лекарство —

Грозный страх за жизнь перед львиной пастью,

        Что льёт кровь со страстью.

 

Кто Свободу вёл, дьявольской напáстью

Осквернён, увы, как Брут в аду Дáнте'...

Вечно побеждал мéлочный гиганта,

С них рождала жизнь классики мутанта.

 

Не из-за звёзд, а из-за черных дыр фатальность поэтов

 

«Únus díes grádus est vítae»         

«Sémper obóedias ratióni,

núnquam cupiditátоbus».  

«Vívere est cogitáre».        

 

«День один — это шаг жизни»,

«Вечно рассудку подчиняйся ты

и никогда пристрастиям»,

«Жить, то ведь — размышлять».

 

Как звёзды, красота и уродство в людской жизни многогранны,

И, преломившись, свет срежет в подсознаниях угол тупой.

Коль сердце и совесть чисты, любые изгибы гуманны,

Порою жарко, когда крýжит метель и холодно в зной.

 

Аскеты предложили: «В чувство вы сыпьте  песок старой лопатой»,

Да, странным нищим поэтам свободной любви смысла не имеет ждать.

А на экранах, как издевательство, мужичок, слегка седоватый,

Им жалуется, что везде секс, что, мол, хватит народ развращать.

 

Аскеты предложили: «В чувство вы сыпьте  песок старой лопатой»,

Да, странным нищим поэтам свободной любви смысла не имеет ждать.

А на экранах, как издевательство, мужичок, слегка седоватый,

Им жалуется, что везде секс, что, мол, хватит народ развращать.

 

Им! Безбородым, мечтающим, гибнущим, как призрачным теням

Ногти грызть нужно, десять лет в стонах ночи дрочить свой член!

Лишь тогда падаль фригидная спустится за растраченным гением,

Чтоб за щетинистую хáрю стащить во мрак насовсем.

 

                 Demetriada littera

Néc mírum hoc de homínibus crédere

cum donis ípse temptátus sit et de Abrahám

scriptúra testétur quod Déus

témptavérit cum quam ob ea úsa

       et apostólus lóquitur.

Gaudéntes in tribulatióne et

scientes quod tribulatio patiéntiam

operátur patiéntia probatiónem

probátio spem, spés

      áutem non confúndit.

Étiam álio lóco,

quis nos separávit a caritáte,

tribulátio án angústia

án persecútio án fámis

án nudítas an perículum

án gládius sic-ut scríptum est,

quía própter te mortificámur

tóta díe aestimáti súmus út oves

          occisiónis.

Ét Isáia hújus módi hómines cohortátur.

 

(Iaerónimus / 400/ quadringentésimus/ annus)

 

                 Деметриаде' письмо

Не дúво в это так людям веровать,

дарованием сеúм испытан был и сам Авраáм,

писание свидетельствует, ибо бог

подтвердит; как то в вере востребуется,

         и апосотол глаголет.

Радостно в изнемождении и, 

мудрые в томлении,

так воспитывается могущество испытанием,

испытание надеждой, надежда

        с другой стороны не сбивает с толку.

Так же ведь в другом месте,

что нас разделяло с любовью божьей,

томление к трудностям

к гонению, к голоду,

к обнажённости, к опасности,

к мечу, как было нам предпúсано,

что пред тобой себя губим

почитáемые мы, как агнцы

          при умерщвленьи.

И Исáйей подобным образом люд убеждается.

 

          (Иеронúм. ' / 400 год)

 

                                 A

 

Что, как Ничто, пред глазами твоими влечёт озлóбленный вихрь?

И это всё, как Ничто, зажжёт огни и утопит в слезáх жизни отказ.

Зря разорваны в клочки и сожжены в сумерках стихи твои,

Ведь Абсолют огня бытия дышит мыслью без фраз, враз

 

Взмах палочки дирижёра пустит оркестр в пляс,

А жёлтые шарики, ангелы под потолком зала и в крови

К небесам вознесут сознанье, только их позови,

Над прóпастью между жизнью да смертью входящих в экстаз.

Энергетический голод в теле, и холодные мурашки,

И закрытые двери, а на них слайды жёлтых и красных колесниц

Глушат оркестр, душу топят, мне дó смерти страшно:

 

Грёзы в позорных, сверхосмысленных глазáх заставят пасть ниц

Перед невéдением. Мозг многих людей — подгоревшая каша,

Которую мешают грубые рýки простодýшных тупиц.

 

                                 Б

 

Которую мешают грубые руки простодýшных тупиц.

Которую съедает душá с соблазнительным кáйфом,

Эту ложь, кашу-мозг, которую называют Вселенским Рáем,

В геометрических степенях связей пресвятых единиц.

 

Звенят образы. Встают из забытых веками гробниц

Неудовлетворённые тени, о которых почти ничего не знаем,

Не бойтесь световых голосóв призраков, лишь краем

Уха их токи услышьте, как трели межзвёздных птиц.

 

Симфония Бéрга слилась с многозвýчием крáсок.

Стар и молод звук мёртвый, но живой.

Глáзом неба кораблям жизни шлёт звёздный разум

 

Любовь зелёно-жёлтой телепатической волной.

Когда нормальная жизнь гáсит романтику разом,

Тогда тело уносят под землю, душá обретает покой.     

 

                                 B

 

Тогда тело уносят под Землю, душа обретает покой,

Но сейчас мне уж двадцать три года, вечно я словно бы последний,

Чего бы я ни достиг, я кажусь нищим родственником в передней

Младшим и стáршим брáтьям, сроднённым с пустотóй.

 

Чёрный свет и яркая мгла вечно меня гонят долóй

Из кáрмы бегства по городам за призрачною фéей,

Которой нет и нé было, перед временем не робéю,

Мне пятнадцать и семьдесят девять лет, скомканных за спиной.

 

Хватаюсь за каждый выступ при побеге без возврата,

Гашу передние фары. Знакомы капризные  ноты: А куда идти?

По булыжникам из окаменевшей крови! Ей так надо!

 

Приземлённый обыватель! — Бог в страданьях душу хочет спасти,

Когда пляшут в трёх кругáх птицы, ленты и людское стадо,

Крýтится диск; антенну добра, о Боже, ломать прекрати ...

 

                                                (1993 г.)

 

                          * * *

Quí serer' íngenuúm vólet ágrum

Líberat árva priús frúticíbus

Fálce rubós filicémqué resécat

Út nova frúge gravís Céres éat

Dúlcior ést apiúm máge lábor

Sí malus óra priús sápor édat

Grátius ástra nitént, úbi Nótus

Désinit ímbreferós dáre sónos

Lúcifer út tenebrás pépulérit

Púlchra diés roseós ágit équos

Tú quoque fálsa tuéns bóna príus

Íncipe cólla jugó rétrahére

Véra dehínc animúm súbiérint.  

 

       (Boétius. Ex “Consolatio

        philosóphiae” libri tertii)

 

                           * * *

В дéвственном поле кто сеять хочет,

Землю он от сорняков очищает,

Куст ежевики и серп косит скорбно,

Снова Церéра вперёд гонит к жатве.

Сладок губáм сельдерéй в голод горький,

Ведь, то кошмар, растерял вкýс уж  люд впрямь,

Звёздный приятен коль гром, если Нóтом

Кóнчены грохоты гроз пред дождями,

Бурю тогда Люцифéр пусть разбудит,

Так в день чудесный вперёд выйдет лошадь,

Так и взгляни на добро лживых раньше,

Стягивать с шéи ярмó чтоб решиться,

Правда поднúмется пусть сразу в дýшу.

 

               (Боэций. Из «Утешéния 

           философией» книги третьей)

                                           (конец 523 года)

 

Сонет Мáнлию Северину Боэцию', творцу и учёному, казни 524 года

  

Римский папа Григорий Первый' через век к слезе восклицал:

«Где теперь наш сенат средь Римлян? В кошмарах Рим' Древний пал!».

          Взлёт поэта! Ибо Восток воспел вслух Его вассáл,

Теодóрих' —  Боэцию с плеч срубить гóлову приказал:

 

За восторг столицей Византии'. В жутких бывших дворцах — 

Римских светил казнь! А мрут на Муз' надежды в чутких сердцáх:

           В латинских трудах Боэция — то варвар в средних векáх

Аристóтеля' во мраке сумел узнать, держа в руках.

 

К Теодóриху прéжнему мёртвой рыбы головой

К нашей смертности —  Cиммáх', творца зять с искренней душой

            Над ухóй вознёсся, чтоб скорбно позвать за собой.

 

Вскоре умер в безумстве Он, Теодóрих, грустно с мольбой.

Две личности... Поэт.., с кем полководец — вéщей судьбóй

           Узел страшный сплетает у жизни смертью — грехóм немой.

 

Евлóгий и Даниил из преданий Византии

 

Жил Евлогий-камнесéчец, пóтом зá день зарабáтывал керáтий,

   Так всегда он вечерами с пылом беднякá за стол голодных

Всех скитальцев бескорыстный — сéрдцем на ночлег звал в кров  к себе, как братьев,

   Вдруг бездумно Даниил стал, как за святых да богоугóдных,

 

За Евлóгия ручáться, и в день хмурый клад в скалé того богатым

   Сделал, свéточ пусть во имя божье тратит всё для блага бедных.

Имя Бога предрекáло: «Пóмни, что ему богатство с властью адом

   Обернётся, с чем померкнет луч добра без слёз в делах победных».

    

С драгоценностями да при злате уж в Константинóполе Евлогий,

   Позабыл о давних скорбях, гонит Даниила в шею прочь вон

От Египетского дома: «Ты мне тут к позору, жалкий раб убогий,

   Поп пресвитор града Скита, у Епáрхий близок мне царя трон!».  

        

И лишь избранно безгрешным от рождения богатства — не кончина,

   Кто-то с детства до смерти чист, словно ключ для родников хрустальных,

Да кому-то душу очищает с бедствий слёз в страданиях кручина,

   Как везенье превратит сердца слепцов в рабов грехов астральных.

 

Даниилу стало жаль евлогиеву душу; о прощеньи старец

   Принялся молиться Богу, чтоб не дать пропасть ей средь жертв аду.

Заступился за добро, — тем хищнику он в пасть засунул палец,

   Умолял святой Евлогия судьбу падением спасти в награду.

 

Сила неба: мирозданьем кару дарит Даниилу во сне судном —

   За бездумные поступки плетью принимая наказанье,

Порученье снял: и к заговорщикам пришёл Евлогий ко дню смуты.

   Василевс тот бунт разбил, тут же Евлогий в рабстве у скитанья

 

Всё отдал, лишь убежать бы, возвратясь туда, где жил, свой крест таская,

   Да сказал друзьям, что к Богу шёл всё по пустыне Иудеи,

А искать клад продолжал, но тщетно. Даниил, про зло не вспоминая,  

   Ведал, что к себе люд вновь звал, молвил: «Брось ты детские затеи».

 

                                    * * *

 

Пускай из-под пальцев Ваших зажжётся музыка цветами,

Которых нет в радуге, а сердцу нарисуют они узор,

Чтоб, как с композитором, Бог с Вами завёл разговор,

Будьте такой, какой видеть себя захотите Вы сами.

 

Пусть классика с модернизмом вечно так парят над Вами;

Как взлёт мысли и бездна дух окрыляют с вершин скалистых гор,

Так же и Вы запишите, о чем поёт в Вашей душе хор

Чувств, что несётся ночью в медитации над городами.

 

Вы крыльям порадуйтесь, будто восторженный нежный ребёнок,

Пускай панорама созвездий Вам укажет Ваш путь,

Вы поверьте лишь, что Ваш Божий дар так романтичен и тонок,

 

Как рисунок стиха. То в музыке свет. Ему нельзя уснуть.

Госпожа, поймите, нынче лебедь — и гадкий утёнок.

Вы же профессионал. Верьте в себя. Дышите в полную грудь.

  

                                      * * *

 

Спускаются, так закрываются, горящие цветáми, осенние

Вечерá.

И остывают зá день нагретые крыши.

На город не ложится звёздный покой.

Всегда летит Завтра на смену Вчера,

Не простятся даже пусть солнце с луной.

 

Спускаются, потом закрываются тысячи горящих

Эпох.

Человек? — Он всё рисует свой первобытный

Абстрактный сюжет —

В разноцветной улыбке:

В сознаньи опрáвданный вздох

Всесильного — «ДА»,

Но и мудрого «НЕТ».

 

                                  * * *

 

Спичка вспыхнула. Погасла. Не фантом кто, оглянись...

Увидишь на её почерневшем конце остывающий прах.

От неведения одуряющего хотя бы на мгновение очнись,

Ты почувствуешь сконфуженный, невольный страх.

 

В микромире: секунда — это эпоха огня.

Хоть секунда в твоём представлении — миг.

Абстрактно никогда уж не поймешь меня,

Ведь ты лишь от «А» до «Я» мыслить привык.

 

Судьбе миллиардов простейших спичка как взрыв,

Ты спалил тысячи поколений, за кратчайший срок

Целые миры тем в углерод превратив,

Для нас всего одну только спичку зажёг.

 

Оглядываясь назад, вечно смотрим вперёд,

Пытаемся в прошлом найти понятный ответ,

А найдет его, к сожалению, в избранности тот,

Кто первым покажет иллюзорный рассвет.

 

Ибо мгновенная вечность — никем не осознанный миг —

Жизнь вся на ничтожной, но гигантской Земле.

Ведь кто поймёт, насколько наш мир примитивно велик,

Спичечный коробок тот воспламенит во мгле;

 

Он с ответственностью на нуле.

Таинства неограниченной власти постиг.

                                     * * *

Pòscia che Constantìn l' aquìla vòlse

contr' al còrso del cièl , ch' ella seguìo

diètro a l'anìco che Lavìna tòlse

cènto e cènt' ànni e più l' uccèl di Dìo

ne lo strèmo d'Euròpa si ritènne,

vicìno a' mònti de ` quài prìma uscìo;

e sòtto l' òmbra de le sàcre pènne

governò 'l mòndo li di màno in màno

e, sì cangiàndo, in su la mìa pervènne

Cèsare fùi e son Giustiniàno

che, per volèr del prìmo Amòr ch' i'sènto

d'èntro le lèggi tràssi il tròppo e 'l vàno.

 

(Dàlla DIVÌNA COMMEDIA di Dànte

Alighièri, PARADÌSO, dal VI /sèsto/ Cànto)

                                     * * *

В быт Константúна' ввысь взмыл орёл корóны

против хода небéс, в древность клюв всё же

следовал за тем, кто взял Лавúну'1 в жёны,

больше лет двухсот тáм держалась птица божья,

на границе Европы, где крутые

вершины,— царств сдревле исход от их подножья;

Под тенью крыл чьих, чтя перья святые,

управлять с ней из рук в руки великáнам,

стал с наследством моим орёл во дни былые,

Цéзарем' был я, зовусь Юстиниáном',

чем, чтоб желать, я первой Любовью чую,

как изнутрú обновúть законы стрáнам.

 

(Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ

Дáнте Алигьéри, РАЙ, из VI /шестой/ Песни)

—————

1 Лавина, она же Лавиния, вторая жена Энея.

Правил в грáде на Босфóре

Византийский свой Траян',

Средизéмное взял море

Скипетром у разных стран,

 

Возрождáв былýю славу,

В войске чинно принял Рим!

Дал знать вáрварскому нраву:

Глупость жалких — драться с ним.

 

Привязал сам к трону властно

У мидян' царя: «Darás!» [«Дарáс!»] —

Мол,— «Отдáшь всё, что напрасно

Бился ты урвáть у нас!»

 

Из законов царь нелéпость

Устранил в благих правах.

Воспевал поэт с ним крепость

В граде каждом — мощь в боях.

 

Велизáрий — полководец

До испанских берегóв

Зóрко зрил, чтоб инорóдец

Не шёл биться за врагóв.

По юстиниáнской' воле

Встал святой Софии храм.

Взвыть мне хочется от боли,

Что грозит творцóв дарáм!

 

Силентьярий' Павел в слóге

К пéсням слáвил храм ночной —

С фаэтóнтовой дороги

Образ — буквой неземнóй.

 

Сладкопéвцем, то, Ромáном'

Кóндак-стих народ читал,

Страна мнилась океаном

Без конца да без начáл.

 

Кто тогда лишь смел предстáвить,

Что заморский сарацин'

За полста лет смог возглавить

Армию простолюдин.

 

С верой новой средь пустыни,

Лет за тридцать чтоб отнять

Африку и все святыни,

Где Христа родила мать.

 

И в одиннадцатом веке

Анатóлии' уж нет!

К злу текут, как прежде, рéки,

Где, муллá, встречáй рассвет...

 

Зря к крестóвому походу

Возбуждался греков пыл —

Турцию вернуть в угоду

Войску итальянских сил.

 

Папа Иннокéнтий Третий'

Положил на Цáрьград глаз,

Но в тринáдцатом столéтьи

Верил вóрвар в его сказ:

 

«Православных весь акрополь,

Театры, ипподрóм  — в грехах,

Стáтуй раб, Константинóполь'

С самозванцем прячет страх

 

Пред катóликами Рима,

Где царéвич Алексéй',

Власть злодейств преодолима,

Плыть, чтоб расквитаться с ней».

 

Века полтора Царьграду

Слал указы папства трон,

В ссоре просто вёл к распаду,

На столéтье, словно сон,

 

Царегрáд освобождённо

Одинóко дань платил...

Он в огне погиб зловонно,

Магомету став вдруг мил.

 

Там мечети в минаретах!

Может и такой Москва

Станет в горестных куплетах

Через семь веков аль два?!

 

На востоке тьма китайцев!

Юг — талибы, бьёт Чечня!

Волк голодный хочет зайцев,

Русь ждёт ночь к закату дня!!!

 

Никогда не знав Россию,

Я влюблён в неё душой,

Жил ведь в ЭСЭНГэ, в грязи я,

А сейчас бегу долой.

 

Лишь в Израиль, как в дым греки

На Венецию в ночи...

Русь вдали!.. Вокруг узбеки1

Вторят: «Хочешь жить — молчи!»...

_____________

1 подразумевается не великий узбекский народ,

 

ЗАЧЕМ РАБАМ СВОБОДА?

 

Вон дым марихуаны поднимался тоненькими кругами,

Не курящим её захотелось блевать, не кашлять.

Как, господа курящие, вам прикинуться дурачками?

Пластилиновой перестройки дочь — плод не ваш ли?

 

Ах, обманутые вождём Мао Цзэ Дуном' хунвейбины'!

Вы подражаете, республики патриоты-националисты!

Людские надежды разобьются да растают, как льдины.

Чтоб возродить их, вспорят животы экстремисты.

 

«Вcтавай, проклятьем заклеймлнный!..», — воет коммунистов братия.

Ей в кайф, что обстановка в стране, как чайник на плите, накаляется,

В дыму почти задохнулась рабов перестройка,  демократия.

КГБ «подотчетное» в кавычках зло, при этом мудро улыбается!

 

Мы все увидели: ОГНЮ в обе щеки здорово треснули,

Необходимость во введеньи комендантского века ещё не настала?

КГБ пока всё всем разрешает, да и помалкивает вежливо:

«Вы сами помощи попросите в хаосе  ЭСЭНГЭшного скандала...».

 

Ты, гитара, немая гласность, играй, и твои струны не лопнут,

Ведь ты в публичный дом гулом Рока заходишь невесело.

Продается, братва, свободно гашиш и опиум.

Ах, гитара, ты — пизда шалавы бесплодная,

Скажи, а маковые поля у тебя откуда в общем-то?

 

                           * * *

 

Вы стучались, Вас не впустили в дом.

Но увидьте же мир Вы вверх ногами.

Радость и печаль упорхнут с годами?

А жизнь разбавится жизненным сном...

 

«Sid ut sunt, aut non sind»

«Будь каким есть иль не будь никогда»

 

В стране нет легендарных фей,

Зато размалёванных девок сполна,

Которым нужен мощный кобель,

Тут же постель для валютного сна.

 

Их грубо смеющийся рот,

Что полон прокуренных

Да подвыбитых чёрных зубов,

Какого по счету поцелуя ждёт

 

После утёртых плевков?

Плюнь, заплатив, да разотри,

И ты всех на свете из мужиков

Станешь ей милее,

Ибо купаться в вонючей крови —

Основное хобби у блядей.

 

Вот чистая девочка, чтоб найти

Парня, мажет лицо, курит «Опал»,

Чтоб впечатление кайфа произвести,

Чтобы Зверь-Он её увидал.

 

Вот мальчик стоит, стесняясь белой руки,

С надеждой скрыть неосознанный стыд,

С горки бежит по блатному пути

И чистым хайлом чью-то мать материт.

 

Но что останется делать тому,

Кто плюнул на всё, тем создав идеал?

Скитаться придётся весь век одному

В слепом ожидании начала начал.

 

                                * * *

 

Радиоактивной судьбой ползут с развязанными глазáми,

Когда над мёртвым сердцем оранжево-синий снег пойдёт?

Слишком скоро завоет скорбь о «социализме наоборот», 

Ругай, иль хвали ты ЭСЭНГЭ культурными да неценцурными словами.

 

У наследников безвластия с красной звезды упала свобода к совкам

Воспели лидеру хвалý! Оглянувшись, ожили бродяга, фарцовщик и прачка.

Видят жизнь-змею, им мерéщилось, что свобода —  подачка,

Зажгутся в генах пещерные чувства, зажаждется крóви глазам.

 

Встаньте, бьют уж и лидера павшего. Я тут же смолк. Что ответить?

В мутных глазах застыли слёзы, в теплé что превратятся в гной.

Из антимира дýхи палачей горем почти за каждой спиной.

Увы, подобным, всем драконьим рабам счастье ведь не светит.

 

              Сontra epicuréos

Parcús deóum cúltor et ínfrequens,

insániéntis dúm sapientíae

consúltus érro, núnc retrórsum

véla daré atqu' íteraré currus

 

cogór relíctos: námque Diéspiter;

igní corúsco núbilá divídens

plerúmque, pér purúm tonántes

égit equós volucrémque cúrrum,

 

quo brúta téllus et vága flúmina,

quo Stýx et ínvisí horridá Taenári

sedés Atlánteusqué finis

cóncutitúr, Válet íma súmmis

  

mutáre ét insígnem áttenuát deus;

obscúra prómens; hínc apicém rapáx

Fortúna cúm stridóre ácuto

sústulit, híc posuissé gaudet.

 

            (Quíntus Horátius Fláccus

/Annus 30 /trigésimus/ante Сhristum Natum)

              Против эпикурейцев

Богóв поклонник рéдок; при слáбостях

в безумствах, но всегда он и в сознаньи,

ошибкам внял вновь; знать, как раньше,

свет брось дарить, чужúх повторявшим взлёт,

 

погонщик вдаль Юпúтером'-бáтюшкой,

сверкнуть летел, в раздоре, как на туче,

 у многих; небом-громовержцем

гонит конéй, окрыляя в скáчке,

 

и сóхни суша, текла чтоб рéченька,

чтоб Стикс' страшился врат, света русел адских,

трясись трон на земном краю;

где сам Атлáнт крепнет, — тяжесть свода

 

чтоб сдвинуть, но тогда прозреть, бог убеждает;

наш танец, гасни; алчность короны здесь,

Фортýна зла, ад в шипéньи жаривший

прежних собьёт; млéли, лёжа,  те.

 

              (Квинт Горáций Флакк'

               /30 год до нашей эры)

 

              МАСКАРАД

 

Праздник для душ, ночной Маскарад

В океане огней утонул.

В сердце пал разноцветных искр град

Под монотонный, бездарный гул.

Маскарад у рабов больше, чем Бог.

Кто человека азартом взбодрил,

Открыл подсознаньям сотни дорог

И маску добра подарил?!

Маскарад сменил выраженье лица.

Человек нашёл маски под цвет фонарей.

Маскарад всё вернёт на свои места

В стране разноликих теней.

Как подобную ночку прожить?

Но Маскарад ничего не сделает зря,

Коль с этого маски начнут душить,

Как заалеет по воле неба заря.

И померкнет мираж в свете первых лучей.

Застывшие позы встретят рассвет.

Спалит лик солнца безликих людей,

Не знавших в ночь-жизнь понятия «НЕТ».

* * *

Судьба так хочет, чтоб одним
быть ореóлом всем живым,
тысячелетья дар мы чтим
в наследьях злáтом неземным.

Мозг первобытен меж двух льдин,
что быстро тают средь глубин,
слепцáм тонуть, коль мещанин —
мир-человечество един.

На клетки подсознанью шлёт
каждый у Бога свой приход,
шумит, как óрганы, — народ:
царь, гений, раб да идиот.

Как шёл к разливам ручеёк,—
амёбой раньше был рачок,
жизней сто тысяч жил жучок,
сто миллиардов жёг бычок.

Дар с каждой жизнью делал шаг,
рождён из первых нас дурак,
он чем кошмарней пал во мрак,
тем ярче чуял Бога знак.

Кто власть взяв, поперхнулся вдруг,
в другом рожденьи сузит круг,
но кто — творитель другим мук,
чтоб жить для жертвы злых услуг,

Падёт назад во мглу векóв,
рабом — вкусить жар кулаков,
на развлечéньи игроков:
смерть чистит без обиняков.

Таким на выбор или рай,
где сад любóй мечты, но знай:
иллюзий ложь — не неба край,
чтоб развиваться, погибай.

Учёный аль поклóнник вер,
запутан культом царств химéр,
есть существá из высших сфер,
нам недоступен их пример.

Мозг в миллиард идей за миг,
ум-глаз не уменьшает сдвиг
на километры даже блик,
как обезьяны, люд тем дик.

Есть шанс родиться в их мирах,
мы можем скинуть грехóв прах,
но помощь — пред Всевышним страх,
у мудрости в благих умах.

Памяти Владислава Листьева

 

Который раз убийство! — привычный надрыв
в глóтках глаз, в глазáх чувств; скрежет зубóв,
рельс, колёс поездóв для безнакáзанных адских
сил — грандиóзнейший шквал побед перед тем,
как убийцам-манекéнам одеть скальпы со змéями
вместо волос, чтоб спуститься в огонь, в преисподни
с зáпахом сéры.
Он, как другие многие страшные жертвы,
вознёсся на небо, чью прéлесть не представить,
зелёные листья гигантских райских садóв
их окрыляли в благоухании душ цветами ангелов
к линии счастья за горизонт мечты
в бесконечность, где бытиё во Вселенной сливается
с силою Бога.

Подстрекатели как убийцы! Чего вы добились?
Ведь ваше время в безвременьи, когда черти сдирают
кожу с душонок, когда в дыму Вождь встречает
чешуёй на лице в безумствах слепых и страхом
в ослепляющих огненных взорах; как и кровь из вас
высосут вампиры все воспоминанья о диком счастье,
куда вы стремились.
Мы и рабы-марионетки! Одумайтесь, люди...
Что будет?! — Который раз убийство!

Осень.

 

Осень.
Цветок увял.
Осень.
Ливень.
Осень.
Застывший огонь.
Осень.
Тревожилось сердце.
Осень.
Сердце скулит.
Осень.
Серый пейзаж.
Осень.
Чуткий мираж.
Осень.
В памяти годы.

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПЕРВОЙ МОЕЙ ЛЮБВИ

 

Бесполезно прятаться от лавы вулкана,

но слово не вернуть, не смыть его позора,

думал одно, говорил другое. Скоро ж

лопнет струнá обмана.

Вон украденный рассвет! Держите вора!

Красочная жизнь, солнце застало

длинные нити любви конца у начала,

что сплетут теплоту укора:

«Оскалом боли, волей секунды

вспомни, ненавижу

любовь и я глупую...». Тише.

Радужного нет утра

 

              Посвящаю красоте души Кудáшевой Елены

 

Ах, время,.. Осознать жажду космос души твоей.., Елена!

                        За то, что не мог твоего сердца мудрость узрить, тебе измена

 

Надолго одному скромно существовать приказ отдаст. Гиена —    

Страсть! Юность, знать, слепа... Ведь я тебя не домогаюсь ныне.

                        Ты — символ для меня. Как одинок я, чародей в пустыне. 

 

Ты первой приняла мир мой ещё до того, как в загоне

                        Для грешных оценил соль серых дней я.., чей чад ироний

 

Судьб: глаз, смеясь, слепил мне? Каюсь пред тобой в прозревшем стоне.

                        Коварной жизни-зоне

Кáрмой в космосе умела

Мне погрешности прощать,

В юном дурне оголтело

Отверг свыше благодать.

 

Я оглядываюсь жалко

На концертный зал с тобой!..

Десять лет назад фиалка

Послана слепцу судьбой.

 

Глупый отрок в моём теле,

Надышавшись тобой всласть,

Лгал тебе на самом деле,

Не страшившись в грязь упасть.

 

Пред экзаменом последним

В школе для талантов ты

Отдавалась моим бредням,

Строя замки из мечты.

 

Заграбастал твоё время,

Ты всегда была светла,

Не заметила ты бремя,

Страсти иго в детстве зла.

 

Третий глаз с тобой впервые

В вечность дал мне заглянуть!

Нимф воззванья огневые

Гнали прыть на ложный путь.

 

Рано посланный мне в душу,

Ты — тот высший был мне дар.

Выбрал вместо моря лужу,

Чтоб потом взирать кошмар.

 

Наказанье шло от Бога,

В лужи с тухлою водой,

Не представить: сам как много

Окунался раз башкой.

 

Счастья же тебе, Светило,

Благородство каст богинь,

Тебя сердце окрылило

На безоблачную синь.

 

                            * * *

 

От поцелуя спички загорелся в поле костёр.

Всю ночь в ожидании зыбкой любви

Он с красной тревогой глядит на звёздный узор

Да душе говорит: «До утра подожди!».

 

То трещит одиноко, то пристально ждёт,

Катятся смолки-слёзы и тушат весь пыл,

Шоколадная спичка снова душу зажжёт

И он не жалеет последних óгненных сил.

 

Но никто не подходит, а от жажды костёр

Медленно гаснет в одиноком жáре ночном.

Останется в искрах-звёздах щемящая боль

Незаметно в ýгольном порошке седом.

 

А неизвестный путник присядет к костру,

Покуда плазмы душа ещё не сгорела дотла,

Любовью пусть испечет картошку к утрý

Уставшее сердце — слепая зола, куда жар жизнь привела.

    

                                               1986 год

 

                   * * *

 

Чтобы не был вдруг задет

В словосочетаньях бред,

Графоманов высший свет

Себе равным даст ответ,

Их безжизненный скелет,

Как стал в злато разодет?

 

 «Вы, стишочки ни о чём,

Древа почки пред ключом,

Ослепляющим лучом

Лезьте в царство, хоть бичом,

У безвластных палачом

Станьте славных рук мечом.

 

Для цветенья ерунды,

Чтобы избежать беды,

Средь пустыни чехарды

Стройте очередь в сады

Муз... — для жáждавших воды,

Ставшей поводом вражды».

 

                            * * *

 

Вселенский образ Грецию покорил всецело,

Раскрепощённость в сознаньи тысячелетья горела,

Эллады крылья — дух человеческий без предела

Афины в славе освободил для глáза тело.

 

Повсюду приняли то, что необычайно

В глазах Платóна да Сапфó, где вечность — тайна

Эпикýра да стóиков в стихах и в прозе.

Самопознанья, чтоб открыть дар людям в крайне

 

Жестоких схватках с персами, в давней угрозе,

До сих пор слáвится, как отчаянно

Мерцал Афины — град идей, подобный розе.

К ДВУХТЫСЯЧЕЛЕТИЮ СМЕРТИ ПЕВЦА

Еsse Alcáeumque latinum

Póscimús. Si quíd vacuí sub úmbra

lúsimús tecúm, quod et húnc in ánnum

vívat et plurés, age díc Latínum,

           bárbite, cármen,

 

Lésbió primúm moduláte cívi

quí feróx belló, tamen ínter árma

síve jáctatám religárat údo

           lítore návim,

 

Líberum ét[Liber’et] Musás Venerémqu’ et ílli 1

sémper háerentém puerúm canébat

ét Lycúm nigrís oculís nigróque

           críne decórum,

 

O decús Phoebí et dápibús suprémi

gráta téstudó jovis, ó labórum

dúlce lénimén, mini cúmque sálve

           ríte vocánti!

 

(Quíntus Horátius Fláccus/ ánnus 25/

vincésimus quíntus/ ánte Christum Natum

 

———————

1Líberum ét Musás Venerémque et ílli [Líber et Musás

Venerémqu еt ílli]

Быть и латинским Алкéем'

Просим чтить. Если ты не раб, под тенью

в играх мы с тобой, избранно, как ныне

славишься в веках, пой, твори с латúнской

            лирой ты песню,

 

в Лéсбосе — иметь первого, — гражданкам,

как дерзнув в войне, жив среди оружья,

ведь в чужом  порту властно держит в шторме

             судно — дар в жертву,

 

Лаской Муз ' и детства, Венéрой' и за этим

навсегда стрела к чувству Купидóна',

Лúка' чёрных глаз будь, поэта волос,

            лавром увенчан,

 

Фéба' о красá да с яствами богатства,

Ты, Юпúтер', дай стих творцу в награду,

сладко утешай, а меня прославь, коль

            я — жрец поющий!  

                                          

(Квинт Горáций Флакк'/ 25 год

до нашей эры)

                                 * * *

 

Время, зри, как встал лирик, чтоб спеть с неба,

в ночь изгнанником, в шторм из строк Алкéя'

лира клетку рвёт. Шесть веков спустя,.. — пусть

      Горáций славит

 

в Лéсбосе вражду; грек вернётся в праздность

песней моря жить... писарь, вóин Брýта'

с риском смерть принять у Принцéпса' вспыхнул

      средь римлян дивом.

 

Вёл скалистый путь к дружбе с Меценáтом',

в лáвровом венкé плыл поэт к бессмертью,

Ликосом' сверкнул в Лáциуме' властном

       певучим слóгом.

 

Музы' волей чьё смертное бессмертье

чтит двух тысяч лет слух! В векáх цветенье

пёстрых мнений, коль времени сильнее

      твой стих, Гораций.

 

В средних ты веках и у Возрожденья,

с Данте' вечный луч в Первом круге ада,

над венком твоим всех вер преображенье,

      светил награда.

 

Символ классик твой ритм из óды ранней,

гордых, словно ток мóлний греков песен,

ждёт романтик шторм, гром твоих исканий,

      времён шар тесен.

 

В память о вечно любимой Грач

Лие Самуиловне – тёть-Лизочке

 

Вот, тёть-Лизочка, взрослый уж совсем я,

В незабвенности сказок лет ты моя,

Страх за маму жжёт, как прочел письма я

        Строк давних для меня.

 

До восьми годов жили вместе мы,

Но унес тебя в вечность лёд зимы,

Двадцать лет спустя ночью вижу сны

        С тобой из глубины.

 

Где я маленький всё ем твой рулет,

Лишь один тебе я в окошке свет,

Никогда сказать не могла мне нет.

        Твои во мне труды:

 

Чую я, как не из пустоты,

А из райских звёзд на меня зришь ты.

 

Посвящается Лучáно Паварóтти

и его песне «Памяти Карýзо»

 

        Глас — бесконечность бездны,

плен моря! Ветры симфоний,

пыл Карузо шлёт граций

наследье под цепью гармоний,

с Музой' к царству избранником оваций

стал Лучано в восхожденьи,

стих не опишет сам голос,

дух ждёт свободы пенья.

 

        Я вечность чую ту,

        но сколько, уж сколько красоту

        я жажду слышать раз, звезду,

        мне цепи вселенной

        дарят песню ту.

 

Рай, улетевший, зрил в туннеле

дух Карузо до вещего берега,

там звёзды, чьи трели к зримой цели

голосом открыли Америку;

из нот, рождавших чувства музыки,

с оркестра и с фортепьяно

бьёт жизнь: те годы, эпохи, рожденья и имя смертностью;

и уж Паваротти затмил Карузо,

алость зорь с ним светило встретит,

и лун в отраженьи диск, и вид моря,

средь божьих царствий голос взмыл вне времени,

чтоб Музу отразить в просторе.

       

        Я вечность чую ту,

        но сколько, уж сколько красоту

        я жажду слышать раз, звезду,

        мне цепи вселенной

        дарят песню ту.

 

        Наследье неба лирики

глушил «Металл» — гром фальши,

кошмар из нот — весь век в звериной мимике,

связь жалких слов, что дальше?

Те звуки рыщут в душе у твари,

где и ангел жив в преддверье

у царств Вселенной: счастья с болью,

где разум рождает зверя.

И едва ль ответишь клипами,

с кем одичавшая Америка

душой живёт богатой жизнью.

Смерть — в ад и в рай — туннелями.

Спасенье — всё ж голос, дух гармоний.

Ты пой в ветрах веков душой гиганта,

о, путь в метагалактики симфоний,

ты, звёзд чистота — о, бельканто.

 

        Я вечность чую ту,

        но сколько, уж сколько красоту

        я жажду слышать раз, звезду,

        мне цепи вселенной

        дарят песню ту.

 

                       * * *

Безумство сменила разумная лень

и тут же закрылась на сотни замков.

Ночь проводила бесформенный день

В иступленьи немых голосов.

 

Где они, десять лет?

 

/посвящается покойному отцу Ю. Н. Солнцеву/

 

Папа!

Ты не ложишься в больницу вечно.

Ты не скажешь ни слова, ни полслова.

Мы оба копаем лопатой.

 

Ты везде. Ты в моем подсознаньи...

... уходишь...

Нет ты живёшь, в раю поёшь: «Летят журавли,

Как мне хочется плакать».

 

Папа! Папочка! тебя нет!

А ты помнишь,

Как мы ездили на машине,

Как мы рыбу удили

В лесу каждым летом,

Лишь памяти свет.

Где они, десять лет?

 

(от 7 апреля 1989 года)

 

                                          * * *

                   

Образ вселенский, вкраплённый в непознанный город

Старый и новый в слияньи великий да жалкий,

Чернью загаженный, но вновь кристально рождённый,

Вспомни гигантские полчища в прошлом туманном,

 

        Каждый хотел здесь остаться, но не удержался

        В свыше подаренном граде Давида потомков,

        Что из-за самовлюблённости дар растеряли

        В треске пожарищ к изгнаньям бессмертного рода.

                   

        О не угасаемый патриотов огонь, призвавший

        Против латинского проникновенья к восстаньям,

        Ты обознался в надежде на помощь сил Торы,

        И обречён был народ Авраама на муки.

                     

Но ни арабов ножи, ни костры инквизиций

Жизнь у еврейской идеи в дыму не отняли

С правом вернуться на Обетовáнную землю,

Гор и пустыни безжизненной соли в разломах.

 

               Древних четыре квартала судьбу всего мира

               В Силе небесной всем излучают из камня:

               Плача стеной, что плечом описуема сдревле,

               Полу подземной Голгóфой христианского духа,

 

               Боль миллиардов в истории здесь притушившей.

               И синь Омара мечети исламской святыни

               Подлинно верующих призывала к смиреньям

               С горем в несчастной семье невиновно рождённых.

          

   Вся эта воля да сила Всевышнего — тайна,

   Что побуждает прислушаться к мыслям друг друга,

   Ведь короткá жизнь, а ценности столь многослойны

   Разного дерева в каждом народе от предков.

Sta carmína dicúntur ésse 

            Lactántii:

Est locus ín prunó felíx oriénte remótus

Quá paret éterní máxima pórta polí

Néc in estivás bienúsq’ propínquus ad órtus

ín quo sol vernó fúndit ab áxe diém:

Íllic planitiés tractús diffúndit apértus.

Néc tumulús crescít, néc cava vállis biát;

Séd tu ós montés quorúm juga célsa pútantur

Pér bisséx ulnás éminet ílle locús.

Híc solís nemus ést ex cónsitus árbore múlta,

Lúcus pérpetué fróndis bonó reveréns.

Cúm pheróntiadís flagrásset ab ígnibus áxis

Ílle locús flamís ínviolátus erát.

Ét cum díluviúm mertísset flúctibus órbem

Déucalióneás éxuperávit aquás,

Nón hic exangués morbí, non égra senéctus,

Nón mors crudelís, nec métus ásper adít.

Néc scelus ínfandúm, nec opúm vesána cupído

Áut metus, áut ardéns cédit amóre furór.

Lúctus acérbus ab ést, et egéstas óbsita pánnis,

Ét cure ínsontés, ét violénta famés,

Nón ibi témpestás, nec vís furít bórrida vénti.

 

(303/trecentésimus tértius/ annus)

 

Бытию посвященá песня

            Лактáнция'

Знать, средь олив есть место, счастье востока чужого,

Вечность где родилáсь, громко порог чей воспой

В саженцах не от двух лет сближенье с востоком,

Солнце где весну льёт от рождения дня:

Плавная ведь равнина всем распростёрлась открытой,

Вырос не холм-курган, не из долин пустота;

О горé — нутром от горестей свыше мечтаемо,  

На двенадцать то место локтей вознеслось.

Роща солнца его — украшена чудом деревьев,

Нескончаемый свет на листьях страданий добра

К катастрофам и запад вспыхнул бы огненной осью,

Да неподвластно их место огню бытия.

И с морским наводненьем всё опустилось бы в бездну,

С Девкалиóном' коль воды начнут бушевать,

Смерти и без жертвы нет, пока та — не старость,

Гибели здой нет, жгущий страх не взойдёт,

Ни несказáнный мрак, ни безумство жажды жизни,

Иль кошмар, иль любовь сменяет ярости зла.

Скорбь на востоке пронзит, насилье прожжённо в рубище;

Боль без вины стерпи, голод в сплошной нищете,

Где не тайфýны да ни сúлища воющих вéтров.

 

                                                                 (303 год)

Пейзажи идей Шри Ауробиндо' и Нострадáмуса*

 

Свет с других планéт смотрит на материализовáвшиеся тéни,

Люди — развлечéнье, мишень вихрей из потусторонних измерений.

Есть лишь одно место áду неподвластное — Шáмбала'-спасение.

Ещё вечны в дикарях: Сáттва, тáмас, Рáджис — Блáго, зло, Сражение.

Ерушалáим да Гималáи, то — прошлое и будущее единство.

Любовь спустится из Шáмбалы Кришной и Бýддой избавлением

От культов, догм, нетерпимостей атеистов да религиозников,

От их скольженья по понятиям в пространствах резнóго времени.

В природе, верах, искусстве, науке, везде где-то ниточка Бога.

Держась за святость, люди не движутся к Истине, не Её возлюбя,

Лишь себя в культ возводят, когда дар взят в страхах навязанных образов.

Тела людей — передатчики без собственных идей, рабство у вибраций,

Зверь — неразумный дух. Разум грешной Земли шлёт ему чужие мысли.

Ничтожную часть их присвоив, счастливо Сито — Мозг человеческий.

Сознанье тупеет в мире самовлюблённых блаженных снежинок.

Боже! Пусть человечество избежит войны двадцатисемилетней,

Что предсказал к концу тысячелетия в стихах-шифрах Нострадáмус,

То новая раса и мир людей: высоких, низких и полосатых,

Когда нам явится Единая Вера в лике иного рожденья.

За секунду в людских душах и умах появятся миллионы мыслей.

Взирать на поток дивных  картин в  красках  идей каждого Каждый сможет,

Как в мозгу одного организма иных восприятий жизни.

Из-за инертности колёс вековых привычек многие грешники

Или ж сойдут с ума, или, стыдясь обнаженья, сойдут к самоубийствам,

Коль преданность культу вчерашнего дня не примет Бога-Отца,

Всё сотворившего, Бога-Сына — Вселенную, где все измеренья

Да знаки в деленьи понятий Бытия, что в любви воплотились,

И Бога-Святого Духа, как единство Бога-Отца с Богом-сыном,

Но его мысли отвергли при жизни. Культам опасно спасенье

Из-за любови к предкам, пусть они, хоть как черти, дышат с образом Бога.

Бог один и неделим над всем этим: Отцом, Сыном и Духом.

 

Deús creátor ómnium

políque réctor,véstiens

    diém decóro lúmine

noctém sopórtis grátia

 

      (Ambrósius)

 

Господь, создатель всякого,

нарядно, бог, ты праведный,

    день светом украшающий,

ночь снами грациозными.

 

     (Амврóсий')

 

ПРЯМАЯ — ПРОКЛЯТЫЙ ЭЛЛИПС

Одним осенним вечером село солнце. На Земле лежала пыль. На крыльцо у подъезда, на пушистую землю и рядом в высохший арык падали жёлтые листья и наводили на душу тоску. В тот вечер сломался купленный пять лет назад цветной телевизор. Но работает он или нет, было мне до лампочки. Я пришёл домой, разделся, лёг на кровать-диван и принялся листать журналы. Вскоре уснул. Меня разбудил голос чужих мыслей, которые скреблись в голове. Похолодело в подмышках. За полированным столом на поломанном стуле, необычным светом осветившее комнату, сидело существо без волос, с длинными руками и с лицом фиолетового цвета, вытянутой формы, а в вытянутых снизу вверх к вискам глазах на пол-лица зрачки отсутствовали:

— Что Вы ждёте от жизни?

— Скажите, кто Вы? — машинально вслух спросил я.

— Вы вызывали меня столь объёмный промежуток времени, чтобы я изучил Вашу психологию, — будто бы не фраза, а нарисованная мысль без слов, метнулась в душу, — Вам не нужно уже задавать вопросы. Вы знаете, душа существовала раньше, нежели чем приняла форму и тело. Люди ...

— Фантомы? — ужаснулся я. Я встал с кровати. Свет не горел, похоже, и в противоположном доме. Инопланетный пришелец на мои действия не обратил внимания, будто не заметил ничего и не увидел, кроме одного: потока моих мыслей:

— Мир вас, землян, выполняет нужные и ненужные законы нейтралитета в отношении с миром из союза одиннадцати и одной десятой измерений, которые создают Красоту.

Я открыл дверь на лоджию и вышел на неё, взглянул на спокойные мерцающие звёзды. Затем вернулся в большую комнату. Сел от пришельца на расстоянии около полутора метров. В глазах закололо, у меня слёзы сразу выступили.

— На многих иных планетах мы используем в ходе эволюции цивилизации пять измерений, что присущи высшей математике, а вы всего два из трех, чем обладаете по воле Всевышнего: расстоянием и скоростью. Но ваша беда — ваш тупик не в этом. Слепо Минусу и Плюсу подчиняясь, девяносто девять и девять десятых процента своей энергии вы тратите впустую. Она улетает в пустоту и растворяется в пространстве. Более четырнадцати тысяч оборотов совершила Земля вокруг Солнца относительно синхронного времени, а в вас цивилизация всё по-прежнему выясняет в трёх измерениях, кто как среагировал на ту или иную реакцию с конфликтами в ходе событий.  Вы  всю  жизнь  доказываете:  прав  или  виноват  один   и тот же субъект в трудностях, созданных вами же самими

Бесконечная энергия, жаждущая свободы, наполнила подсознание. Я хотел согласиться, вдруг почувствовал неведомую силу, которая заставила меня остаться. Моим сознанием овладел страх, что смутно будто бы мне шепнул: «Ты будешь жить вне Земли с подобными уродами оставшуюся жизнь животного в клетке, животного в бесконечной и многообразной клетке!». Я взглянул на пришельца. Лишь только в этот миг я заметил, что его тело излучало свет из цветов, которых я раньше не видел.

— Демоническая сила Антиразума не в состоянии людей отправить в ад, ибо наказание за предыдущие жизни — Земля — среднее между чистилищем и адом. Но вы, люди, на фоне цивилизации моей родины — полуразумные — полутвари. Находясь с вами, я выполняю ещё безмерное, многослойное, бессчётное количество функций также в моём внутреннем мире.

— Как устроен мир? Что собой представляет Бог?

— Мы настолько в настоящее время выше вас, насколько вы выше приматов. Но мы, так же как и вы, — единый организм.

Он достал из себя странный восьмиугольный аппарат:

— Воображайте, что хотите.

В моих глазах принялись бегать красочные силуэты, звёзды, абстрактные мысли, превращающиеся в скользящие ленты, красивые и уродливые людские лица, краски превращались в жизненные картины и исчезали. Размеры предметов выросли на глазах, тут же уменьшились, принимая вид песчинок. Звёзды космоса окрасились в цвета, уже не присущие цветам земной радуги. Руки затряслись. Я так чувствовал наслаждение от увиденной панорамы. Неслыханные размеры расслабили мышцы. Перед глазами, затылком, лицом проплывали звёздные системы, объединенные в галактики. «Не умер ли я?» — я видел одновременно и ничтожные элементарные частицы, видел скопления галактик, свету неподвластные, не движущиеся или улетающие одновременно, словно и в никуда. Вот я услышал и мысленный голос:

— Это Вселенная. Но Вселенная — не весь мир. Земля движется вокруг оси, вокруг Солнца, Солнце с его планетами — вокруг центра галактики, галактика несётся с непостижимой скоростью в скоплении галактик, где ион одного размера с галактикой, а нейтрон — со Вселенной при  разных  скоростях    относительно  обобщающей  нас  скорости света.  Это   и   есть   скорость земного условного нуля при борьбе энергии: одной, стремящейся вечно от нуля в объединении к сверхосознанному Плюсу, с другой, рвущейся от нуля к Минусу бесконечности. Без второй, противоположной невозможно бессчётное число элементарных частиц, откуда благодаря им в объединениях образуется Плюс бесконечность. Но другие знаки, кроме Плюса и Минуса, также подвластные через цикличность лет Богу, ничто ни с той, ни с другой силой не связует.

Вот так двадцать четыре миллиарда лет тому назад скорость одного из избранных нейтронов, зачатка ещё не сотворённой, но уже как бы сотворённой нашей будущей Вселенной, словно в нескончаемой матрёшке Плюса бесконечности сравнялась в понятиях с точкой прямого четвертого угла в общей математической окружности, равной миллиону двумстам тысячам километрам в секунду в нейтроне для наших измерений, но также и во Вселенной, где образуются пространства, где нейтрон становится равным Вселенной по массе через мгновенный взрыв. В том союзе для измерений: одиннадцати и одной десятой, массой раздув воронку гармонии: нейтрино и антинейтрино, симметрия вытесняет сквозные измерения. Разрушив, накалила всё сила Антиразума энергией аннигиляции. В водородных ионах начилась так война за нейтроны, тут же мультиплицирующихся в количестве. Ведь каждый нейтрон, уж словно бездонная матрёшка, в себе содержит в нескольких сцеплениях измерений своеобразные метаскопления галактик, скопления галактик, звёздные системы, и так до их нейтронов, а те одновременно в свою очередь делимы также вплоть до Минуса бесконечности. Нейтроны будто б надевают платья протонов в атомах в эволюции многократно, где протон — Плюс — Бог, а закабаляемое к Плюсу бесконечности, электронное облако Минус — Чёрт, рвущий в распаде нуклонов атом и всю сцепляющую им материю вокруг. Через радиоактивность Минус проникает С и л о й  Б О Г А в ядро. Та разрушающая сила есть Антиразум, в различных ситуациях проявляющийся у Вселенной под знаком «штрих». Насколько нарушает Минус, настолько нарушает Плюс, и наоборот. Я не в силах убедить Вас, поэтому оперирую не абстрактной мыслью, а фантомным изображением прошлой, будущей, реальной, но и не сбывшейся — единой действительности. Частота колебаний электронов на каждой скорости разная.

— Я не математик.

— Нескончаемое кольцо связей породило Нейтралитет. Из-за этого Абсолют не мо­­жет по­мочь потенциально разумным существам. Когда систематически приносит в жертву людей Минус, Господь-Абсолют после смерти использует, обогащая, умершие их души для роста массы нуклонов в Раю тем, что есть в протоне, или заново возрождает в более высоких цивилизациях, ибо то — Сгусток Жизненных Нитей БОГА, через всё пространство тьмы, несущийся Ангел Смерти, не ослепляющий божественной яркостью, оранжевый его свет, что излучает душа единства. Вселенные-Нейтроны — всеединые взаимозависимые сверхразумные организмы, они устремляют метагалактики к критической точке через сцепления и расцепления измерений. Протоны переходят в Нейтроны, и наоборот. Скорости нейтронов увеличиваются в замкнутости атомов, Вселенные претворяют ту же картину там, где уже время течет во  столько раз медленнее, во сколько  нейтрон меньше Нейтрона Вселенной в скоростной пропорции как в жидкости, меняющей постоянно форму.

— Точность пропорций?

— Точности не существует. Поэтому измерить душу нельзя. Нейтроны проходят, как через вечность, четыре прямых угла всеобщей земной математики, где девяносто градусов по ускорению для материи — скорость света, равная трёмстам тысячам километрам в секунду. Создала этот закон Энергия БОГА. Над всем представленным мной Вашему сознанию  БОГ и он неделим.

— Сколько времени?

— Прошли сутки. Энергетически я питал организм. До моего появления убедились, что человечество сожрало само себя. Перед смертью миллиардов сном не надышаться.

— Необходимо создать защитное поле от незримой радиации, нам искажающей воображение?! Человек Отношений обязан понять, что он не есть Человек Разумный?! Что создавалось тысячелетиями, в эволюции распадётся в бездне мгновенных мыслей, если вынуждены будут отказаться от зла и добра, иль от обычной людской ненависти, также любви!!

— Кроме симфонической музыки.

— Куда денутся цикличные дары лет?

— Закон Нейтралитета преодолеть нельзя. Человек — скопление энергий. Ведь грехи людей преследуют и будут преследовать на каждом шагу. Цивилизации другой жизни не вступают с вами в контакт потому, что вы — призраки, подчиняющиеся гипнотическому приказанию, познающие не Бога, а звериные религии. Реальнее существуют умершие людские души, чем живые. Людские тела вместе с нами с изменяющимися подсознаниями или покинут замученную планету, или их ждёт апокалипсис. От четырнадцатитысячелетней псевдоцивилизации откажетесь ли, вот допустим, лично Вы? Должны мы субъективно для каждой личности сосчитать количество клеток коры головного мозга. Вы же, люди, если сами займётесь размагничиванием ненужных, грехи цепляющих зарядов, превратитесь в рабов-марионеток не заполненных разумом клеток мозга. Ведь их у каждого от двухсот пятидесяти миллиардов плюс-минус десятки миллионов — до важнейших единиц. Улетаете Вы со мной или остаётесь?

Я головой испуганно замотал.

— Прощайте! — он вышел на балкон и ещё раз взглянул глазами без зрачков на меня, — Одумайтесь.

Я стоял и тупо смотрел, как пришелец подлетел к решётке. Он пронзил железные прутья и, не оставив на них ни малейшего следа, вдруг скрылся за пожелтевшими деревьями. У меня от боли раскалывалась голова. В глазах появились синие круги. Я закрыл дверь на балкон и с трудом добрался до постели.

 

Я бежал по синему плато. Красный свет омрачал сознание. Осколок упавшего сверху и разбившегося прошлого. Я  остановился у восьмиугольного жёлтого ионно-пульсирующего, входного спуска. Я оказался у оранжевого озера в необъятной пещере,  лишь с одной стороны с красными и зелёными сводами. Плазматический пар наш поднимался над неподвижной зеркальной жидкостью. Плазма мной потрясена:

— Люди знают, что апокалипсис ожидает их планету?

— Очищение невозможно.

— За бесформенный визит на Землю — Будущее в Прошлом! Ты умрёшь на годы. Абсолют вдыхает твою душу в новорождённого человека. В того, к кому ты спустился. Углы. Миражи. Пропорции. Они завернули мир в шар. Листья деревьев. Смех: «Всего несколько десятков оборотов Земли вокруг Солнца, и очистишься ты-ыыы-ы». «Может быть, я вернусь!». Тебе поможет девочка, такая же, как и ты, в дурацком людском хаосе мыслей, что валяются под натиском рока судьбы. И никто их не увидит. Кому нужны в рабстве у добра и зла импульсы жизни?!» О горы! Вулканы! Клетки! Оскалы созвездий! Я все забыл, зеленея, розовея... Фау! Фау! Фау!

 

ПЕРВЫЕ ШАГИ В ПОЭЗИИ

В ВОЗРАСТЕ ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ

 

Ташкентской моей сто седьмой школе

 

Вскройте, училкú, совесть, если она у вас есть,

Ваши речи — дикий обман,

Повседневная лесть, это я говорю вам.

 

Я стоял на коленях. В двенадцать лет мне отрубили хвост.

Кровь запеклась. Шрам превращался в мозоль.

Я встал во весь рост, не глядя на боль.

 

В крике: «Заткнись!» — сконфуженный страх,

Годы в ночú, их разбáвленный смех,

Красивый удар, но и меткий размах?

С позиции мира ВСЕГО и ВСЕХ?!

 

Вы ждёте тепла, где его уже больше нет,

Для страховки надевайте противогаз.

Солнце заходит для вас, трубите вы: Рассвет!.

Может быть светило взойдёт сейчас.

 

Вскройте, училкú, совесть, если она у вас есть!

 

                         * * *




Одиночеством юное судно в открытом море

Ласково синие волны качают,

На востоке в лазурном просторе

С ним полёт чайки — утро любви встречает.

 

Сердце алость зари покорила.

Всю жизнь лишь плыть бы и плыть,

На рассвете чтоб встретить светило,

Да в сумерках на покой проводить.

 

Так всю жизнь ждёт счастья одинокое судно,

Только чайки в седые уж волны ныряют.

Но почему-то верится вечности трудно,

Что сердце парусника изнемогает.

 

Юность 1985 года

 

Мне холод честью будет,

Когда весна посетит мой дом,

Она святую ложь осудит,

Не оправдаетесь потом.

 

О участь хлипкого подростка.

Вы — гордость школы, я — позор.

Но пусть моя жизнь хлёстка

И наглый детский взор.

 

Вы говорите правду детям,

Вы так сеете добро,

Его развеет ветер

Да засорит дерьмо.

 

Уйдут года, взойдёт и семя,

Вскормлённое защитой лжи,

Боль исцелит лекарство — время,

Останется плач души.

 

Летний этюд

 

Колышется озеро у подножья гор,

Надрываясь, сердце нервозно скулит.

В полумраке шумит сосновый бор,

И с тоской по воде закат скользит.

 

Солнечный диск садился на глазах.

Пыл, кáверзная жизнь умеет ли любить?

Завывает ветер, шурша в замёрзших ушах:

Надо о чарах любви навек забыть!

 

Нáчался между озером и небом бой.

Мурашки чувств по телу бегут.

Так сердце осваивает холодный зной.

Да, пророчества тоже лгут.

 

В разговоре природы сердце — мишень

К вечному финалу сгоревшего уж дня,

Где метнулась во тьме какой-то девочки тень

С надеждой отыскать, быть может, меня.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Авéринцев Сергей Сергеевич — с духом из потустороннего измерения самобытный и многогранный поэт конца двадцатого века, председатель московского общества «Мандельштам», один из выдающихся византинистов не только России, но и мира, академик, автор множества научных трудов по истории литературы Древней Греции, Древнего Рима, Византии, чьи авторские работы, переводы как прозы, так и поэзии, — главные источники для стихов о Византии в настоящей книге. (26, 38)

 

Неотразимым остриём меча,

Отточенного для последней битвы,

Да будет слово краткое молитвы

И ясным знаком — тихая свеча.

 

Да будут взоры к ней устремлены

В тот недалёкий, строгий час возмездья,

Когда померкнут в небесах созвездья

И свет уйдёт из солнца и луны.

 

                        (Сергей Аверинцев. 21 ноября 1998 года)

 

Агрúппа, М. Випсáниус Агриппа (63 — 12 гг. до новой эры) — передовой полководец и зять Октавиáна Августа, победитель при Миллах, Акции и других местах, друг Пýблия Вергилия Марóна и Квинта Горáция Флáкка. (21, 22)

Адмéт — наследник Ферéта, царя города Фер. ( 94)

Акциум — или Актий — город, также мыс в Акарнáнии, где терпели поражение Антóний и Клеопáтра. (24)

Алáрих — варварский грабитель, ненасытный король у вестгóтов (ок. 370 — 410 гг. новой эры). (23)

Алексей — сын византийского императора, заточённого самозванцем в темницу в конце XII века. (7)

Алкéй — лирический поэт Древней Греции из Митилéны, увенчанный лавровым венком на празднике поэтов-певцов в 610 году до новой эры. (22, 88)

Амфитрúта — в античности у римлян богиня моря, жена Нептýна. (40)

Анакреонтúчески — приближаясь поэтически слогом и духом к Анакреóнту, греческому поэту-лирику VI-V веков до новой эры. (28)

Анастáсий Библиотéкарь — один из римских писателей-эрудитов IX века, которому не была чýжда византийская образованность. Переводчик на латынь греческих историков: Никифора, Геóригия Синкéлла, Феофáна Исповéдника. С 875 по 876 год полностью отдался работе над переводом с греческого оригинала, подáренного Мефóдием Константинóпольским, «Мýченичества Дионисия Ареопагита». Большой вклад в историю латинской литературы внесли его переводы «Хроногрáфии» Феофáна и проповедей Феóдора Студита. По истории славян от его наследия главные сведенья о переводе на старославянский язык Евангелия Кириллом и литургических текстов Мефóдием. Основной труд писателя-эрудита — «Трёхчастная хронография» по всемирной истории от греческих источников с 277 года новой эры. Умер в 897 году. (38)

 Андрей Критский (660-740 гг.)  —  знаменитый византийский поэт, создатель и мастер нового жанра в церковной гимнографии, канона. Уроженец Дамаска. Монах в Иерусалиме, позже диакон в Константинóполе. Скончался на Крите. Наиболее популярное произведение — «Великий канон» из 250 строф. Ему характерен своеобразный отход от нарочито символического толкования конкретных событий в сторону иносказания. (30)

Андрей Тарковский — кинорежиссёр России модернистского, мистического начала в понима­нии мира и человеческих судеб, автор фильмов: «Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Зеркало», «Стáлкер», «Солярис», а также, в эмиграции, «Ностальгия» и «Жертвоприношение». (47)

Амврóсий Медиолáнский — основатель своеобразной традиции в литературе поздней Римской империи, мелодист, гимнóграф. Скончался в 397 году. (30, 95)

Апис — священный бык в Древнем Египте. (28)

Аристóтель  (384-323 гг. до н.э.) —  древнегреческий философ и учёный-энциклопедист. С 17 лет ученик Платóна в течение 20 лет, до его смерти. Воспитатель и наставник Александра Македонского. После его смерти возвращается в александрийскую Грецию. За создание перипатетической школы «Ликéя» на пятидесятом году подвергнут гонению. В 327 году вынужден, не дожидаясь суда, бежать из родных Афин. Автор рабóт по логике «Органóн», учения о началах бытия «Метафизика» и так далее. (30)

Армагеддóн — конец существования или конец света. (26)

Архилóх VII в. до н.э. — поэт-лирик Древней Греции, сын обедневшего аристократа и рабыни, погибший во всенародной битве с воинами островóв Пáрос и Нáксос. В отношении языка и техники брал за образец Гомéра. Известен тем, что в 680 году до н.э. он впервые начал пользоваться ямбом как литературно-поэтическим жанром. До ХХ века дошло не более ста отрывков, найдены две каменные плиты с 30 строфами из его самобытных стихотворений. (26)

Атлáнт — титан, сын Иапéта и Климéны, отец Плеяд, Гиáд, Гесперид и Калипсó. Держал зем­­ной небосвод. (76)

Атлантúда — легендарный материк между Америкой, Африкой и Европой, опустившийся на дно океана в 12 тысячелетии до новой эры. По древнеегипетскому календарю из семи циклов, каждый из которых по 1460 лет, в 11 653 году до н.э., по древнеиндийскому календарю из лунных циклов, каждый из которых по 1805 лет, конец одного из них пришёлся на 712 год до новой эры в исторических памятниках, шесть циклов назад гибель Атлантиды и, чьё теоретическое начало летосчисления, в 11 651 году до н.э., по календарю Майя, где начало календарной эры от 3373 года, там один из его циклов из 2760 лет, они приводят опять неизменно к 11 653 году до н.э.. Свидетельство всему этому — древнейший, первый язык из согласных, гласных и полугласных, давший исходное начало развитию афразийского, индоевропейского и индокитайского направлений в формировании языковых семей («Знание — сила» номер 5 и 7 за 1985 год). (59)

Боэций, Аннúций Мáнлий Северúн Боэций (родился ок. 475, казнён в 524 гг. новой эзы) — поэт византийского Рима, учёный-энциклопедист, непревзойдённый в течение долгих веков доктор философских, исторических, филологических и риторических наук раннего средневековья. Сын консула 487 года. В 510 году сам назначается на пост консула. Переводчик на латинский язык поздних веков бывшей империи работ Аристóтеля и отдельных страниц из книг  Платóна.  Литературовед   часто  опирался  на  работы  александрийца  Аммóния  Сáккаса (175 — 242 гг. н.э.).Боэций — aвтор труда «Четвертные двери» по арифметике, геометрии, музыке и астрономии. Работал как исследователь книги Порфирия из Тира (III век н.э.), анализировал «Введение в категории, или о пяти звучаниях» Аристóтеля, а также  «Второй аналитики» и «Топик» Цицерóна. Создатель со стихами философского трактата «Утешение философией». Защищая патриция Альбина и сенат от обвинения в зáговоре в пользу племянника императора Юстина I, Юстиниáна, Боэций был отвезён в Пáвию, затем в тюрьму Канвельцáно возле Милана, и после жестоких пыток обезглавлен в 524 году. (55, 69)

 

Coms fo de Rоma e аc ta gran valоr 

Aprоb mаlio lo rеy imperadоr                       

El еra' l mеler de tоta la honоr                      

De tot' l impеriel' tеnien per sonоr     

Mas d' una cаusa u nom аvia genzоr,

De sapiеntia l'apellаven doctоr.

 

Как сам из Рима, стал одним из светил,

Творил Манлий при дворе имперских сил,

Как самый  умный, сердца нам покорил,

Был страной любим, творцом прослыл,

Так мудрость славилась его, знать, заслужил

Званье доктора, народ коль обучил.

 

(Из провансальской поэмы «Боэций» ХI века объёмом в 257 строф.)                                       (Поэтический перевод с провансальского А.Кирияцкого)

 

Брут — здесь М. Юниус Брýтус  (85 — 42 гг. до н. э.), племянник Катóна Младшего, организатор убийства Цезаря как приёмный сын. Он совершил этот поступок во имя чести и спасения республики, политик-патриот, покончивший жизнь самоубийством после поражения в битве у Филиппов, в войне со Вторым триумвиратом. (35, 65)

Букóлики — первая эпическая поэма из десяти эклог лучшего поэта Древнего Рима, Пýблия Вергилия Марóна, написанная с 42 по 37 год до новой эры об идеализированной красоте пастушеского раздолья. Вроде вступительного слова — диалог между юным Мелебеем, покидавшим конфискованные земли в пользу ветеранов, и умудрённым жизнью бывшим рабом, выпросившим себе свободу, Титиром о непохожем на другие городе Риме. Основная идея произведения — на чувствах во второй, шестой, седьмой, восьмой и десятой эклогах и на при­ми­ря­ю­щем равенстве в беседе пастухов Менáлка, Дамёта и Палемóна, где видна реминисценция на творчество древнего грека, поэта Феокрита, на его персонажи, такие как Комóт и Лакóн. В дальнейших эклогах-глáвах просто шли поэтические авторские суждения, разговор Ликида и Мёриса, также Мóпса и Меналка и прочих. Поэтический памятник сóздан человеком Вергилием на основе реальных событий из жизни: на батáлии между маленьким собственником Вергилием и ветерáнами (I, IX), на поэтических школах (III), на отношениях с поэтически одарённым человеком, Полиóном, генералом Октавиáна и другом поэта (III, IV), на несчастной любви в других отношениях друга, смещённого легкомысленного наместника в Египте, Гáлла (X), на мнении и поддержке Вáрия (VI, IX), на его цезарианских взглядах (VI). (42)

 

Ex Bucólica Vergílii

 

Áspice \\cónve\\xó nu\\tántem \\póndere \\múndum,

Térras\\qué trac\\túsque ma\\rís cae\\lúmque pro\\fúndum;

Áspice,\\ véntu\\ró lae\\tántur ut \\ómnia \\sáeclo.

Ó mihi \\túm lon\\gáe mane\\át pars \\última \\vítae,

Spíritus\\ ét quan\\túm sat e\\rít tua \\dícere \\fácta!

Nón me \\cármini\\bús vin\\cét nec\\Thrácius \\Órpheus,

Néc Linus,\\húic[hujk] ma\\tér quamvis\\átqu' huic[hujk] \\páter \\ádsit,

Órphe\\í Cal\\lío\\péа,\\ Líno for\\mósus A\\póllo.

Pán e\\tiám, Arcadi\\á[Pán e\\tj'Árcadi\\á] me\\cúm si \\ júdice \\cértet,

Pán e\\tiám, Arcadi\\á[Pán e\\tj'Árcadi\\á] di\\cát se \\júdice \\víctum.

Íncipe, \\párve pu\\ér, ri\\sú cog\\nóscere \\mátrem:

Mátri \\lónga de\\cém tule\\rúnt fas\\tídia \\ménses.

Íncipe,\\párve pu\\ér: qui \\nón ri\\sére pa\\rénti

Néc de\\ús hunc men\\sá, dea \\néc dig\\náta cu\\bíli est [ku\\bíli’ st].

 

Из Букóлик Вергúлия

 

Глянь-ка, колеблю я весы, где света картины,

Земли и волненья морей, да неба глубины,

Глянь-ка, на радость всякий век ожидаемый встретит.

Но, и мне дольше чуть ты в последнем дай пожить веке,

Дух сколько властен, станет глаголить твоим предсказаньем.

Не меня победит фракúйской не Орфéй песней лишь,

Не Лúна мать его, мир сжигал, не отец чей земной.

С Каллиопéей Орфей, дан Лину стан Аполлóна.

Аркадúйских лесов коль бог со мной об этом заспорит,

Аркадийских лесов коль бог сказал, он уж побеждённый.

Начинай в смехе, малыш, как любит мать познавать мир.

Мáтери десять месяцев, сложных, знать, суждены всё ж,

Начинай в смехе, малыш, и не смеяться над отчим

Да не пир дан богу, коль богине не лечь на ложе.

 

                        (Конец IVой эклоги)

 

(октябрь или начало ноября 40го года до новой эры)

(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)

 

Вáрий — Л. В. Вáриус, влиятельный древнеримский поэт, считался одним из почитателей Вергилия и Горáция. (21, 22)

Василевс — византийский император, слово нáчало употребляться в Византии после VI века в честь титула самодержцев Древней Эллады. (31, 32)

Венáнций Фортунáт, Гонóрий Климéнтий. В Италии последним античным угасавшим факелом, бежавшим от варваров, оказался Венанций Фортунат (ок. 530 —  ок. 600 гг. новой эры) —  епископ Пуатьé, поэт, агиограф. Гений в 540 году покинул Равéнну, где он получил образование, он покинул родину под угрозой нашествия лангобардов; он ушёл пешком в меровингскую Гáллию (Францию). Там нашёл общество, которое было способно оценить и понять стихи последнего римского могиканина. Искренность и, при этом, лирическая окрашенность творений Венанция Фортуната, и обращённость их к чувству читателя, объ­яс­няют воздействие его поэзии на французских, а также ирландских и английских поэтов многих последующих столетий. Последнее его стихотворение написано в 591 году. (56, 57)

Вéста — дочь Сатурна и богини Опс, латиняне поклонялись ей как богине домашнего очага и чистоты семейной жизни. Храм ей находился на южной части римского форума. (34).

Вестáлка — должность жрицы Весты, их было в храме для Весты шесть во главе с понтифекс максимус, они были связаны обетом безбрачия, обязаны были поддерживать в храме неугасимый огонь, который возобновлялся ежегодно 1 марта. (25)

Византúя — Восточно-римская, Византийская империя со столицей в Константинóполе с 330 года изначально. Этот город с 660 года до новой эры назывался Византием. Но официально Константинополь превратился во Второй Рим со смерти Феодóссия, императора Рима с 395 года, став столицей страны. Основные этапы развития: с 395 по 476 год — первый этап, с 476 по 555 год после падения Рима и присоединения бывшей столицы империи к Византии — этап государственного становления, с 555 по 634 (гóда захвата арабами Сирии) — великий (после завое­ва­ния Юстиниáном всего северного средиземноморского побережья Африки, востока Испании, Италии и юга Фран­ции) средиземноморский период, с 634 по 720 — тёмный средневекóвый период, с 720 года по 842 — иконоборческая эпоха, с 842 по 1071 год — анатолийский период до первых весомых потерь территории всей современной Турции под натиском полчищ турок-сельджýков, с 1071 по 1204 год — время крестовых походов и Раннего Византийского Возрождения, с 1204 по 1453 после сдачи Константинополя войскам крестоносцев, действовавшим по указу римского папы Иннокéнтия Третьего — Поздневизантийское Возрождение, упадок и смерть от турок-османов и переименование Константинополя в турецкий город Стамбýл. (18, 29, 30, 31, 32, 69, 70, 75)

Виттóрия Колóнна — итальянская поэтесса XVI века, с ней Микеланджело Буонарроти связывала любовь и духовная близость, с 1537 года по 1547, на седьмом десятке лет его жизненных поисков. Ей посвящаются многие его философские сонеты. (69)

Владислáв Листьев — тележурналист ОРТ конца ХХ века, убит у себя в подъезде 7 марта 1995 года мафиозными структурами России. Автор ряда популярных передач: «Взгляд», «Тема», «Поле чудес», «Час-пик»; борец с рекламными роликами. (79)

Второй триумвирáт после убийства Цéзаря и побед его сторонников на форуме и в сенате, при поспешном бегстве республиканцев: Брýта, Цицерóна и прочих, волей черни и ничтожной части аристократии, уже второй раз провозглашается диктатура трёх личностей, приближённых людей поверженного императора: Антóния и Лепида, а с ними по завещанию восемнадцатилетнего наследника Октавиáна, будущего Августа. Период правления и существования Второго триумвирата официально — годы с 43 по 31 до н.э. (34, 35)

Гай Юлий Цéзарь (100-44 гг. до нашей эры) —  политик, полководец, прекрасный оратор, писатель-историк, описавший в прозе собственные походы в завоевании Галлии. В 68 году был назначен квестором Рима. Родственники его тётки происходили от рода великих Юлиев. Их прародителем считался Юл, сын Энéя, внук богини Венеры. Цезарь, как эдил с 65 по 64 год, был, несомненно, причастен к заговору Катилины. Избран на должность консула в 59 году как противник Цицерона. Член Первого триумвирата с 59 года по 48. Первый в истории самодержец вне законов и конституции Римской республики с 48 по 44 год, убитый заговорщиками во главе с его приёмным сыном Брýтом. (23, 24, 34, 35)

Гéлиос — бог солнца по древнегреческой мифологии, мудрый отец Фаэтóнта. (32, 40)

Геóргики — вторая эпическая поэма короля латинских поэтов — Пýблия Вергилия Марóна, созданная им с 37го по 30ый год до новой эры как зеркало нестабильности его эпохи. Баталия Антония с Октавианом ставила Римскую республику перед лицом гражданской войны с анархией. Тогда поэтом была закончена в 36ом году первая книга эпоса, состоящего из четырёх книг: «Работа землепашца», «Деревья и вина»,  «Живность»  и  «Пчёлы»  об  идеализированной Вергилием сказочной сельской жизни. Дебют первой части — живой бог — Октавиан. Известно, что конец третьей книги приходится на 31 год — победу Октавиана в Акциуме. В 30ом году при триумфальном возвращении победившего Октавия из Египта датируется завершение произведения, и в течение четырёх дней Октавиану вместе с Афелией Публий Вергилий Марон читает всю поэму от начала до конца. (34)

Гéрман Парúжский — глава парижского клира середины VI века. Принц по происхождению, один из почитателей поэтических дарований Венáция Фортунáта. Можно сказать, первый его спонсор вместе с Бодегизилом, которым он посвятил несколько стихотворений. (57)

Гермéс — Меркурий по-латыни, сын Юпитера (Зевса) и Мáйи, считается крылатым вестником богов, также проводником душ усопших, покровитель гимнастики, торговли и красноречия, изобретатель лиры. Здесь, как персонаж пьесы Эсхила «Огонь Прометея» или «Прометей прикованный», он издевается над Прометéем, не осознающим своих поступков. (53)

Герофúл — Лжемарий, по происхождению грек. Он именовал себя внуком Мария, подбивая чернь Рима к гражданской войне отомстить за убийство Цéзаря. Это движение черни в защиту греческого культа самодержавия заставило республиканцев: Марка Брýта, Кáссия Лóнга, Цицерóна и многих других тогда покинуть Рим, а Антония и других цезарианцев, но ещё сторонников демократи­чес­кого подхода к власти с «Первым среди равных» — прийти к сотрудничеству с тогдашними сенаторами. Антóний арестовал Лжемáрия и без суда казнил. (35)

Геспéрия — Запад, у греков — Италия, у римлян — Испания, Западная Африка. (59, 60)

Гефéст — персонаж из пьесы Эсхила «Прометéй прикованный», кузнец Олимпа Зевса, друг Прометея, который здесь по приказу громовержца приковывает, за подаренный людям огонь, несчастного Прометея к скале. (53)

Горáций, Квинт Гораций Флакк  (65-8 гг. до н.э.) — латинский поэт золотого века, он — бессмертный лирик двух последних тысячелетий, автор на классической латыни филологического трактата «О поэтике и поэзии», сатир, эпóд, од, также песен. Взгляды Горация берутся за основу в развитии поэзии всех народов Европы. Его отец, освобождённый раб, талантливому сыну даёт прекрасное гумантитарное образование, с 54 года сначала в Риме, а с 43 года в Афинах, в кругу аристокрáтии. Квинт Гораций Флакк с 45 по 41 год — военный трибун демократии Брýта при Филиппах. После морального падения и разочарования в идеалах республики, попадая под амнистию, в страхе возвращается в Рим. Квинт Гораций с 41 года, с подрезанными крыльями, работает писарем в столице. С 39 года до нашей эры, благодаря дружбе с Меценáтом, знакомится с Вáрием, после лично с Вергилием. С 19 года, когда Вергилий покидает мир, становится первым среди живущих поэтов. Хорошо знавшего греческий язык и писавшего на нём, для Горация идеалы — такие поэты Греции, как Архилóх, Лик, Алкéй и многие другие. (21, 22, 23, 24, 29, 37, 38, 77, 88, 88)

 

Intànto vòce fu per me udìta:

«Onoràte l' altìssimo poèta!

l' òmbra sùa tòrna, ch' èra disparìta».

 

Pòi che la vòce fu restàta e quèta,

vìdi quàttro grand' òmbre a nòi venìre:

sembiànza avèan né trìsta né lièta.

 

Lo buòn maèstro cominciò a dìre.

«Mìra colùi con quèlla spàda in màno,

che vièn dinànzi ài tre sì còme sìre.

 

Quèlli è Omèro poèta sovràno;

l' àltro è Oràzio satìro che vène;

Ovìdeo è il tèrzo, e l' ùltimo Lucàno.»

 

(Dàlla DIVìNA COMMEDIA

di DànteAlighièri, INFÈRNO, IV /quàrto/Cànto)

 

Меж тем, как голос душ был мной услышан:

 «Честь величью поэта на диво!

 Тень, уйдя, вернулась, мёртвым он возвышен».

 

После тот голос замолчал горделиво,

 зрил четыре я тени, что нам предстали,

 похоже, не радостно и не тоскливо.

 

Вот благой маэстро мне сказал в начале:

 «Видишь того, с мечом в руке, с царя станом,

 трое лавром его короновали.

 

Это сам Гомер, в слепце — поэт над Приáмом;       

а другой Гораций, с сатирой пришедший,

Овидий с ним рядом третий, последний был Лукáном.»

 

 (Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ 

Данте Алигьери, АД, IV /четвёртая/ Песня)                          

(Поэтический перевод со староитальянского А. Кирияцкого)

 

Григóрий Первый Великий — писатель-агиóграф, римский папа с 590 по 604 год, сторонник теории Бенедикта из Нурсии, основателя аббатства «Монтекассино» 8 апреля 529 года: о бессмысленности мирских знаний в угоду знаниям Библии. Для этого миропонимания кассиодорова доктрина об их мирном сосуществовании — язычества и христианства — оказалась абсолютно не­приемлемой. Григорий Первый был ознакомлен с наследием античности, как наиобразован­ней­ший человек своей эпохи. За неприятием прошлого народа Рима — возвеличивает нового героя, вызванного к жизни необычайным развитием в эти столетия социальных потрясений и народных бедствий. Он родился в 540 году в патрицианской семье Анициев. В возрасте 30 лет Григорий назначается императором Юстином Вторым на должность префекта Рима. Шесть лет Григорий про­водит в Константинополе как папский апокрипсиáрий, где изучил греческий, но стал против­ником византийско-эллинистического начала. Его фантастически красочные описания жизни святых, такие, как «Гомилии на книгу Иезекиля» (593 г.), «Моралия в Иóве» (597 г.), «Книга — правила пастыря» и прочие являются несомненным богатством всемирной агиографической литературы раннего средневековья. (69)

Дáнте Алигьéри (1265 — 1321 гг.). «В мировой поэзии Данте — никем не превзойдённый поэт. Пушкин писал: «Есть высшая смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью...»» (Голенищев-Кутузов, «Божественная комедия», стр. 468, перевод Лозинского). Данте родился во Флоренции в дворянской семье. Начал свою литературную жизнь поэтом-лириком, описывая óтроческие чувства любви к Беатриче Портинари в своей первой книге, написанной в прозе с поэтическими вставками, названной им «Новая жизнь» с 1291 по 1292 год, которую он создал в традициях «нового сладкого стиля». Данте, как республиканец, принимал активное участие в политических событиях родного города. Как член коллегии   шести   преоров,   после   поражения   демократической   партии  «Белых   гвéльфов», оказывается изгнанным из родного крáя в 1302 году, и оставшуюся жизнь Данте провёл на чужбине. Его перу принадлежат три трактата: «Пир» — энциклопедия знаний, современных поэту, «О монархии» — о его взглядах на политику, «О родной речи» — первая в истории филологии научная книга по ромáнскому языкознанию, где ярко выражена мысль о необходимости создания единого национального итальянского языка. Самое грандиозное произведение Данте — «Божественная комедия», где синтез средневековой культуры и новых осознаний жизни, открывших эпоху Возрождения через трилогию: «Ад», «Чистилище» и «Рай». (64, 65, 74, 89, 132, 133)

 

«S'ìo ti fiammèggio nel càldo d' amòre

di la dal mòdo che 'n tèrra si vède,

sì che de li òcchi tuòi vìnco il valòre,

 

nòn ti maraviglàr; che ciò procède

da perfètto vedèr, che, còme apprènde,

così nel bène apprèso mòve il piède.

 

ìo vèggio ben si còme già risplènde

nè l' intellètto tùo l' etèrna lùce,

che, vìsta, sòla sèmpre amòr accènde

 

e s' àltra còsa vòstro amòr sedùce,

non é se non di quella alcun vestigio

mal conosciùto, che quìdi tralùce.

 

Tu vuò' sapèr se con àltro servìgio,

per mànco vóto, si può rendèr tànto,

che l' ànima sicùri di letìgio».

 

Sì cominciò Beatrìce quèsto cànto;

e sì com' uòm che sùo parlàr non spèzza,

continuò così 'l procèsso sànto:

 

«Lo maggiòr don che Dìo per sùa larghèzza

fèsse creàndo, ed a la sùa bontàte

più conformàto e quel che più aprèzza,

 

fu de la voluntà la libertàte;

di che le creatùre intelligènti,

e tùtte e sòle, fùro e son dotàte...»

 

(Dàlla DIVìNA COMMEDIA

di Dànte Alighièri, PARADìSO, V /quìnto/ Cànto)

 

«Я зажгусь тобой для любви в путь по Раю,

ибо вне тела, что на земле зримо,

я глаз твоих ценность всякую предвосхищаю

 

не тебя удивлять, сколь постижимо

зрить всецелым Бога, он воспламеняет,

с таким красивым призывом плоть движет мимо.

 

Я взираю, как волшебно уж сияет

и в твоих взглядах бесконечность света,

что видно, лишь одна век любовь зажигает,

 

а всё другое манит любовь за это

не верным, а тем ложным платьем наряда,

знаний нет, где отраженье Завета.

 

Ты хочешь всё знать, но с другого обряда,

с ним без зарока вернуть можно везенье,

душа порой без греха не рада».

 

Так началá Беатрúче это пенье;

и, как человек, голос чей неизменен,

продолжила святых идей движенье:

 

«Послан дар высший, вечен Бог и мгновенен,

веру творúв, мы красотóй его заречённы,

выбор в нас свободный более цéнен,

 

его мы волей освобождённы;

люди и áнгелы, с рáзумом созданья,

да, все, но лишь только они одарённы...»

 

(Из БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ

Дáнте Алигьéри, РАЙ, V /пятая/ Песня)

(Поэтический перевод со староитальянского А. Кирияцкого)

 

Девкалиóн — сын  Прометея,  царь Фтии в Фесалии, по  греко-римским  преданиям  Девкалион спасся с супругой Пиррой от с неба посланного всемирного потопа, а после он стал родоначаль-ником нового человеческого рода. (92, 93)

Деметриáда — город в Фессалии, который победил и колонизировал Полиоктéт. (66)

Джордáно Брýно (1548 — 1600 гг.), настоящее имя — Филиппо, в монашестве при получении сана назван Джордано, Филиппо принадлежал поначалу к ордену францискáнцев. Хотя при всём при этом он развивал мысли Копéрника о бесконечности миров и материальности вселенной, что Земле не шесть тысяч лет, также, что она не в центре мира. За это он был обвинён папской инквизицией в éреси. Процесс суда над ним длился 8 лет, но он не отрёкся от своего мировоззрения и, подобно Копернику, не признал его бесовским. Он был сожжён в Риме на площади Цветов. Ренессансcкое наследие Джордано Бруно — диалоги: «О причине, начале и едином», «О бесконечности вселенной и мирах», «О героическом энтузиазме», также им была написана комедия «Подсвечник», сонеты и многое другое. (48, 49)

Дон Арáтор — ритор и поэт первой половины и середины VI века новой эры.  Сын юриста из Лигýрии. После смерти отца воспитывался в Милáне на церковные деньги. В Равéнне он продолжал изучение литературы под руководством поэта-философа Эннóдия. Он испытáл влияние Вергилия, Дракóнтия, Прудéнция, Амврóсия Медиолáнского. С 527 года направлен Алáрихом Вторым личным послом в Константинополь. Кассиодóр ему помог сделать карьеру среди придворных. Аратору присущ талант красноречия, который довольно высоко ценился среди римлян даже в период безвременья. (28, 29)

Иеронúм, Евсéвий Софрóний из Стридóра (родился ок. 340 года, скончался ок. 420 года новой эры) — поэт-теолог, ритор, анахорет, аскет, ругатель, прозаик, переводчик с древнегреческого и с еврейского Тóры и Нового Завета на латынь, филолог, чей теологический конфликт между религиозными воззрениями в произведениях с литературным наследием классики Рима никогда не был изжит. С юных лет он учился в Риме у грамматика Элия Донáта. В дальнейшем превратился в после­до­ва­теля Мáрия Викторина. В Риме крестился в детстве. «Христианство не удержало его в юности от пороков и увлечений, которым он предавался вместе с Руфином,  ставшим впоследст­вии его злейшим врагом» (Издательство «Наука», Москва 1972 года, «Средневековая латинская литература Италии», И. Н Голенищев-Кутузов, стр. 79). Написал серию риторических обвинений в адрес бывшего друга Руфина, и толпа в Константинополе Руфина в землю втоптала заживо. С 373 по 375 — годы обрёл основательные знания в греческом, углубляясь в богословие Греции. А с 375 по 378 в Халкидской пустыне после больших усилий выучил основы еврейского. Сам о себе Иероним писал: «Я — философ, ритор, грамматик и диалектик, иудей, грек и латинянин». Тору он перевёл заново, как Ветхий Завет, с древнееврейского на позднюю латынь с 390 по 404 год. Псалтырь остался в двух вариантах: в так называемом римском и галликанском. Иероним Софроний из Стридора о древнееврейском вопрошал: «Он подобен нашему Флакку или греку Пиндáру, то течёт ямбом, то вещает алкейским слогом,  или  величаво  льётся  стихом  сапфическим.  Что прекраснее  Второзакония Исáйи? Что величественнее Соломона, что совершеннее Иóва? Всё это в еврейском оригинале плавно льётся гекзаметром и пентаметром...» (66)

Изáра — река, теперь она носит имя Изéр, левый приток большой реки под названием Родáн. (66)

Иннокентий Третий — римский папа, подбивавший с 1198 по 1204 год войска Европы на Третий крестовый поход, главный виновник взятия ослабленного Константинополя крестоносцами. (74)

Иоáнн Геомéтр — византийский высокóобразованный поэт IX века. Его творчество отображало облик идеального героя, сравнивало поступки и происходящие события с историей Византии и Европы. Его поэзия включала в себя собрание эпиграмм на исторические темы. В мире любимы четыре его гимна, «Похвала святому Пантелеймóну», парафрáза «Песня песней» и многие другие вещи. Наиболее частые размеры в его стихах: двенадцатисложник, гекзáметр и элегический дистих. Он не скупился на похвалу философам и творцам Древней Эллáды, но делал это с константинóпольским превосходством: (30)

 

Хвалитесь вашей древностью, афиняне,

Сокрáтами, Платóнами, Пиррóнами,

И славьте Эпикýра с Аристóтелем,

И тени предков, и мотивы славные,

А мудрость, та живёт в Константинóполе.

             

(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева)

 

Ипполúт — персонаж из пьесы Еврипида «Ипполит». Прекрасный сын Тесéя не только внешне, но и внутренне, который отказал мачехе Фéдре, признавшейся в любви юноше. От страха она оклеветала пасынка, и Тесей ринулся мстить. Но Ипполит сбросился со скалы. Позже от богов отец Тесей в ужасе узнал правду. (52)

Йегхудá Халевú — исторический герой еврейского народа конца XI и начала XII века, поэт, сефардский раввин в Испании периода арабской конкисты. Перу творца принадлежат множества патриотических стихотворений на иврите по романским правилам стихосложения. Поэт всю жизнь мечтал вернуться на свою историческую родину, Иудею, но был убит в скитаниях по дороге к ней. (19)

Кáйзар — одно из классических прочтений имени Цезарь. (22)

Кáссия — самая непревзойдённая и человечная поэтесса в истории поэзии Европы второй половины первого тысячелетия. Её творческое наследие считается далеко незаурядным в Византийской империи первой половины IX века. В людских душах её мысли и чувства ассоциируются с загадочной, античной поэтессой, Сапфó. Но образованность и подход к жизни ставят Кассию намного выше лесбосской дикарки. Хотя незримая общность обеих — единый поток греческой, музыкально-поэтической лирики, льющейся из души в другие души. Эта глубина Кассии наиболее ярко выражена в заступничествах перед Богом за падшую, но прозревшую блудницу, а также в «Каноне не для усопших» («Kanòn anapafsìmos is kìmasin») из девяти од, чувствуется волнение поэтессы за тех, кто должен предстать перед Богом на страшном суде в апокалипсисе. Она просила Всевышнего, как человек, помиловать их, рисуя краткими и сильными строками величие Бога, высоту и несоизмеримости ни с чем силы Владыки, Суд под трубный звон, что явится с её строк к читателям. В ярких страстных стихотворных формах ею описывается паства из всех зверей перед Гóсподом в часы страшного суда, где в стихах византийской поэтессы высота гу­манизма и всечеловеческая терпимость. При всём при этом она презирает и нена­ви­дит человеческие повседневные недостатки, что выражает в слове «Mìso»— «Ненавижу»:

 

Ненавижу доносчика на своих друзей,

ненавижу речистого не ко времени,

ненавижу того, кто всем готóв поддакивать...

 

(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева)

 

Также Кáссия жаждет осудить зависть:

 

Подобно змеé, растерзывающей

собственного детёныша,

зависть уничтожает завúстников,

пусть из себя каждый изгонит зависть,

ибо зависть — это смерть.

Смерть от зависти — многих участь.

Ужасная зависть, скажи, кто тебя породил,

и кто уничтожит и одолеет?..

           

(Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева). (30, 31, 32)

 

Катилúна — из рода Сéргиев, Л. Сéргиус Катилина родился в 108 году до нашей эры, считается организатором заговора, раскрытого Цицероном в 63 году до новой эры. Пал в сражении с войскáми Петрéя при Пистóнии в марте 62 года до новой эры. (23)

Катýлл — Валерий Катулл, лирик-поэт со свободным взглядом на политику. Родился ок. 87 года до новой эры на севере, в Верóне. Умер в Риме около 54 года. (23)

Керáтий — византийская серебряная монета, её стоимость в одну двадцать четвёртую номисмы. (70)

Кассáндра — вещая дочь Приáма и Гекýбы, троянцы не поверили мрачным её пророчествам, по взятии Трои похищена Эáнтом (Аяксом), сыном Оилáя, затем досталась Агамемнóну, который ей опять же не поверил, что родная жена его убьёт у себя в доме и вместе с ним по мифологии Кассáндру убивают в Микенах из-за проклятия Фиéсты до семи колен. (52)

Кéсарь— в честь Гáя Юлия Цéзаря — титул самодержца, тоже самое, что Кáйзар и Цéзарь. (31)

Колумбáн из Бангóра — (533 — 615 гг. нашей эры) поэт, философ-агиограф, организовавший в Ирландии среди первобытно-варварского населения свою деятельность, как просветитель с академическими научными, теологическими и историческими знаниями раннего средневековья. С 12 учениками Колумбан начал «Великий исход» на континент учёных монáхов-латинистов, продолжавшийся вóлнами разной интенсивности на протяжении нескольких столетий. Он — основатель в северной Италии аббáтства Бóббио с огромнейшей библиотекой. В его стихотворениях нерéдки реминисцéнции из Горация и Ювенáла, Дракóнтия, Прудéнция и Ювéнка. (33)

Константин Первый, Великий, Флáвий Валéрий (ок.285 — 337 гг. н.э.) —  первый римский император, который перешёл к покровительству христианской церкви с 313 года, написав Миланский эдикт о веротерпимости. Он был председателем на Первом Вселенском соборе в Риме 325 гóда. В 330 годý решил перенести столицу империи в город Византий, который стал называться с 11 мая того года Константинополем. Константин Великий принял христианство на смертном одрé. (36, 7)

Константинóполь — столица Византийской империи с 330 года новой эры до завоевания турками-осмáнами и его переименования в Стамбул в 1453 году. (19, 30, 31, 36, 71, 76)

Кроманьóнцы — древние люди, жившие приблизительно сорок тысяч лет тому назад (с ориентацией на тéстер по радиоактивным распадам различных веществ). Мозг этих гонителей и уничтожителей неандертáльцев объёмом идентичен и даже в полушариях, предположительно, превосходит в корé современного человека. (59)

Купидóн — юноша-бог, людям дарующий стрелой любовь с волшебством, как сын Венеры. (89)

Куриóн, Гай Скрибóний — прежде сторонник оптиматов, преданных республике, которые в период правления Первого триумвирáта поддерживали Помпéя в борьбе с Цéзарем, приводящей к гражданской войне. Куриона, в 50 году избранного народным трибуном, Цезарь подкупает, уплатив его крупные долги. Чтобы скрыть переход на его сторону, Курион демонстративно выступал за то, чтобы и Цезарь и Помпей сложили свои военные полномочия. Неожиданно сенаторы поддерживают данное предложение. При этих условиях выигрывал лишь Цезарь, обладавший побеждённой им Гáллией и своими связями с плебеями, в большинстве которые поддерживали монархию, зарождённую ещё в идеях Спартакá о «добром» самодéржце, понимавшем чáянья рабов и бедняков, напоминавшую о не состоявшемся императоре Спартакé, их изначальном стороннике. (24)

Лавúна — по «Энеидам» Вергилия жена Энéя. (74)

Лактáнций, Лýций Цéлий Фирмиáн Лактáнций (ок. 250 —  ок. 325 гг. новой эры.) —  поэт-философ, богослов, историк, апологéт. После крещения, с 303 года вёл монашескую жизнь в Никомéдии, прежде обучал провинциалов-грéков латинскому языку. С 313 года воспитатель сына по имени Крипс Константина Первого, в будущем убитого самим отцом-императором. Гуманисты, идеализируя творческое наследие Лактанция, называют его «христианским Цицероном». (94)

Лангобáрды — варварские племена из германцев, венéдов, славян, скифов и прочих, покоривших всю северную часть византийской Италии, которые владели ею с 568 по 754 год. Они полностью уничтожили формы управления странóй и юрисдикцию и Рима, и Византии на северной половине Апеннинского полуострова, но они так и не смогли создать, из-за распрей, своё стабильное государство. (57)

Лаомедóнт — сын Ила, отец Приáма, царь Трóи. Нептун и Аполлон ему в подарок построили стену вокруг престýпного гóрода. (21, 22)

Лáциум — центр Италии, расположенный между  Террéнским морем и  óбластями  Этрýрией  и Кампáнией, в сердце этой территории находится город  Рим;  у многих поэтов античности часто Лациум или Лáций — вся Римская империя. (24)

Лик, Лúкос — поэт Древней Греции VI века до новой эры. История этого творческого деятеля вращается вокруг друзей Алкéя. (88)

Лорéнцо — здесь не Лоренцо Мéдичи, а Лоренцо Великолепный. В его владениях Микелáнджело Буонаррóти провёл два года как ученик по ренессансской живописи и скульптýре. (64)

Лóпе де Вéга, Лопе Фéликс де Вега Кáрпио (1562 — 1635 гг.) —  классик испанской драматургии и поэзии. Он родился в семье ремесленника-золотошвéя. Несмотря на свою всеевропейскую известность, Лопе де Вега работал за маленькое жалование секретарём у разных официальных вельмож. По этой самой причине принял священнический сан в 1614 году, но это событие мало что изменило. По воле судьбы он был злейшим врагом творчества другого клáссика Мигéля де Сервáнтеса Саавáдры. Автор двух тысяч стихотворных пьес, нескольких десятков поэм, новелл, романов, сонетов и стихов. (48)

 

Árdase Troya

 

Árdase Troya, y sube el humo oscuro

Al enemigo cielo, y entre tanto

Alegre Juno mira el fuego y llanto,

¡Venganza de mujer, castigo duro!

El vulgo, aun en los templos mal seguro,

Huye, cubierto de amarillo espanto;

Corre cuajada sangre el turbio Xanto

Y viene a tierra el levantado muro.

 

Crece el incendio propio al fuego extraño;

Las empinadas máquinas cayendo

de que se ven ruinas y pedazos;

Y la dura ocasión de tanto daño,

Mientras vencido París muere ardiendo,

Del griego vencedor duerme en los brazos.

 

Cгорает Трóя

 

Мрачно там дым поднимается, сжигают Трóю,

Под врáжескими небесами в победе таланта,

Во славе Юн взирал огонь очáми гиганта,

Плач — жéнщины местью — кáра герою.

Простые шли в храм, слабá верность чья, я не скрою,

Жёлтого цвéта страх поэта-музыканта,

Бьёт, свернувшись, кровь у тумáнного Ксáнта

Снисходит на землю, вздымáющейся стенóю.

 

Сблизятся пожары в городе с огнями чужúми,

Огрóмнейшие машины ломáя,

Они ведут к руинам в проклятьях.

И жестокой судьбóй с расправой над ними

Там, побеждённый, Парúс гибнет, сгорáя,

У грека-победú теля спит в объятьях.

 

(Поэтический перевод с испанского А. Кирияцкого)

 

Лукрéций Кар (96 — 55 гг. до новой эры) — римский поэт, автор энциклопедической поэмы из шести глав, им не завершённого произведения из-за самоубийства, под названием «О природе вещéй» (58-55 годы), где в стихах самобытный поэт описáл философию Эпикýра: о шаро­об­раз­ности Вселенной, о её атомном строении, о природной селекции, о бесконечности и много­об­рá­зии мирóв, о том, что у энергии одна форма всегда обязательно переходит в другую. (29)

 

Illud in\\ his re\\bus non \\est mi\\rabile\\ quare,

omnia \\cum re\\rum pri\\mordia \\sint in \\motu,

summa ta\\men sum\\ma vide\\atur \\stare qui\\ete,

praeter\\quam si \\quid propi\\o dat \\corpore \\motus.

Omnis en\\ im lon\\ge nos\\tris ab\\sensibus \\infra

primo\\rum na\\tura ja\\cet; qua\\ propter, ubi[propter-ub]\\ipsa

cernere \\jam neque\\as, mo\\tus quoque \\surpere \\debent;

praesertim \\cum, quae\\ possimus\\ cernere,\\celent

saepe ta\\men mo\\tus, spati\\o di\\ducta lo\\corum.

 

Cущности в вещáх, они незримые будто,

именно тело в мире движется изначально

цельность, лишь цельность, статика да покой в ходе всяком,

кроме, них телесным дана и собственность рвенья.

Каждый из нас ведь  удалён сам от совершенства,

первых разум даришь, природа; главное  коли—

знать ничего не рождённо, мы зайдём внутрь себя так,

через свой  разум, что нам домысливать скрытно

часто движенье стихий в нас пространств многозначных.

 

(Из Второй книги «Атомная физика»)   (Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)

 

Майóния (Мэония) — устаревшее, для классического периода Золотого века Августа, название Лидии, реже Энтýрии, сохранившееся в употреблении только как поэтический образ. (21, 22)

Мáо Цзэ Дун — один из самых страшных тиранов ХХ века, генералиссимус и самодержец с неизвестной миру властью в предыдущие годы в социалистическом Китае с 1946 года, патриарх культурной революции в шестидесятые годы, он умер в 1976 году. Мао всё время лежит в пекинском мавзолее. (74)

Мáрий (156 — 86 гг. до новой эры) — происхождением из Кереáты, победитель Югýрты в 106 году до новой эры, тевтóнов в 102 году и кимбров уже в 101. Назначался семь раз консулом, глава народной партии популяров, считался основным противником Сýллы. (35)

Марс — как сын Юпитера, вначале бог и покровитель полей и стад крупного, а также мелкого рогатого скотá, ему был посвящён весенний месяц март, впоследствии бог войны, он отождествлён с греческим Арéсом. Здесь также четвёртая по счёту планета в солнечной системе. (21, 22, 34, 59, 84, 86)

Марцéл, Марк Клáвдий — римский консул 51 года до нашей эры, республиканец, но и сторонник консерватизма в сенате. После поддержки нарочного предложения, данного Курионом, сенаторами о сложении полномочий триумвиров Цéзарю и Помпéю, в конце заседания сказал: «Вы побеждайте, чтобы получить в Цезаре дéспота». (24)

Маюмский Косьмá (VII-VIII века н.э.) — византийский поэт, всю жизнь пишущий в жанре канона. Современник и приёмный брат Иоáна Дамаскина (автора «Песни о Варлаáме и Иосáфе», «Источника знаний» и прочего). Вместе с ним Косьма стал монахом лавры савваитов близ Иерусалима, позднее епископом города Маюмы вблизи Гáзы. (30)

 Мериóн — критянин, сын Мóла, по Гомéру— гнавший возницу Идоменéя при осаде Трóи. ( 21)

Метаморфóзы — здесь основное эпическое поэтическое произведение Пýблия Овидия Назóна, сóзданное им с 3го по 8ой год новой эры. Это рассказы о легендарных превращениях и чудесах богов или героев. Овидий не придумал эти повествования. Но он попытался их объединить, в них вложил все силы таланта и духа. Он повествует в общем 250 метаморфоз в 14ти тысячах стихах 15ти книг, которые берут начало от сотворения мира и завершаются смертью Цезаря. «Метаморфозы» потребовали от Овидия многих лет работы и поисков. Источники: самые различные сюжеты из разрозненных метаморфоз Гомера, Гесиóда, трагиков Греции, поэтов александрийского периода и латинян: Катýлла, Вергилия; специальные книги: Третий век до Рождества Христова: собрания из метаморфоз о крылатых героях: Орнитогония; второго века «Метаморфозы», написанные историком греком Никáндром Колофáнским; первого века похожее произведение Парфéния Никéйского; различные репертуары по традициям греко-римских школ. Хочется предположить, что не все «Метаморфозы» написаны Овидием Назоном в форме традиционного гекзаметра.  (40, 50, 51, 58)

 

Vix ea limitibus dissaepserat omnia certis,    

cum,quae pressa diu massa latuere sub illa,

sidera coeperunt toto effervescere caelo.

Neu regio foret ulla suis animantibus orba,

astra tenent caeleste solum formaeque Deorum,

cesserunt nitidis habitandae piscibus undae,

terra feras cepit, volucres agitabilis aёr.

Sanctius his animal mentisque capacius altae

deerat adhuc, et quod dominare in cetera posset.

Natus homo est: sive hunc divino semine fecit

ille opifex rerum, mundi melioris origo,

sive recens tellus, seductaque nuper ab alto

aethere, cognati retinebat semina caeli;

quam satus lapeto, mixtam fluvialibus undis,

finxit in efigiem moderantum cuncta Deorum.

Pronaque cum spectent animalia cetera terram,

Os homini sublima dedit, caelumque videre

jussit et erectos ad sidera tollere vultus.

Sic, modo quae fuerat rudis et sine imagine, tellus

induit ignotas hominum conversa figuras.

 

Природа границею рéзала уверенно хáос

тем, с чем плотность бúлась слитком, стеной под нею,

созвездьями вспыхнуло злато массой в небе.

Не прямáя чтобы стала неким крýгом оживленьем злых вéпрей,

звёзды сменяет с лошадьмú лишь обличье дневное,

затихнут к рассвету, населяясь рыбами, волны,

землю зверь засéлит, как пернатые лёгкий воздух.

Святостью само оживление с духом незыблемой выси

до сих пор мчится, ибо над каждой силою царствовать сможет.

Рождён род людской, если же божествý семенá сеял

славный творец вселенной, святого мира начáло,

если ж свежей пашней и паденьем тут же с выси

эфúра с землёй родство хранили семена неба,

огонь Прометéя, смесь волн речных и небесных

гладит отражение, расслабляя, вместе с богами.

Ведь склонясь покорно, смотрят в землю остальные звери,

коль людская речь должнá взметнуться нéба зреть синь

да с восторгом ввысь велúт к созвéздиям взор направить.

Но первых дýши из безгрешных прежде рождённы, пашня

вырастила родом, лишь вскормив, люд по образам.

 

(Поэтический перевод с латыни А. Кирияцкого)

 

Мидяне — персы, которых так и не победил Красс, а позже также Антóний, член Второго триумвирата и последователь дел Гáя Юлия Цезаря. (24, 73)

Миф — самая ранняя форма в отображениях жизни, также жизненных восприятий действительности в фантастическом облике: богóв, существ, героев, стихий. В основе его — первобытное, не расчленённое человеческое мышление с богатым авторским воображением при устной передаче с древности для каждого поколения, изменяясь под тяжестью времени до первой его записи как литературного памятника у каждого народа. (24)

Моисéй — величайший иудейский пророк, который вывел евреев из Египта и через сорок лет, когда умер последний раб, показал им Землю обетовáнную,в будущем Иудéи и Изрáиля, автор Танáха, Пятикнижья. (20, 62)

Микелáнджело Буонаррóти (1475 — 1564 гг.) —  величайший скульптор, зодчий, живописец и поэт высокого Возрождения. Прошёл латинскую школу во Флорéнции. Против воли отца поступил сначала в мастерскую Домéнико Гирляндáйо, затем в художественную школу, основанную Лорéнцо Великолепным. Там он подружился с философами-гуманистами: Днджело Полициáно, Марсилио Фичино, Пико делла Мирáндола, которые приобщили юного Микеланджело к идеям Платоновской Академии. В своей поэзии он опирался на творчество Данте и Петрáрки. Поэзия Микеланджело вырастала из духовных запросов времени. Первое издание стихотворений Буонарроти вышло в свет в 1623 году с чудовищными исправлениями М. Буонарроти-младшего как редактора. Лишь в 1897 году после тщательного исследования прижизненных списков стихов Микеланджело Буонарроти свет увидел его подлинные творения. (64)

Муза — одна из девяти покровительниц искусств, каждая в античность считалась дочерью Зевса. (21, 22, 26, 29, 48, 88, 89)

Меценáт Цúльний — всадник и предводитель Древнего Рима из знатного этрусского рода Лукумóнов, близкий друг Августа, наставник и покровитель поэтов: Вергилия, Горáция и многих других. В честь него спонсоры, безвозмездно помогающие людям культуры, науки и искусства, с почётом несýт его имя. (89)

Нерóн (37-68 гг. новой эры). В 54 году Тибéрий Клáвдий Нерон стал императором уже полностью сформировавшейся Римской империи. До 62 года Нерон был под влияниями префéкта претóрия, Сéкста Афрáния Бýрра и поэта-философа, драматурга, Лýция Аннéя Сенеки. Мать Нерона, Агриппина, из-за неуёмной жажды влиять на политику, теряет власть и положение в обществе. При сенаторах за столом Нероном был отравлен её юный сын Бритáник, которого она мыслила противопоставить властолюбцу. Вскоре за это к ней были принцéпсом подосланы убийцы. В 62 году Бурр умер, а Сенека тихо удаляется в закрытую частную жизнь вне политики. Новый фаворит Офрóний Тигеллин на постý префéкта претóрия, потворствовал жестокостям и страстным поступкам Нерона не в пользу империи. После свадьбы монарха на Сабине начались репрессии с кáрами сенаторам с конфискацией имуществ. В 65 году был раскрыт зáговор Гая Кальпýрния Пизóна, который после вскрыл свои вены. Бывший воспитатель Сенека тоже покончил жизнь самоубийством, как поэт Лукáн из четвёрки Первого круга ада Данте. За зрелища и раздачи плебс обожал императора. После пожара им, Нероном, учинённого, Рим был заново отстроен по его приказу. Самодéржец продолжал править, но после путешествия по Греции и гражданской войны с Гáллией восстали преторианцы, Нерон же с помощью друга покончил жизнь самоубийством, он, взрезав себе вены, повторял: «Какой актёр умирает...» (23)

Никúфор — византийский историк, поэт и патриарх, создатель краткой истории «Бревáрия», написанной им в IX веке. (30)

Нúмфы — второстепенные божества, женщины. Нимфы олицетворяли силы природы в зависимости от места, где по воле судьбы обитали. (58, 85)

Нирвáна — подлинное бытиё, затуманенное выдуманной людьми Сансáрой за границей неподготовленного восприятия. (42)

Нон Понаполитáнский (V век) —  поэт ранней Византии, живший в Египте, инициатор реформы гекзáметра, направленной на примирение традиционной метрики с лексическими и граммати­чес­кими правилами языка, которая была усвоена целым рядом эпических поэтов. Автор поэмы о реин­карнации «Деяния Диониса», равной по объёму «Илиáде» и «Одиссéе», вместе взятым. «По версии, принятой Ноном, Дионис перевоплощался трижды — как Загрéй, как Дионис и как Иáкх, причём первое воплощение было одновременно перевоплощением Зевса... Всё отражается во всём: прошлое — в будущем, будущее — в прошедшем, то и другое  —  в настоящем, миф — в истории, история — в мифе... Поэзия Нона — поэзия косвенного обозначения и двоящегося образа, поэзия намёка и загадки... Это уже не древнее, дохристианское язычество. Это язычество — как «иноверие», инобытиё христианской эпохи, её вторая, запретная возможность, её дурная совесть, но одновременно и доказательство её идейных основ от противного» (С. Авéринцев, «Поэтика ранневизантийской литературы», Москва, CODA 1997: «Мир как загадка и разгадка», стр. 152, 153, 154). Он также автор гекзаметрического переложения Евáнгелия от Иоáнна в стихотворную форму. (29)

Нострадáмус, Мишель де Нотр Дам  (1503-1566) — врач, еврейский выкрест, мистический предсказатель будущего: как ближайшего, так и на много столетий вперёд. В своих сонетах и других произведениях он предсказал почти все кошмарные исторические события, вплоть до XXI века. Пророчества и провидения в творчестве самой незаурядной личности второго тысячелетия уходят ещё на семнадцать столетий в сомнительное и потому туманное будущее. (95)

Овúдий, Пýблий Овúдий Назóн (43 год до новой эры — 18 год нашей эры) —  бессмертный поэт эпического жанра, входящий в тройку лучших поэтов золотого века áвгустской римской империи. «С 30 по 27 год вместе с братом в Риме учит мифологию и древних поэтов Рима, таких, как Эний,— на оценку. С 27 по 25 мечтает о тоге взрослого поэта в школе ритора, изучая ораторские законы и развитие любого сюжета. С 25 по 23 — путешествие в Грецию и Малую Азию с Помпéем Мацéром. С 22 по 20 год допущен в кружок элитных поэтов, где связывает свою карьеру с Тибýлом и Проперцием. С 20 года по 15 на публику чтение собственных поэтических произведений, им создаваемых в ту пóру: «Влюблённых» и «Гигантомахию», основа — бои богов и героев. В 15 году публикует книгу «Влюблённые» и получает звание мирового поэта Рима. В 12 году — «Медéю» — трагедию до нас не сохранившуюся, в его «Героидах» образы и персонажи заимствованы у героев мифологии. В 1 году новой эры издаёт «Искусство любви». С 3 по 8 год пишет «Отблески»— поэтический календарь римских праздников и в то же время работает над композицией «Метаморфóз». В 8 году по неизвестным причинам внезапно сослан по указу Октавиáна Августа на край Римской империи, В ТóМЫ (КОНСТАНЦИЯ, НА БЕРЕГУ ЧЁРНОГО МОРЯ). С 8 ПО 18 ГОД ПИШЕТ ИМПЕРАТОРУ И СВОИМ римским друзьям письма с искренними слезами и мольбой: «Скóрби», «Понтики» и там, не дождавшись прощения, умирает.» (40, 50, 51, 58)

Октáвий, он же Октавиáн Август  (63 год до новой эры— 14 год новой эры) —  по завещанию Цезаря, он — его наследник, Гай Юлий Цезарь Октавиан. Октавий вошёл в историю как первый император в Древнем Риме с 31 года до нашей эры по 14 год новой эры, чьи годы царствования считаются золотым веком в искусстве, просвещении, науке и градостроительстве в Древнеримской империи.

 

Когда Август на земле воцарился,

истребляется народов многовластие...    

 

(Кáссия /Византия/ IX век)   (Поэтический перевод с греческого С. Авéринцева) (34, 35)

Паллáда, полностью Афина Паллáда — здесь мифический образ греческой богини мудрости и любви. (21, 22)

Парúс — лучше Парид, он и Алкесандр, сын Приáма и Гекýбы, судья при споре трёх богинь о яблоке, как похититель Елены, жены Менелáя, непосредственный виновник Троянской войны. Его убила стрела Филоктéта. (32)

Пелúд — сын Пелéя, и он — Ахил, убивший на поединке Гéктора. (21, 22)

Пелóп — сын фригийского царя Тантáла, брат Ниóбы, муж Гиподáмии, как царь Элиды и Аргóса, он — отец Атрéя с Тиéстом, дед Агамемнóна и Менелáя. В детстве наследник заколот отцом и подан  в  качестве  угощения  богам,  но  злодеяние  Тантáла   было  тотчáс  раскрыто, и Юпитер воскресил мальчика, съеденное Церéрой плечо заменил плечом из слоновой кóсти. В возрасте он овладевáет óстровом, который в будущем, при его жестокой политике, назовýт Пелóповым. (21, 22)

Перúкл (495-429 гг. до н.э.) — крупнейший из демократических деятелей политики классического периода Древних Афин. Был выбран на пост этой должности с 461 года. Он в 462 году до новой эры, годом раньше, голосовал за реформы Эфиáльта, ограничивавшие аристократов. Он многого добился для строительства Одеóна, Парфенóна и Пропилéи. В Афины при нём приехали жить учёные и творческие деятели, такие, как Анаксагóр, Геродóт, Софóкл, Фидий. Он являлся всего лишь стратегом, но избирался народным собранием на эту должность 15 раз. Время его оказалось блистающей эпохой Древней Греции. (31)

Петрáрка, Франчéско Петрáрка (1304 — 1374 гг.) итальянский лирик эпохи Возрождения, продолжавший через пятьсот лет тенденцию поэтической человечности Кáссии в стихах о не принятой жизнью любви. Его отец был большим другом Данте Алигьери в изгнании. В Авиньоне, в городе, где жил римский папа, Франческо Петрарка принял сан монаха-священника, но продол­жал оставаться аббáтом светским. Его перу принадлежат: поэма «Африка», написанная им на латыни, повествующая о подвигах в войне с карфагенянами полководца Сципиóна Африканского, и «Канцоньéри» по-итальянски, книга сонетов, посвящённых идеалу, любимой Лáуре, созданных в течение двадцати лет при жизни и десяти — посмертно. (33)

Платóн — (427-347 гг. до н.э.) крупнейший философ античности, ученик Сокрáта. Родом аристократ от царя Кóрда. Платон — его прозвище от слова «плáтис»— широкий. Настоящее имя — Аристóкл. После казни Сократа жил в Мигéрах, путешествовал по Египту. В Сиракýзах за политические распри был арестован и продан в рабство, но выкуплен друзьями-сторонниками на ярмарке рабов в Эгине в 386 году до новой эры. В священной роще, посвящённой легендарному герою Акадéму, основывает школу для своей философии, Платоновскую Академию. До наших лет дошли его трактаты: «Аполóгия Сократа», 34 диалога, письма, эпигрáммы. Основа его школы — выявление условных и безусловных категорий. Его задача — поиск прекрасного, идея безусловного блага, безусловной истины и вечной любви к душе человека Абсолютом — всецело единым и совершенным. (33, 87)

Принцéпc —  по Тациту — Август, первым принял верховную власть с демократическим званием принцепса в республике, подобно сегодняшнему пожизненному президенту-императору. (88)

Прометéй — персонаж из пьесы Эсхила «Прометéй прикованный», который подарил людям огонь и научил ремеслу. Зевс кузнецу Гефéсту приказал приковать Прометея к скале, а под каждое утро, воскресшему, орёл выклёвывал печень. (53)

Пурúм — еврейский народный праздник, посвящённый спасению от персов, благодаря еврейке, жене тирáна Ахашверóша.  В память этому, как и другим событиям, зажигаются семисвечники, в честь тому, из Хáнуки, которому масла хватило на один день, но он не угасал — восемь.  (20)

Рим, Древний Рим — столица Италии. Здесь — столица Древне-Римского раннего царства с 753 по 510 годы до новой эры, Древне-Римской республики с 510 по 31 годы до новой эры, Древне-Римской империи-принципата с 31 года до новой эры  по  284  год  нашей  эры, с 284 по 476 год Рим­ской империи абсолютной монархии, а также в византийской провинции вторая столица Рим­ского дукáта после Равéнны с 476 года по 800 — первой коронации римским папой Львом Третьим Карла Первого, Великого как прежних императоров для гóрода Аахéна. (23, 24, 27, 29, 30, 35, 55, 57, 69, 89)

Родóсский Константúн — византийский поэт X века, времён правления василéвса Константина Седьмого, Багрянородного. Его стихи, обращённые к нéдругам, своеобразной манерностью напо­ми­нают аристофановские комедии античности. В истории он остался благодаря бессмерт­ному классическому собственному произведению из 961 двенадцатисложника, стихотворного эксфрáсиса столичной церкви святых Апóстолов, где он описывал семь чудес Константинополя и мозаичные, разноцветные церковные изображения в интерьере цареградского храма. (30)

Ромáн Сладкопéвец (родился в конце V века — скончался ок. 560 года новой эры) —  ранневизантийский поэт. Роман придал максимальное совершенство жанровой форме кóндака. По данным новооткрытого жития, был монахом, уроженцем Сирии, работал диаконом в Берите (Бейрýте), в преклонном возрасте в Константинополе. Гимны Сладкопевца высоко ценятся, но в эпоху верховенства жанра канóна были вытеснены из церковной поэзии. Его творения мыслились как полутеатральные диалоги-беседы по библейской темáтике. (36, 74)

Рóмул — потомок Энéя, вместе с братом Рéмом построил на холме первые строения будущего города Рима. После он убил Рема и стал первым римским царём по летописям с 753 года до новой эры. (34)

Сансáра — мир обыденности, иллюзорно воспринимаемый органами чувств мнимой реальности, порабощённой колесом жизни. (42)

Сапфó (VII — VI века до новой эры) — древнегреческая бессмертная поэтесса родом из аристократии. Жила в Митилéне на острове Лéсбосе, затем в Сиракýзах на Сицилии, где собирáла кружок из именитых девушек, их она обучала стихосложéнию, музыке и танцам. Её стихотворные открытия посвящались им, брату, сестре Клеиде и другим. Сапфо оказалась идеалом античности. Порой её нарекáли десятой Музой. Катýлл и Горáций ей строфой подражали. Она сразу отвергла посвáтавшегося к ней талантливого поэта Алкéя. Но сбросилась со скалы из-за несчастной любви к Фáону. (52, 87)

Сарацúн — араб, здесь Мухаммéд. (74)

Сатýрн — муж богини Опс, бог земледелия в древней Италии. В период эллинизации стал ассоциироваться с греческим Крóносом, а также превращаться в отца Юпитера, Юнóны, Нептýна и Плутóна. В мифах, свергнутый с небесного престола, нáчал царить в Лáции. Время царствования Сатурна считается «золотым веком» в лéтописях. В книге — планета с двумя кольцами, шестая по счёту и вторая по размерам в солнечной системе. (59, 84, 86)

Сéнека, Лýций Аннéй Сенека младший (ок. 4 года до н.э. — 65 год н.э.) — философ, поэт, драматург, писатель.До наших лет дошли десять трагедий из его наследия как реминисценции на темы драматургических памятников Эсхила, Софóкла и Еврепида. В творчестве Сенеки доминировала патéтика в связи с мрачным временем Нерóна. (23)

Силентьярий Павел — ранневизантийский поэт, занимал при дворе Юстиниáна должность блюстителя тишины. Его поэтическое наследие — вершина ранневизантийской эпиграмматической поэзии шестого столетья. По велению императора им были написаны две поэмы  об  архитектурных   шедеврах   века:  «Описание  храма   святой  Софии»  и  «Описание амвона» храма. И в этих сочинениях образная система, лексика и метрика часто соприкасаются с языческой античностью. (74)

Симмáх, Квинт Аврéлий Меммúй младший — сенатор, назначался на должность консула в 485 году новой эры после падения западной Римской империи, по крóви патриций, правнук язычника Сим­маха старшего, тесть Боэция, казнён в 525 году по указу Теодóриха за защиту учёного поэта. (69)

Сиóн — или Циóн — одно из названий Иерусалима. (19)

Сир — понятие, подразумевающее в средневековье одного для всех: господина, сеньора, царя, в IX веке — Карла Великого, также его титул в «Песне о Ролáнде». (52)

Сирены — баснословные существа с телами птиц, а при этом головáми дев, жили где-то на юге Италии, по мифологии своими пениями пленяющие купцов-мореплавателей, чтобы их убить. (64)

Сокрáт (470 — 379 гг. до н.э.) — выдающийся философ, воплощение мудрости Древней Греции. Наставник Ксенофóнта, Крития, Алквиáда, Платóна, Федóна и других. За школу против афинской демократии приговорён к казни. Кредо его существования — от природно-внешнего — поиск первоэлементов бытия. (39)

Софóкл  (496 — 406 гг. до н.э.) — великий классик-драматург классического периода Афин, при этом прославившийся политический деятель. С 443 года хранитель казны Афинского морского союза, с 441 —  стратег наравне с Периклом. Его наследию принадлежат 123 пьесы. Но до нашего времени дошли всего лишь семь полностью: «Аяксы», «Филоктéт», «Трахинянка», «Эдип-царь», «Эдип в Колóне», «Антигóна» и «Элéктра». Остальные только во фрагментах и фразах. (32)

Стикс — озеро или река в подземном царстве. (77)

Студúт, Феóдор Студúт (759 — 826 гг. н.э.) — византийский поэт, творивший в литургическом жанре. (30)

Теодóрих (454-526 гг. н.э.) — великий король остготов, свергнувший Одоáкра, победитель в войне с болгарами, вассал византийского императора. (69)

Тидéй — сын калидонского царя Ойнéя и отец Диомéда. (21, 22)

Титáн — у Овидия в «Метаморфóзах» нечто — до бога солнца. В других случаях преимущественно бог солнца Гéлиос. Титаны — сыновья и дочери Урáна и Гéи. Они свергли отца, но были отправлены Зéвсом (Юпитером) в Тáртар. (40)

Триумвирáт — диктатура трёх человек, подпадавшая под законы Римского права, со званиями и полномочиями диктаторов-триумвиров. В Первый триумвират входили: Помпей, Цезарь, Красс. Он существовал с 59 года по 48 год до новой эры. (34)

Траян, Цезарь Нéрва Траянус Авгýстус (53-117 гг новой эры) — величайший император с 98 по 117 год. Его политика отмечена широкими наступательными действиями в Пáрфии, Дáкии и так далее. (73)

Трóя — легендарный город, чей царь, Лаомедóнт, в «Илиáде» Гомéра проиграл воинам Греции, отомстившим за похищенную Парисом царицу Елену. (21, 22)

Тýсский Тибр — река в средней Италии, которая впадает в Тиррéнское море в Остии. (34)

Улúсс — Одиссей, персонаж из поэтического эпоса Гомера «Одиссéя», который через годы приплыл победителем из Трóи, через фантастические приключения, на родной остров Итáку. (21)

Фаэтóнт — сын бога солнца и Климéны, взявшийся управлять солнечной колесницей, но чуть не сжёгший Землю и убитый молнией Юпитера, а также гигантская планета, массивнее Юпитера, меж ним и Марсом, взорвавшаяся при странных обстоятельствах, по многочисленным гипотезам ряда учёных ХХ века, три миллиарда лет тому назад, в конце Кéмбрия, времени появления жизни на Земле, а может и 65 милл. лет тому назад, от чего умерли динозавры (50, 51, 58, 59, 84, 86)

Феб — Аполлон по греческой мифологии, сын Зéвса-Юпитера и Латóны, бог прорицания, света, поэзии, а также медицины. Здесь у Овидия в начале «Метаморфоз» в Хáосе нечто похожее на рог в небе, из чего образовалась луна. (40)

Феодóсий Диáкон (середина Х века нашей эры) —  византийский поэт, возродивший военную тематику в ромéйско-греческой поэзии, оставшийся в истории благодаря образности поэмы, в 961 году написанной им, под названием «На захват Крита». (31)

 

О Древний Рим! Кичиться полководцами

Не смей пред Римом новым, ты не сравнивай,

С владыкой нашим: даже Сципиóнов блеск

Померк и славу растерял извечную.

 

(Поэтический перевод с греческого Л. А. Фрéйберга)

Феодóра — византийская императрица, жена скончавшегося в 842 году василевса Феофила, последнего из иконобóрцев. Она была согласна на смотринах невест в храме святого Стефáна, что всё зло от женщин, в отличие от романтически, восторженно настроенной Кáссии. После кончины совсем ещё нестарого мужа, она разрешила восстановить иконы в интерьерах дворцов и храмов Константинополя. (32)

Феофúл — византийский император, коронованный в 829 году, скончавшийся в 842, вошёл в историю как самый ярый иконобóрец. Жестокий самодержец до самой смерти своей держал в заключении трёх иерусалимских иконопочитателей ортодоксально-православной церкви: Ми­ха­ила Пресвитера-Синкéлла (761-845 гг) и его учеников: братьев Феодора (ок. 775 —  ок. 884 гг.) и поэта Феофáна Песнописца (ок. 778 — 846 гг.). (31, 32)

Филимóн — представитель новоаттической комедии, был родом из Киликии, также современник и соперник Менáндра. (80)

Фóрум — здесь центр общественной жизни древнего Рима республиканского периода. В поздней им­пе­рии их было четыре. Республиканский форум располагался на восточной части Капитолий­ского и се­верной Палáтинского холмов, являясь честью и свободой Римской республики. (23, 24, 36)

Хаэт Вениамин Арнольдович — смотрите — Вениамин Арнольдович Хаэт. (9, 18)

Хинаяна — ответвление в индокитайском буддизме, предназначенном для карм и каст «избранных» с переходом из Сансáры в Нирвáну.  (42)

Хоáн Руúс, архиепúскоп úтский — скончался или перестал занимать эту должность в 1351 году новой эры, но книга под его именем датируется 1381 годом. Её творца можно назвать одним из первых эпических поэтов уже сложившегося языка Кастилии эпохи раннего Возрождения Испании. Им сóздана «Книга о прекрасной любви», оставшейся в самой ранней достоверной  саламанской рукописи начала XV века. Она состоит из лирико-дидактических стихотворений и дидактическо-эпических поэм на историческую, психологическую и проповедническую проблематику с философскими поисками XIVстолетья. (46)

 

Hay aquí fábla de la constelaçión

e de la planéta en que los ómes nás-

çen, el del juýzio que los cínco

ssábios naturáles diéron en el nas-

çemiénto del fíjo del rey Alcaréz.

 

Los antíguos astrólogos dízen en la çiénçia

De la astrología úna buéna sabiénçia:

Qu' el óme, quándo násçe, luégo en su nasçénçia

El sígno en que násçe le júzgan por senténçia.

Esto diz' Tholoméo e dízelo Platón,

ótros múnchos maéstros en éste acuérdo son:

Qual es el asçendiénte e la costellaçión

Del que náçe, tal es su fádo e su don.

 

Тут сказ о созвездии и о планете

под которой люди рождаются, и о

судúлище, что пять настоящих

мудрецов от рождения предрекли

сыну царя Алкарéса.

 

Сказ античных астрóлогов с их искусств учению

Об астрологии для знанья по звёздам к прочтению,

Чтоб, когда рождались, место знали рождению,

Знак рода всем дан с приговором к наречéнию.

То сказал Птолемéй да молвил так Платóн,

И другие познавшие с ним согласились с крон

Дрéва рока от предков, чтобы убрать заслон,

Знать с рожденья талант, но и порой урон.

 

(Из поэмы Хоана Руиса, архиепископа итского в 32 четверостишья)

(Поэтический перевод со староиспанского А. Кирияцкого)

Хунвейбúны — массовые каратели в китайской культурной революции 60х годов ХХ века. (74)

Царьград или Цареград — Константинополь, позже Стамбул, на Руси. (28, 31, 32, 73)

Цéзарь — см. Гай Юлий Цезарь или кесарь — титул самодéржца со времён Октавиáна (время царствования: 31 год до новой эры — 14 год нашей эры), от внучатого племянника и наследника, приёмного сына Юлия Цезаря, остальные императоры сами принимали этот титул: кáйзар, цезарь или кéсарь, после присваивали его своим будущим наследникам. (21, 23, 24, 30, 33, 34, 35, 73)

Цицерóн, Марк Тýлий Цицерон  (106-43 гг. до нашей эры)  — великий оратор-республиканец, ритор и адвокат. В 70 году способствовал привлечению к ответственности за злоупотребление властью наместника Сицилии, Гая Вéреса. Выступал в сенате против Сервилия Рýлла и его проекта закона, позволяющего в будущем очистить Рим от люмпен-пролетариев. Раскрыл заговор Катилины против Республики, за этот подвиг, не будучи аристократом, провозглашён консулом в 63 году, а также сенаторами назван «Отцом отечества». В 59 году ушёл в оппозицию Первому триумвирату, в 58 году обвинён Клóдием и Помпéем в казни катилинáриев и высылается из Рима. При Цезаре с 48 года по 44 — проконсул в провинции. А после убийства Гая Юлия Цезаря проголосовал зря за то, чтобы зачитывать народу его завещание. Идею о правлении одного человека поддержал плебс. В репрессии Второго триумвирáта из-за морской болезни он не покинул Италию. Предатели уже не как «отцу», а уже «врагу отечества», ему рубят голову и привозят её в Рим как символ полной победы цезарианцев. Его имя осталось в истории как особенно выдающегося ритора, филолога, стилиста, оратора, республиканца, патриота. (23, 24, 35)

Шáмбала — зона в Гималáях, защищённая магнитным полем, куда не проник даже взрыв атомной бомбы, совершённый исследователями Соединённых Штатов Америки. (95)

Шри Ауробúндо — индийский философ, мыслитель начала ХХ века, переосмысливающий основы бытия и структурное человеческое осознание этого мира и других миров в целом, а также живых и неживых тел. (95)

Эльдáр Кайдáни (1960-1995 гг.) — поэт-историк модернистского самобытного стихосложéния, скончался от рака мозга у себя дóма в Ташкéнте, до самой смерти продолжавший, улыбаясь, работать и держать себя в руках, знающим, что однозначно умирает, автор стихотворений с философским поиском смысла жизни, изданных его близкими после смерти в Казани, также ряда исторических работ по философии и искусствознáнию. (45)

Эннóдий (473-521 гг. новой эры) —  величайший ритор, писатель и поэт византийского Рима, который пытался соединить в себе наследие Авзóния и Сидóния Аполлинария с христианством, как языческое божество с новой верой. Автор прозаических и поэтических памятников, где в изобилии цитировал строки из мифов. Считался учителем Дóна Арáтора. (29)

Эпикýр (341-270 гг. до н.э.) —  древнегреческий философ периода распада Македонской империи. Автор 300 философских трудов: «Об атомах и пустоте», «О природе», «О цели», «О предопре­де­лён­ности» и прочих. Основа его учений — счастье при удовольствиях, но с избежанием зол, чтобы жизнь прожить незамеченными, не в погоне за наслаждениями, а в царстве свобод от страданий, где воля духа — атараксия — достигается независимостью от влияний внешних, что Горáций представлял совсем иначе, как роскошь и распутство. (77)

Эридáн — в мифологии река на крайнем западе Европы. (58, 59)

Эрос — греко-римский бог горячей плотской любви. (52)

Эсхúл  (годы жизни: 525-456 гг. до новой эры) — первый трагик в истории мировой драматургии, из-за Софóкла удалившийся из Афин в Сиракýзы на Сицилию. Его перу принадлежат 90 пьес. До нашей эпохи дошли всего 79 их названий, а полностью только 7: «Персы», «Семеро против Фив», «Мóлящие», «Прометей прикованный», также трилóгия «Орестéя». (53).

Юлиáн — он же Юлиан Отступник, римский император с 361 по 363 год новой эры, сторонник теории Оригéна: связи христианства с философией Платона, пытавшийся понапрасну соединить новое со старым. Автор ряда философских трактатов. В чём-то ему подсознательно следовали Аврелий Августин, Кассиодóр, Эннóдий, Боэций, Венáций Фортунáт, в Византии: Нон Понаполитанский, Прокóпий Кесарийский, Юстиниан, Павел Силентьярий и прочие. (57)

Юнона — старшая дочь Сатурна и Гéи, жена Юпитера, она же Гéра, мать Марса, Вулкана и Гéбы. Потому статую, для неё вылепленную в эпоху античности, но стоявшую до 1204 года на середине площади вроде бы христианского Константинополя, крестоносцы рубили с безумным остервенением. (30)

Юпúтер — сын Сатурна и Гéи, громовéржец, царь богов и людей, а также самая большая планета в солнечной системе, пятая по счёту. (59, 84, 86)

Юстиниáн (482 — 565 гг. н.э.) — величайший император Восточно-римской (Византийской) империи с 527 по 565 год, чьё долголетнее правление — «золотой век» в византийском градостроительстве, развитии литературы, кодификации римского права и патриотической государственности. Его полководцы усмирили восставших в Персии, Сирии и Египте, покорили всю северную Африку, часть Испании, Галлии и всю Италию при грандиозной попытке вернуть остальные земли варваризированной западной провинции уже не существовавшей, посрамлённой Римской империи. (30, 74)

Юстиниáнское градостроúтельство — бессмертный о­браз из памятника «О постройках Юстиниана» — исторический труд современника Прокóпия Кесарийского, предназначенный для читателя с образованием, написанный в 50 годы VI столетия, повествовавший о восстановлении монастыря Хóра из тёмно-красного кирпича, красочно описывается там интерьер шедевра Храма святой Софии и так далее. (30)

 

Бóльшая часть примечания составлена автором по научным и творческим трудам И. Н. Голенищева-Кутузова и академика, переводчика и поэта С. С. Авéринцева.

 

Список художественных иллюстраций к стихам настоящей книги:

Обложка и  /1 и 2, 199 и 200

Компьютерные рисунки  (Oльга Аникина*) /  68, 100

Вениамин Арнольдович Хаэт  (фотография) /17

Иерусалим, Стена плача         (фотография) /19

Макет ипподрома Древнего Рима, 80/800 метрам / 21

Макет Коллизея в одном из центральных районов Древнего Рима / 22

Макет Капитолийско-паллатинского форума в Древнем Риме / 24

 (Museo «Civilitа romana», Музей «Римская цивилизация»,

Рим, столица современной Италии)

Воображаемый взрыв гигантской, легендарной планеты Фаэтонт / 58

(Компьютерный коллаж Артёма Милохова)

Макет одного из центральных районов Древнего Рима

периода жизни Квинта Горация Флакка / 88 

(Museo «Civilitа romana», Музей «Римская цивилизация»,

Рим, столица современной Италии)